– Корнский, конечно!
Рэдборн нахмурился, вспомнив мать и несколько куплетов на неизвестном языке, которые та напевала ему перед сном.
– Значит, они вроде ирландцев? У них тоже свой язык?
– Корнцы ближе к валлийцам. Но последний человек, для которого корнский был родным языком, умер больше ста лет назад. Ее звали Долли Пентрит. Она умерла древней старухой.
– Как же… – Рэдборн потер лоб. – Простите, я, видно, переутомился. Дорога заняла куда больше времени, чем я рассчитывал…
– Прошу вас, входите, входите скорее!
Лермонт шмыгнул в дверь. Рэдборн взвалил на себя этюдник, мольберт и саквояж и двинулся следом, гадая, почему здесь нет слуг.
В прихожей он поставил вещи на пол. Просторное, полное воздуха помещение, судя по ряду признаков, недавно отремонтировали. Плавно изгибающаяся дубовая лестница и внутренний балкон придавали холлу весьма средневековый вид. Рэдборн приметил в дальнем конце центрального коридора столовую, а за ней – дверь в кухню (миссис Бил такая планировка привела бы в ужас: английский средний класс смертельно боится запахов и звуков готовки). Рэдборн же разглядывал дом с оторопелым удовольствием.
– Вы всегда засиживаетесь допоздна? – спросил он.
– Нет, что вы! Я поджидал вас. – Лермонт улыбнулся; щеки у него пылали, как нащипанные. – Да, порой я вынужден принимать гостей в странное время – паровозы Большой западной железной дороги в наших краях ходят как попало, и мне ничего не остается, кроме как целиком полагаться на Кервисси в деле привоза сюда моих немногочисленных гостей.
Рэдборн оглянулся на открытую входную дверь. Вдоль горизонта протянулась голубовато-зеленая полоса, словно кто-то вспорол небо ножом, обнажив под ним другой слой. Ветер утих, но плитка под ногами дрожала, как покровное болото.
– По дороге сюда мы проезжали другую деревню. – Рэдборн указал рукой на материк. – Она ближе к Лондону, чем Падвитиэль.
– А, это Тревенна, – сказал Лермонт. – Боюсь, станции там нет. Совсем глухомань, хотя вас может и заинтересовать. Из-за руин художники находят Тревенну весьма живописной. Суинберн и Инчболд были там частыми гостями.
Он запустил руку в карман и достал очки в старомодной синей оправе. Надел их, закрыл дверь и бросил взгляд в глубину коридора.
– Да где же служанка? – пробормотал он. – Простите.
Он подошел к встроенной в стену системе оповещения и ударил по кнопке. Зазвенел колокольчик, и Лермонт покачал головой.
– Будем надеяться, что она не ушла за углем, иначе мы тут просидим до утра.
– У вас нет другой прислуги?
– Да, заманить сюда надежный персонал не так-то просто. Поэтому я так обрадовался нашему с вами знакомству. Местные рыбаки в четырех стенах трудиться не хотят, а шахтерам наши темные стылые комнаты слишком напоминают шахты.
Он зашелся в лающем смехе.
– Вы скоро убедитесь, что народ здесь в высшей степени суеверный, мистер Комсток. Мужчины не разрешают женам работать у меня. Они не смеют сюда подниматься, разве что за врачебной помощью приходят – когда деревенский болван, называющий себя аптекарем, оказывается бессилен. Вот за это они готовы платить. Если заглянете как-нибудь в местный кабак, вам столько небылиц да сказок про меня наплетут – на целый номер вашего иллюстрированного журнала хватит!
Рэдборн улыбнулся.
– Пожалуй, от похода в паб я воздержусь. Мне повезло найти там Кервисси. Впрочем, он был не очень-то рад мне услужить.
– Неудивительно. А, вот и Бреган!
Рэдборн обернулся и увидел спешащую к ним женщину со светлыми волосами, в застиранном, но хорошо скроенном бомбазиновом черном платье. Держалась она очень прямо, однако странно скособочила голову, уставившись в пол. На руках у нее были потрепанные перчатки; на одном пальце ткань прорвалась, и Рэдборн заметил свинцово-синеватую кожу пальца. Когда женщина приблизилась, в нос Рэдборну ударил сильнейший запах хлорной извести и хозяйственного мыла, за которым угадывался гнилостный душок.
– Я отнесу ваши сумки в комнату, сэр.
В ее голосе, почти начисто избавленном от мягкой картавости западных графств, слышалась скрипучая старческая дрожь. Зато лицо было молодое, осунувшееся и заострившееся от каждодневного труда, а глаза – прохладного голубого оттенка, как снег в лунную ночь. Саквояж Рэдборна она подняла без малейшего труда; видно было, что сил у нее не меньше, чем у Кервисси.
– Разместим его в свободной комнате над моей, Бреган, – сказал доктор Лермонт. – И затопи там камин, если еще не затопила.
– Да, сэр.
Когда она повернулась, Рэдборн наконец смог как следует разглядеть ее лицо и охнул от ужаса: мягкие ткани нижней челюсти разъело до самой кости, отчего обнажился ряд желтых нижних зубов и изъязвленная плоть под потрепанной марлевой повязкой.
– Я… простите… – проронил Рэдборн, но женщина уже втаскивала его саквояж на лестницу.
Лермонт обернулся.
