Анна крепко сжала холодное серебро креста, затем посмотрела на Валентину, на тихий храм, на мерцающие лики. Покой оставался здесь. Ее путь лежал обратно — в ад. Но тем не менее она с благодарностью склонила голову.
— Благодарю, Матушка.
И, не оглядываясь, вышла из храма. Навстречу багровому зареву и вою демонов. Обратно — в Питер. Но уже совсем другая.
Зимний дворец больше не был символом имперского величия. Он превратился в гигантский, дышащий болью и отчаянием лазарет-штаб. Воздух гудел от голосов — приказов, докладов, стонов раненых, принесенных с передовой. Запах пороха, крови, пота, лекарств и страха висел тяжелым одеялом. По мраморным коридорам сновали гонцы. Офицеры с помятыми, закопченными мундирами тыкали пальцами в огромные, разложенные на столах карты города, изрезанные линиями фронтов и зловещими красными пятнами — зонами заражения Скверной. Половина Петербурга пылала в аду демонического прорыва. Половину еще удерживали — ценой невероятных усилий, ценой рек крови.
В центре этого хаоса, в бывшей приемной, превращенной в импровизированный командный пункт, стоял Николай. Тело, созданное Соломоном, стремительно увядало. Он чувствовал каждую трещину в этой искусственной плоти, каждое напряжение. Оно было фарфоровой куклой под невероятным прессом.
Но доппельгангер еще держался. Держался благодаря невидимым, но ощутимым щупальцам энергии, тянущимся из Кольца Соломона. Держался благодаря тихому, но настойчивому голосу Мак, звучавшему прямо в его сознании: «Держись, Николенька! Держись! Я подзаряжу, если что! Главное — не кисни!». И держался благодаря человеку, стоявшему чуть позади, в тени колонны.
Рябоволов. Его лицо сделалось еще более аскетичным и осунувшимся, чем обычно. Темные круги под пронзительно-синими глазами говорили о таких же бессонных сутках. Протез его правой руки временами непроизвольно подрагивал. Но его ум оставался острым, а голос — спокойным и властным.
— … докладывают, что плацдарм у Литейного моста удержать не удалось, Ваше Величество, — говорил седой генерал с перевязанной головой, тыча дрожащим пальцем в карту. — «Псы» Кузнецова полегли почти все. Остатки летучего отряда отступили к Марсову полю. Демоны прорываются к Летнему саду… К Неве подходят твари, не боящиеся воды…
— Перебросить резерв из гвардейцев-арканистов с Васильевского, — тут же следовал тихий, но четкий совет Рябоволова, шепотом в самое ухо Николаю. — Они еще свежи. Пусть ударят во фланг наступающим от Литейного. И запросить помощи у клана «Гнев Солнца» — пусть Вадим и Юсуповы попробуют выжечь подходы к мосту с крыш. Огнем.
Николай кивал, стараясь, чтобы его голос звучал так же твердо и императивно, как у Соломона:
— Сделайте так, генерал. Немедленно. Резерв с Васильевского — на удар во фланг. Клану «Гнев Солнца» — выжечь подходы к Литейному. Огнем. Любой ценой задержать продвижение.
Генерал бросил быстрый, почти незаметный взгляд на Рябоволова, получил от него едва уловимый кивок и бросился исполнять, что-то крича адъютантам.
К Николаю подходили новые люди. Охотники с опаленными плащами и пустыми подсумками, просящие патронов и целебных мазей. Ополченцы — купцы, студенты, рабочие с топорами и старыми ружьями, готовые встать на защиту последних рубежей. Женщины, потерявшие детей, с искаженными горем лицами, умоляющие найти хоть тело… Николай видел их боль, их страх, их надежду, обращенную к нему — к «Императору». И эта надежда жгла его сильнее любого огня. Он отдавал приказы, распределял последние резервы, выслушивал доклады, стараясь казаться спокойным, уверенным. Внутри же все кричало от ужаса и беспомощности. Он не был Соломоном! Он не обладал его силой, его железной волей! Он был лишь призраком, марионеткой, играющей роль правителя в самый страшный час Империи. Ему хотелось сжаться в комок, спрятаться, закричать, что он не тот, за кого его принимают!
«Не трусь, Николенька!» — голос Мак звучал в голове, как маленький, но яростный набат. — Держи спину прямо! Смотри им в глаза! Ты думаешь, Соломон всегда был таким крутым парнем? Нет! Мудрыми Властителями не рождаются — ими становятся. Так что найди свои яйца и держи марку!'
И он справлялся. С чудом. С надрывом. С подпиткой Мак и бесценными подсказками Рябоволова. Главным сейчас было — не дать демонам прорваться на левый берег Невы, к Зимнему, к последним островкам сопротивления. Нужно было планировать контрудар. Отчаянную попытку добраться до эпицентра прорыва, до самого портала, и закрыть его. Генералы и старшие охотники столпились над картой, споря о маршруте, силах, потерях. Рябоволов тихо комментировал Николаю слабые места каждого плана. Он просто поддакивал…
И как раз в этот момент появились странные фигуры. Они были облачены в длинные балахоны и плащи из плотной, некрашеной шерсти светлого, почти белесого оттенка. На груди у каждого висел простой железный крест. Лица скрывали глубокие капюшоны, но чувствовалась собранность, дисциплина и… холодная, безличная мощь. Инквизиторы Святого Воинства.
