служение. Это означает не только то, что он является «проводником» божественных законов добра и справедливости, но и то, что всякая власть ответственна перед Богом («царь земной под царем небесным ходит»). Ответственность царя перед Богом для верующего человека вполне реальна, так же реальна царская власть над подданными: «Досель русские владетели не допрашиваемы были («неисповедуемы») ни от кого, но вольны были своих подвластных жаловать и казнить, а не судились с ними ни перед кем» [49; 238].
Ответственность царя двоякая: перед народом он представляет власть Божию, перед Богом представляет народ. Эта взаимосвязь столь крепка, что за царские грехи наказывается народ («за царское согрешение Бог всю землю казнит, за угодность милует»), причем царский грех оценивается Господом более жестко и сурово – «народ согрешит – царь умолит, а царь согрешит – народ не умолит».
Новозаветное христианство четко отделяет власть божественную от власти земной: «Богу – Богово, Кесарю – кесарево». Христианство, как писал Н. Бердяев, не отрицает царства Кесаря, а признает его как особую сферу бытия, отличную от Царства Божьего, но для целей Царства Божьего нужную. Церковь Христова имеет свою собственную основу, независимую от стихий этого мира, она живет по своему собственному закону духовного бытия: если царство Кесаря принадлежит времени, то Царство Божье принадлежит вечности. Именно поэтому любая светская власть, не освященная божественной благодатью, в понимании ортодоксального христианства грешна при любых обстоятельствах, а человек, искренне уверовавший во Христа, не может поклоняться царю, как Богу. Основная политическая мысль евангельской проповеди та, что власть правомерна только тогда, когда в ее основе – служение и жертва.
Первые Отцы Церкви утверждали, что царь поставлен Богом над человеками только для справедливого суда. Как пишет Н. Н. Алексеев, они «считали правовое истолкование монархии – именно взгляд на царя как на связанную правом высшую должность – единственно подобающей христианству теорией царской власти. Или в современных терминах, они считали совместимым с Христовым учением взгляд на царство как на государство правовое» [2; 57]. Царские приказы и повеления следует исполнять, пока они не вступают в противоречие с божественными заповедями, а бояться надлежит одного только Бога.
Идеи Ивана Грозного нашли свое продолжение в теориях Н. М. Карамзина, создавшего наиболее цельный образ идеального русского государя – строгого и доброго отца, мудрого и осторожного водителя своих детей, крепкого в православной вере и отстаивании заветов старины; позже – в сформулированной графом С. С. Уваровым триаде – «Православие, Самодержавие, Народность».
Д. Хомяков, раскрывая формулу Уварова, утверждал, что самодержавие является частью духовного организма русского общества: «Самодержавие есть олицетворенная воля народа», а власть – не право или привилегия, а обязанность, которую несет одно лицо, освобождая тем самым весь народ от этого бремени, поэтому «царь совершает великий подвиг самопожертвования для целого народа».
Л. А. Тихомиров, обобщив концепцию Грозного, объявил ее идеалом, вытекающим из чисто православного понимания жизни. Из этой главной идеи Грозного Тихомиров вывел основные принципы царской власти, и первый из них – самообладание, ибо, не управляя собой, нельзя править другими. Другие важные принципы – умеренность, справедливость, законность, осознание своего долга. Царь не может злоупотреблять своей властью, из личных побуждений заменяя ее произволом, так как он – только исполнитель высшей воли, орудие Божественного правосудия.
Царь, как верховный правитель, призван контролировать соблюдение законов и правил подданными. В этом состоит его долг и обязанность. Хотя самодержавная власть сама издает законы, она также должна им подчиняться и охранять до тех пор, пока не изменит или не отменит их. «Закон есть совесть верховной власти, – пишет Л. А. Тихомиров, – царь – как бы машинист, следящий за ходом одухотворенной машины, и обращаться с ней произвольно не может, ибо это означает спутать все части механизма, а затем и взорвать и саму машину» [49; 431–432].
Поскольку самодержавная власть сниспослана Богом, а не делегирована народом, то не существует права на власть, а лишь обязанность власти. В идеале царская власть должна быть духовно подчинена церкви, а царь обязан руководствоваться не собственной волей, но Божьей. Главным условием прочности самодержавного правления является единство верований царя и народа.
Такова теория.
Но если мы вспомним историю России – всю череду царей и правителей, самозванцев и фаворитов, заговорщиков и прямых преступников, всю чехарду придворной суеты, происходящей на вершине высокой пирамиды власти, в основании которой огромная, живущая своей жизнью народная масса,[165] выплескивающая свое возмущение в виде мятежей и бунтов, – мы увидим, что реальная жизнь далеко не всегда укладывалась в рамки монархической теории.