– Фосфорный некроз – «фосфорная челюсть» в простонародье. Дети городской бедноты изготавливают дома спички на продажу. Бреган с шестилетнего возраста делала по пятьсот штук в день. Ядовитые испарения фосфора проникают в зубы и кости, а после разъедают ткани, как известь.
– Господи помилуй! Неужели ей нельзя помочь?
– Увы. В конце концов некроз распространится на ткани мозга. Страшное дело! Я рад, что смог предоставить ей кров. Недавно она нашла меня в деревне – бог знает, как она сюда попала, – и попросила работу.
Он жестом позвал Рэдборна за собой и стал подниматься по лестнице.
– Она хлопочет по хозяйству – готовит, убирает комнаты. Поскольку горничных тут днем с огнем не сыскать, Бреган – просто манна небесная. – Они ненадолго остановились на площадке второго этажа; доктор Лермонт облокотился на балюстраду. – Она недурно справляется с работой, но теперь вы понимаете, почему я так рад, что нашел вас.
Рэдборн осмотрелся по сторонам, однако так и не увидел ни одного пациента. Дом был обставлен скромно, со вкусом: коврики производства «Морриса и компании», потертые гобелены, несколько сассекских стульев с плетеными сиденьями. В эдаком безыскусно-деревенском стиле скорее мог быть обставлен домик состоятельного господина в глуши, нежели сумасшедший дом.
– Стало быть, вы ей доверяете?
– О да, – ответил доктор Лермонт с заметной, впрочем, усталостью в голосе. – Как бы то ни было, самый тяжелый труд здесь выполняю я. Идемте.
Он двинулся по широкому коридору с керосиновыми лампами на стенах и решеткой в полу, откуда шло едва ощутимое тепло и легкий запах дыма. Они миновали несколько гостиных, в одной из которых стоял бильярдный стол, затем медпункт и белую дверь с надписью «НАБЛЮДАТЕЛЬНАЯ».
Коридор повернул, и Рэдборн вслед за Лермонтом вошел в другое крыло, более старое, где пахло известью, щелоком и хлороформом. Если бы не Лермонтов эксцентричный наряд и не поблескивающие в его заднем кармане ножницы, Рэдборн легко мог представить, что вернулся в Гаррисоновскую лечебницу. Знакомый клеристорий под потолком с небольшими узкими окошками, которые недорого заменить, если их разобьют. Знакомая мебель – простые сосновые столы, разномастные стулья, железные ведра в нишах. Запертые двери с маленькими квадратными окошками, забранными железной сеткой. За дверями должны были быть пациенты, однако ни звука не доносилось из палат: тишину нарушали лишь шаги Лермонта и его собственные.
– Вот мы и пришли, – сказал Лермонт. – Бреган должна была все для вас подготовить.
Он открыл дверь в небольшую комнатку с высоким потолком и надраенным дощатым полом. В окна лилось до боли яркое солнце, отчего желтые обои на стенах сияли латунью. В углу стоял шкаф, рядом поместился небольшой столик с тазом для умывания, на нем колокольчик для вызова Бреган, а на полу горшок и аксминстерский коврик ядовитой расцветки, все еще сильно пахший анилиновой краской. У противоположной стены – узкая железная койка с матрасом.
Рэдборн постарался скрыть свою растерянность. Если не считать открытого окна, на котором не было ни решеток, ни сетки, его комната мало чем отличалась от палат для пациентов.
– Благодарю, – сказал он, опустив этюдник на пол, и подошел к окну.
Что ж, хотя бы свет здесь чудесный. Рэдборн выглянул в окно и тут же отшатнулся.
– Да, – сказал Лермонт и, встав рядом с Рэдборном, оперся руками на подоконник. – С непривычки этот вид может напугать.
Прямо под окном обрывался вниз отвесный склон высотой в несколько сотен футов. Далеко внизу сине-черные волны разбивались об иззубренные гранитные скалы, образуя над морем тончайшую водяную дымку. Преломляясь о капли воды, лучи солнца сообщали воздуху переливчатое серебристо-зеленоватое сияние.
– В остальных комнатах окна забраны решетками, – пояснил Лермонт. – Здесь решетка тоже была, но мне показалось, что из-за нее в комнате темновато. Вам ведь здесь работать.
Он указал рукой на его мольберт и этюдник.
– Что ж, устраивайтесь, мистер Комсток. Попросить Бреган принести вам какой-нибудь еды?
– Нет, спасибо. Я… пожалуй, я сперва высплюсь. Дорога заняла больше времени, чем я думал. Можно ли присоединиться к вам за обедом?
– Конечно, конечно. Те, кто приезжают сюда из Лондона впервые, не вполне осознают, что здесь – другой мир. Совершенно другой. В этих краях жили последние аборигены Британии – вынужденные, как и ваши краснокожие, уйти на Запад.
Он взглянул на Рэдборна.
– Я ведь потому и основал Фольклорное общество. Мы начинаем забывать свои корни, мистер Комсток. От того – другого – мира почти ничего не осталось. Мало кто из нас готов что-то предпринимать для его сохранения. А теперь простите, мистер Комсток, но я должен вас покинуть. В данный момент на моем попечении находится только два пациента, но оба требуют моего внимания. Прошу вас, звоните в колокольчик, если что-то понадобится, Бреган вам непременно поможет.
Рэдборн закрыл за ним дверь и задвинул засов. Потом разулся, снял сюртук, брюки и рухнул на постель. Она пахла конским волосом и мочой. Рэдборн обратил лицо к открытому окну, ощутил на коже холодный воздух и почти сразу зас