Они вошли без лишнего шума, но их появление заставило замолчать даже самых яростно споривших генералов. Все взгляды устремились на них. Один из клириков, чуть впереди других, сдвинул капюшон. Под ним оказалось суровое лицо мужчины лет сорока с коротко остриженными седыми волосами и шрамом через бровь. Его глаза, серые и бездонные, обвели зал и остановились на Николае.
— Ваше Величество, — его голос был низким, резонирующим, лишенным почти всяких эмоций. — Благословение Господне да пребудет с вами в час испытаний. Мы — передовой отряд Святой Инквизиции Никольской обители. Нам ведомо о бедствии, постигшем столицу. Мы предлагаем свою помощь в борьбе со Скверной. Наши сестры и братья готовы выдвинуться на передовую и внести свою лепту в очищение города и спасение душ.
В зале повисло напряженное молчание. Все взгляды переключились на Николая. Он почувствовал, как Рябоволов сделал почти незаметный шаг вперед, наклонившись к его уху. Голос Магистра был тише шепота, но каждое слово врезалось в сознание, как стальной клинок:
— Это опасно, Ваше Величество. Церковь давно жаждет вернуть утраченное влияние. В эпоху Священных Войн инквизиторы были сильнее царей. Они подчиняются только Патриарху и своим трибуналам. Патриарх, кстати, сейчас не в столице, а в своей резиденции, в Твери. Это сила без поводка… Пустив их сейчас в город, дав им оружие и легитимность в бою… после победы их будет трудно ослабить. Некоторые, особенно рьяные фанатики, начнут «очищать» город от «еретиков» и «сочувствующих Скверне». Вспомните процессы, костры… Может начаться новая смута. Вежливо откажите. Скажите, что справляемся своими силами.
Николай посмотрел на инквизитора. На его суровое, аскетичное лицо. Затем его взгляд скользнул по лицам в зале: по изможденным лицам генералов, по глазам охотников, полным усталости и немой мольбы о любой помощи, по ополченцам, цепляющимся за надежду. Он услышал далекий, но ясный в магическом эфире вопль демона, заглушаемый пушечным залпом. Он вспомнил багровое зарево над городом. Клубы черного дыма. Крики умирающих. Половину города в когтях Скверны.
' И тут политика? — мысль пронеслась, горькая и ясная. — Когда город умирает? Когда люди гибнут на улицах? Когда каждая секунда равноценна чьей-то жизни?'
Он поднял голову. Его голос, усиленный волей и отчаянием, прозвучал громко и четко, заглушив гул зала:
— Ваша помощь будет принята с благодарностью, братья во Христе. Время для политических игр и опасений прошло. Сейчас мы все — солдаты одной армии, армии Жизни против Смерти. Наша цель одна: спасти Петербург, закрыть портал, уничтожить демонов. Сражайтесь там, где видите врага. Спасайте тех, кого можете спасти. И да поможет нам Господь и ваше мужество!
В зале пронесся двоякий вздох облегчения и недовольства. Рябоволов за спиной Николая замер. Николай почувствовал на себе его тяжелый, нечитаемый взгляд. Инквизитор со шрамом склонил голову.
— Да будет так, Ваше Величество. Слава Господу за вашу мудрость в час нужды. Мы выдвигаемся немедленно.
Инквизиторы развернулись и стали покидать зал. Их светлые плащи мелькали в полумраке. И вот, когда последние фигуры уже скрывались в дверях, Николай увидел ее. Одну из них. Невысокую, хрупкую на вид. Рыжий локон, непослушный, как всегда, выбился из-под капюшона и упал на щеку. Анна. Анна Меньшикова. Ее лицо в тени капюшона было сосредоточено, отрешенно, как у воина, идущего на смертный бой.
Сердце Николая неожиданно сжалось.
— Анна! — это имя сорвалось с его губ почти беззвучно. Она шла, не оборачиваясь, сливаясь с другими светлыми фигурами. Она не услышала. Или не захотела услышать. И через мгновение она исчезла в дверном проеме, уходя навстречу петербургскому аду. Николай остался стоять, чувствуя странную пустоту и ледяной холод, не имевший ничего общего с магией.
Вечером Николай уже находился в своем кабинете. Когда-то роскошное помещение теперь походило на разграбленную лавку старьевщика. Шкафы из ценной древесины были раскрыты настежь, бумаги и карты сметены на пол в беспорядке. Драгоценный глобус валялся в углу с вмятиной. На огромном столе, заваленном донесениями с кровавыми печатями, горела лишь одна коптящая лампа. Здесь, за плотными шторами, призванными скрыть багровое зарево за окнами и не привлекать внимание летающих тварей, царил гнетущий полумрак и запах дыма, пыли и нервного пота.
Планы были согласованы. Отчаянный, почти самоубийственный удар объединенных сил — остатков армии, охотников Ордена и Инквизиции — должен был начаться с рассветом. Генералы и старшие охотники разошлись готовить людей, доносить последние приказы. В кабинете остались только Николай и Рябоволов. Тишина, наступившая после грохота споров, была оглушительной. Николай прислонился к холодной стене, закрыв глаза. Тело дрожало от перенапряжения, от постоянной подпитки Мак, от страха. Источник Доппельгангера был на пределе. Мысли путались. Голова гудела.