Поручик, который надеется стать капитаном и закрепиться на столь понравившейся службе, судить о вещах, явно выходящих за пределы его компетенции, отнюдь не должен.
Но атмосфера вокруг оставалась накаленной, и раз не последовало ничего, что могло бы ее разрядить и направить мысли сравнительно благоразумных людей в нужное русло, должным образом проявили себя организаторы. С разных сторон заорали, засвистели, заулюлюкали, новые десятки камней полетели в окна, антирусские лозунги скандировали уже сотни глоток, и каждую минуту к ним присоединялись новые и новые.
А из по-прежнему хранивших молчание благоразумных обывателей или людей с достаточным жизненным опытом многие начали выбираться наружу и устремляться в окрестные переулки. Но большинство — оставались. Кто просто не в силах стряхнуть гипноз причастности к «общепольскому делу», а кто нечто иное для себя решая.
В конце концов, как все повернется — пока неизвестно, а примыкая к большинству, можно в ближайшее время поиметь некий вполне конкретный гешефт. Моральный, а то и чисто материальный. Например, магазины и банки пограбить…
То есть десятки тысяч людей самим фактом своего присутствия на улицах и площадях уже оказывали инициаторам мятежа неоценимую поддержку.
Уваров видел, что в окнах верхних этажей многих зданий посверкивают блики. Явно на стеклах оптических приборов. Вряд ли это прицелы. Скорее — объективы фотоаппаратов и дальновизорных передающих камер. Корреспонденты. И очень даже похоже, что сейчас за происходящим наблюдает половина «цивилизованного человечества». И что они видят? Как варшавяне в едином порыве вышли на улицы, протестуя против двухсотлетней российской оккупации, как бьют стекла, срывают государственные эмблемы и флаги.
Но картинка же не может показать, что взбудоражило людей, какие мысли овладели ими в это время, какие чувства наполняют их сердца.
Однако вряд ли хоть кто-то из западных (да и многих своих) корреспондентов постарается объяснить, что на самом деле все не так или хотя бы — не совсем так. И, значит, весь этот вроде бы объективный репортаж с места события — циничная ложь. Вот если бы хоть один журналист спустился сюда и постарался показать лица людей, хотя бы тех, что окружают сейчас Уварова, о чем-то их спросить…
Так не сделают они этого.
Одни потому, что имеют другую задачу, а прочие, пожалуй, догадываются, что в данной обстановке специально на то выделенные «координаторы» устроят так, что «народные массы» моментально разорвут на части «врагов и провокаторов».
Валерий, чтобы слегка успокоиться, определиться в дальнейших действиях, в очередной раз отделился от потока, нашел подходящую нишу в стене мрачного, прокопченного временем дома, с цоколем, сложенным из грубо отесанных каменных блоков. Прикурил, пряча сигарету в корытцем сложенные ладони от заморосившего в очередной раз дождика.
Ему ведь пока нет другой задачи, как наблюдать и оценивать обстановку. Поступит следующая команда — будет выполнять ее.
Всего на три ступеньки над уровнем тротуара приподнялся поручик, и уже совсем другой комфорт. Людская толпа, над которой все больше вздымалось неизвестно откуда взявшихся транспарантов с надписями, вроде: «За вашу и нашу вольношчь!»[109], «Еще Польска не сгинела!»[110], «Москалей — за Вислу, жидов — в Вислу!» и в этом же роде, текла, вроде бы уже не имея к нему отношения. Не задевая и не мешая думать. А подумать было о чем. Жаль только, что торчит он здесь, словно петух на заборе, и не может достать из кармана рацию, чтобы сообщить, куда следует, что по крайней мере в его зоне ответственности положение более чем угрожающее. И попросить инструкций. А еще лучше — помощи и огневой поддержки.
От недавнего куража и уверенности в себе оставалось все меньше и меньше. Жаль, что нет рядом ребят поопытнее, пусть и не слишком интеллектуальных, но лучше разбирающихся в простых реалиях «народных восстаний».
И тут же, словно для разрядки, он обратил внимание на чугунную мемориальную доску, прикрученную чуть левее и выше. С некоторым трудом он разобрал стилизованные под готику литые буквы: «Этот дом построен паном Чехонтовичем в 1358 году и является старейшим на этой улице».
Ну это надо же! Четырехэтажный каменный дом, в котором и до сего дня живут, и неплохо, наверное, живут, люди, построен аж на тогдашнюю человеческую жизнь раньше, чем состоялась Куликовская битва. И, кстати, Косовская[111] тоже. Чем не повод усомниться в важности сегодняшних событий в сравнении даже и не с вечностью, а просто с этим вот зданием.
Воспарившую мысль поручика прервала совершеннейшая проза жизни.
Перед ступеньками, заблаговременно им не замеченными, возникли четверо крепких парней, одетых почти так же, как он. С мелкими отличиями в деталях. И у всех из-под кожаных курток, пусть и не таких древних и затертых, как у него, виднелись шелковые бело-красные шарфики.
