– Эндрю Кеннеди, – сказал Лермонт, вставая рядом и вручая Дэниелу стакан. – Большую часть девятнадцатого века он провел в Королевской психиатрической лечебнице города Глазго.
– Правда? – Дэниел сделал глоток скотча. – Что его беспокоило?
– Помрачение сознания с приступами экзальтации.
– То есть?
– То есть он считал себя неким божеством, демиургом, сверхъестественным созданием. Не всегда, разумеется. Изредка.
– А! Демиург на полставки.
Лермонт улыбнулся.
– В наше время ему бы диагностировали шизофрению. Или, может, биполярное расстройство личности.
– Ясно. – Дэниел искоса поглядел на Лермонта – человека, чья фармацевтическая империя создала антидепрессант весьма узкого спектра действия, который, согласно недавно вышедшей в «Форбс» статье, обогнал по продажам все существующие СИОЗС вместе взятые. – В наше время он мог бы принимать «Экзалтан» и быть успешным телемаркетологом.
– Запросто, – кивнул Лермонт.
Дэниел окинул взглядом висевшие перед ними рисунки и полотна.
– В наше время вам пришлось бы потрудиться, чтобы заполнить эту комнату картинами.
– О, вы будете удивлены! – Лермонт взглянул на Бальтазара Уорника, задумчиво разглядывавшего стопку альбомов на невысоком журнальном столике. – У меня есть друг, который оборудовал в своем пентхаусе обсерваторию. А другой мой приятель сделал себе бассейн, заполняемый во время прилива морской водой.
Лермонт медленно пошел вдоль стены.
– Считайте, что это – моя обсерватория. И в моей коллекции сотни телескопов.
Он замер у небольшого полотна, забитого яркими формами, точно фруктами в стеклянной вазе: лимонными, изумрудными, алыми, фиолетовыми.
– Знаете, что можно увидеть через эти телескопы? Другие миры. Каждый телескоп позволяет нам взглянуть на новый неведомый мир – со своей религией, ландшафтом, архитектурой и языком, населенный животными, растениями и людьми: королями и королевами, богами и дьяволами…
– И такими, как мы, – простыми смертными, – вставил Бальтазар Уорник. – Не советую вам его заводить, Дэниел. Я давно говорю Расселу: создай лучше лекарство от навязчивого стремления коллекционировать эти штуки.
– Я их не коллекционирую. – Лермонт допил, поставил стакан на стол и скрестил руки на груди, продолжая разглядывать картины. – Я их сохраняю. Оберегаю.
– Как скажешь, – ответил Бальтазар. – Интересно, они тоже так думают? – Он вновь уставился на книги.
Дэниел приподнял бровь.
– У ваших картин есть собственное мнение на этот счет?
– Ну что вы! – Лермонт засмеялся, однако бросил на Уорника предостерегающий взгляд. – Художники, с которыми я нынче имею дело… Что ж, скажем, их агенты зарабатывают куда больше меня.
– Насколько я понял, вы давно занимаетесь коллекционированием. – Дэниел обошел его и уставился на длинный свиток из коричневой бумаги с изображением раздутых, как шары, людей, собак и…
– Господи. – Он невольно отшатнулся. – Это ведь… Господи…
– Художник проходит принудительное лечение в психиатрическом стационаре, – сказал Лермонт. – Большую часть обвинений с него сняли. Впрочем, он при всем желании не смог бы предстать перед судом.
– То есть у него есть агент? Вы что же, по психушкам художников ищете?
Лермонт пожал плечами.
– Что поделать? Ищу таланты в местах их обитания.
Он повернул голову так, что его тонкий профиль оказался в тени: лишь поблескивал из темноты один серебристый глаз. Постояв так с минуту, Лермонт подошел к Уорнику.
– Прошу меня простить, – обратился он к Дэниелу, показывая рукой на буфет. – Угощайтесь, пожалуйста. У меня дела. Я ведь через пару дней уезжаю из страны. В морской круиз. Сперва на месяцок отправлюсь на Виргинские острова, затем поднимусь вдоль всего побережья Северной Америки к штату Мэн. Там у меня бизнес.
– Да, я наслышан.
Лермонт, казалось, уже забыл о нем. Он подсел к Бальтазару Уорнику и указал на стопку альбомов.
– Смотрю, ты их нашел. Что скажешь?
– Скажу, что они чрезвычайно интересны. – Бальтазар, поджав губы, взвесил один том в руке. – Но не могу не спросить: подлинность подтверждена?
Дэниел подошел к буфету, налил себе еще выпить и с беспокойством взглянул на дверь. Надо поскорее уйти, найти Ларкин и увести отсюда, пока ее не нашел Лермонт.
Почему же ей следует остерегаться Лермонта? Взгляд Дэниела вновь упал на измученного рыцаря. Дэниел подошел к картине, продолжая поглядывать на двоих за столиком. Они тихо беседовали, но не шептались, и Дэниел, встав перед картиной, навострил уши.
– По твоему совету я свозил их в Коттингем, – сказал Лермонт. – Он теперь сидит в новом крыле; взял пару образцов и изучил пигментный состав чернил. Состав оказался характерным для чернил того периода. Сами альбомы тоже удалось датировать, такие выпускались на фабрике Фроцеттинга в середине восьмидесятых годов девятнадцатого века.
Он взял в руки один альбом для эскизов – такой же, как остальные на столике, цвета шифера, с выцветшими серыми корешками, – и принялся его листать. Дэниел заметил, что страницы заполнены рукописным текстом и рисунками, выполненными черными чернилами. Изредка попадались цветные кляксы – в основном зеленые, хотя порой встречались и темно-красные заметки.