Московские государи получили идеологическое обоснование своей власти не только от Византии, но и от восточной языческой монархии. С XV века самой мощной струей в «потоке» складывавшейся российской государственности стала азиатская, ордынская традиция – соединившись с византийской, она придала русской власти форму самодержавия, объединившего в себе функции и царя земного, и царя небесного – в отличие от Запада, где существовал некий диалог на равных между светской властью и церковью – пусть даже полный конфликтов и противоречий. Если в средневековой Европе взаимоотношения государства и церкви складывались по типу «двух мечей» – папы и императора, то для России характерна модель, не предполагавшая ни ограничения, ни разделения светской власти.
Россия, по словам Владимира Соловьева, выбрала царство Кесаря – царство Ксеркса, а не Христа: на ордынско-византийском «фундаменте» было построено государство-храм, в котором христианство, признающее свободу и независимость личности, стало религией господства над личностью. В XV–XVI веках в общественном сознании складываются и укрепляются идеи о неограниченности и самостоятельности верховной власти. По словам Н. М. Карамзина, самодержавие укоренилось изнутри. Всякая власть была излиянием власти монарха, и никто, кроме государя, не мог ни судить, ни жаловать. Имущество и самая жизнь зависели от царского произвола, и самым почетным титулом в России стало звание царского слуги.
Власть московского государя имела ярко выраженный патримониальный характер, имея прямое происхождение из вотчинной власти XIV–XV веков. Как в свое время удел и вотчина были наследственной собственностью князя, так и Московское государство, и постепенно вся Русская земля стали как бы царской «вотчиной». Иван Грозный считал себя владельцем своей земли, и подданные воспринимали государство как хозяйство государя (вспомним ответ Николая II на вопрос всероссийской переписи – в графе «род занятий» он написал: «Хозяин земли русской»).
Н. Н. Алексеев отмечал, что на протяжении веков в политическом сознании народа идея государства сливалась с лицом государя, как в частном общежитии домохозяин юридически сливается со своим домом. Таким образом, в России политическая власть представляет собой как бы продолжение права собственности. Тип правления в России – патриархальный, отеческий по своей природе (отсюда – «отечество», «отчизна»), при котором, по образному выражению В. О. Ключевского, «государство пухло, а народ хирел».[166]
Воля монарха как «отца» своего народа стоит над юридическим законом, и вместо государства правового строится «государство правды» – «государство литургическое» (П. Б. Струве), призванное защищать чистоту веры и спасать души подданных. Категория «правды» как бы подменила собой категорию «права» и сделала последнюю необязательной: еще в XI веке митрополит Илларион учил, что «правда» есть и истина, и добродетель, и справедливость, и закон.
Чрезвычайно важным принципом стабильности государства является наследственный характер монархии – именно такая власть «по старине» считается властью, ниспосланной Богом. Только при наследственной монархии сохраняется преемственность идеалов православия, которым монарх должен соответствовать и сохранять верность.
Принцип наследования разрабатывался и юридически уточнялся на протяжении веков. Реальное его воплощение напрямую зависело от воли того или иного монарха, от объективных обстоятельств, лишавших правящего государя прямых наследников – как и было в случае царя Федора Ивановича, бездетность которого привела к многолетним династическим распрям и смутам.
Принцип наследования власти многократно нарушался и после недолгого царствования Бориса Годунова – мы видим множество тому примеров, начиная с воцарения Михаила Романова и вплоть до правления Александра II.
Вне традиционной «очереди» престолонаследия стал царем Петр I – вместо болезненного старшего брата Ивана. После Петра, не успевшего, как известно, назначить наследника, последовательно правили: супруга Петра Екатерина I (законным наследником был Петр II – сын царевича Алексея, последний представитель Романовых по мужской линии), затем – Анна Ивановна, племянница Петра I (Тайный совет презрел завещание, оставленное Екатериной в пользу своих дочерей). Анна Ивановна передала престол по завещанию сыну своей племянницы – Ивану Антоновичу, регентами при котором были сначала Бирон, а затем Анна Леопольдовна. В результате дворцового переворота на престол взошла Елизавета Петровна, назначившая преемником своего племянника Петра III, свергнутого затем Екатериной II. Только к концу XVIII века Россия становится наследственной монархией по закону, а не по завещанию самодержца: 5 апреля 1797 года Павел I издал Акт о престолонаследии, упорядочив механизм передачи власти и внеся тем самым реальные конституционные начала в российскую государственность.