«Ага, вот это уже оно, — подумал Валерий, слегка подобравшись. Пистолет он выхватит в любой момент — учили, но здесь наклевывается нечто поинтереснее. — Похоже, не зря я ставил последние дни язык и до рези в глазах смотрел оперативные видеоролики».
— То не нас пан выглендуе?[112] — поинтересовался тот, что остановился на правом фланге короткой шеренги.
— Не, пан выглендуе двух бардзо пенкных паненок[113]. Потерялись в этой давке, пся кошч…
Паньство[114] посмеялось вполне дружелюбно. Уваров уже понял, что его приняли за своего, незнакомого, но принадлежащего к той же команде. Опознавательный знак — очевидно, шарфик. Значит, пока не опомнились, надо брать инициативу в свои руки. Ничего особенного в голову не приходило, однако знание истории тоже оружие, если нельзя пока применить другое.
Был, помнится, своеобразный пароль во времена то ли второго, то ли третьего восстания.
— А кто ты естешь?[115] — с усмешечкой спросил Валерий у старшего из парней, как он определил расклад ролей между ними.
И, похоже, попал, поскольку тут же услышал ответ: «Поляк честный».
Попробуем дальше.
— В цо ты вежешь?[116]
— В Польске вежим![117]
— Який знак твуй?[118]
— Ожел бялый![119] — парень ответил и захохотал, не облегченно, ему-то опасаться было нечего, а скорее просто радостно. Вот, мол, еще одного коллегу нашел.
— Только ты-то сам из каких будешь? — почти тут же, прервав смех, осведомился он. — У нас пароли другие. В Варшаве, Лодзи, Люблине я все группы знаю. А это — я так, тоже старое вспомнил…
Уварову пришлось отступить на запасные позиции. На что и был расчет с самого начала. Однако язык у него, значит, настолько хорош, что вопрос только в том, из какого города он сюда прибыл.
— Не ваш я. Совсем не ваш. Три дня, как из Монреаля прилетел. Мне там ребята намекнули, что интересно будет, вот я и…
— Из Монреаля? Далеконько. И дорого. Из чистого любопытства прилетел? Ну, молодец. А курточка у тебя чья?
— Курточка дедова. На «Мессершмиттах» летал, когда Катовице и Гливицу у чехов отбивали. Крест «Виртути Милитаре» имеет. Он мне и сказал, поезжай, внучек, посмотри, что там, может, доделаешь, что я не успел…
Слова поручика явно парням понравились. Его хлопали по плечам, с почтением разглядывали историческую нашивку, угостили крепкой и довольно противной на вкус «Вудкой Житной». Перезнакомились.
Старшего звали «сотник Кшиштоф». О фамилиях речи не шло. Где его сотня, Уваров тоже спрашивать не стал.
Но знакомство получалось полезное. Глядишь, в здешние «первопоходники»[120] выбьешься. Только бы не заиграться в войнушку…
— Пойдешь с нами, — не вопросительно, а почти приказным тоном сказал командир, когда выпили, спрятали фляжки, вновь подобрались, сосредотачиваясь перед еще предстоящими делами. Уваров кивнул. За тем, мол, и ехал.
— А оружие у тебя есть?
Валерий замялся, посмотрел на новых друзей с некоторым сомнением, оглянулся по сторонам.
— Да ты не скромничай, чего уж теперь-то? Власти сейчас, кроме нашей, нет. Небось припас и «парабеллум» дедовский?
— «Парабеллума» нет. Не сохранился. Разве что вот… — он вытащил из-под куртки «беретту».
— Ого, солидно. А ну, дай посмотреть…
Отнюдь, ребята, не на того напали. Уваров живо убрал руку с пистолетом за спину.
— Ну ладно, ладно. Не бойся, у нас этого добра хватит, — Кшиштоф продемонстрировал достаточно древний, но в хорошем состоянии «Маузер-96», у остальных тоже были пистолеты, а у одного, рыжеватого парня в очках по имени Стах, даже и автомат «стен» со складным металлическим прикладом.
— Скоро вооружимся как следует, — заверил его «сотник», и они двинулись вперед, держась поближе к цоколям домов.
Странным образом, толпа будто соблюдала кем-то предписанные рамки, оставляя между собой и зданиями примерно метровой ширины проходы. Словно видела незримые барьеры или столбики с флажками, которыми обычно ограждают разрешенные демонстрации и шествия.
Когда добрались до самого центра, там все уже было вверх дном.
Проезжие части проспектов были расчищены от неорганизованных толп, и по ним мотались, без видимого порядка, грузовики и легковые машины, набитые вооруженной молодежью. Раскрасневшейся от азарта, орущей и, как правило, не совсем трезвой. Да такие вещи совсем по-трезвому и не делаются. Повсюду болтались и развевались бело-красные флаги.