– Что ж, с этим не поспоришь. – Уорник взял в руки другой альбом и уставился на него. – Но ты знаешь, что-то меня смущает. Что-то с ними… не так.
Лермонт нахмурился.
– Думаешь, это не подлинники?
– Наоборот. Они кажутся… слишком настоящими. – Уорник покосился на Дэниела, и тот сразу сделал вид, что разглядывает картину. – Где, говоришь, ты их взял?
– У одной девицы из глубинки, подсевшей на героин. Она проходила лечение в Лондоне, и я случайно увидел их у нее в палате. Подарок бывшего, утверждает она.
– Сомневаюсь, – проронил Уорник.
Лермонт кивнул.
– И я. Думаю, она их украла. В ее палате чего только ни было. Она пыталась продать мне керамику моче. Я пригрозил сдать ее Интерполу – за незаконную торговлю предметами культурно-исторического наследия. Это умерило ее аппетит.
– Сколько ты за них заплатил?
– Две тысячи фунтов. Сначала она просила десять.
– Думаешь, она согласится со мной поговорить? Я хочу узнать, откуда они на самом деле.
Лермонт помотал головой.
– Она уехала… В Танжир, что ли. Там и пропала. Наркоманка, что с нее взять…
– Эх, жаль. – Уорник еще раз склонился над стопкой альбомов; Дэниел подошел поближе к стене и принялся изучать названия, продолжая внимательно слушать беседу хозяина и его гостя. – Что ж… Не знаю, что сказать. Но я не могу не спросить, Рассел: зачем тебе это? Со временем подобная одержимость может стать обузой. Она создает брешь, в которую утекают жизненные силы.
Уорник положил альбом на стол. Рассел Лермонт взял его, любовно покачал на руках и уложил обратно к остальным.
– Завтра привезут еще одну картину, – сказал он, покосившись на Дэниела. – Я отдал особые распоряжения, чтобы все уладили как можно быстрее.
– Они обе будут храниться здесь?
Лермонт сухо рассмеялся.
– Какое-то время да. Не ехать же в лес со своими дровами. Одну надо бы забрать с собой… Но я хочу увидеть их вместе. Увидеть…
Тут он как будто впервые заметил Дэниела и умолк. Бальтазар Уорник тоже поднял взгляд и долго смотрел своими аквамариновыми глазами в глаза Дэниелу; затем он покосился на дверь, положил руку на плечо Лермонта и встал.
– Рассел, боюсь, мне пора. – Он похлопал себя по карманам. – Так, ключи… А! Я же отдал их лакею…
Лермонт поднялся.
– Побудь еще, Бальтазар. Мне нужно отлучиться на минуту. – Он взглянул на Дэниела и улыбнулся. – Приятно было познакомиться. Прошу меня извинить.
Он вышел из комнаты, оставив дверь открытой. Бальтазар Уорник, выждав минуту, подошел к Дэниелу и стал молча осматривать книжные полки, время от времени отодвигая картины, чтобы лучше рассмотреть тот или иной корешок. Наконец он достал одну книгу и протянул ее Дэниелу.
– Вот эта может вас заинтересовать, – сказал он и ушел.
Дэниел уставился на потертый томик в зеленой обложке. «Старинные сказки, предания и прибаутки самого дальнего Запада». Народные сказки, понял он, начиная листать книгу; в самом конце, между мраморированными форзацами, лежал светло-голубой листок бумаги с написанной от руки запиской:
Первая книжка Неда, от которой он полностью отрекся. Я получил ее от ГК в Фэррингдоне, все прочие экземпляры якобы уничтожены. Она опять сбежала
Если она воссоединится с другм браом Иве
боюсь, Лиззи была права, мы – в самом деле их тени
Его жизнь – дозор или виденье
Между грезой и сном
Если он вернется, трепещите
Дэниел попытался разобрать зачеркнутое: другом? другим? братом? Он открыл книгу на титульном листе, в верхнем углу которого стояла подпись убористым наклонным почерком: «Алджернон Суинберн».
Он полистал книгу. Стихи показались ему вялыми, иллюстратор безуспешно пытался подражать Россетти. Дэниел хотел вернуть книгу на полку, когда кто-то подкрался к нему сзади и схватил его за руку.
– Дэниел! Я тебя обыскалась!..
Ларкин. Волосы она аккуратно собрала заколкой на затылке, но щеки у нее по-прежнему были пунцовые, а глаза зеленого стекла ярко блестели.
– Все уже расходятся. Нам тоже пора. – Она потерла руки. – Можно попросить твой сюртук? В уборной кондиционер включили на всю, я озябла.
– Конечно, только он твой, – поправил ее Дэниел, снимая и накидывая ей на плечи сюртук. – Держи.
Она улыбнулась и провела пальцем по его щеке.
– Я посижу минутку у камина, ладно? Хочу согреться.
– Нет. – Дэниел помотал головой. – Нет, мы уходим. Прямо сейчас.
Ларкин подняла на него глаза, затем пожала плечами.
– Ладно.
Она медленно двинулась к двери, возле которой стоял, бесстрастно наблюдая за ними, Бальтазар Уорник. Ларкин едва заметно прикасалась ко всему, что встречала на пути, – кожаным креслам, книжным полкам, библиотечному столу, накрытому палантином в огурцах, – словно мысленно вела учет предметам в собственной комнате. В полуночном платье и бархатном сюртуке она была похожа на хиппи, что каждое лето колесят в домиках на колесах по английской глубинке. Дэниел с трудом сдержал порыв помочь ей. В голове смутно зазвучал мультяшный голос из детства: никогда не заговаривай с лунатиком, не буди, не трогай…