– Ларкин?
– Я здесь.
Она стояла у двери, улыбалась и тянула к нему руки. Лицо у нее было такое ласковое и открытое, что Дэниел едва не зарыдал от счастья.
– Нам пора, – сказала она, маня его за собой. – Скорей идем.
Дэниел не помнил, как они выходили из дома, запер ли он дверь, знал лишь, что теперь они шагают по Хай-стрит, он в своем кожаном бомбере, обнимает за талию очень высокую женщину с темными распущенными волосами, и они оба смеются – над чем?
Неизвестно. На улицах было людно, как в праздничный день. Люди шныряли между автобусами и такси, толпились на тротуарах, глазели в витрины, стояли в очередях к банкоматам у отделений «НатУэст» и «Барклейс», перекрикивались у входа в паб «Уорлдс энд». Весь Кэмден-таун пропах спиртным: воняло от разлитого по асфальту пива, от юных красоток, что сидели на бордюрах и хлестали шампанское из горла, от парней, вываливающихся из продуктовых магазинов с открытыми банками пива в руках. Дэниела всегда немного отталкивала эта городская вакханалия, обнажавшая различные слои отчаяния: развалившиеся на тротуарах бездомные и их спящие рядом собаки, седовласые старухи с желтыми белками глаз, ссущие в подворотнях подростки, и на каждом углу – обязательно какая-нибудь женщина пытается поймать сигнал мобильной связи.
Однако сегодня все выглядело иначе. Встречные ему улыбались. Одна из пьющих шампанское девиц вдруг вскочила и со смехом бросилась Дэниелу на шею.
– Я та-а-ак счастлива! – закричала она ему в ухо, пока он осторожно пытался отлепить ее от себя. – Та-а-к счастлива!
Наконец она отпрянула и посмотрела на Ларкин, беспомощно протягивая к ней руки, словно вслед отчаливающему кораблю.
– Прощайте! – крикнула девица. – Не забывайте нас!..
– Это твои знакомые? – спросил Дэниел.
Они подошли к арочному мосту над Риджентс-каналом. У причала Кэмден-Лок под мостом стоял нэрроубот – узкая канальная лодка; на темной воде вокруг нее покачивались обертки, лепестки роз, окурки и использованные презервативы. По набережной гуляли люди; их лица сияли в свете фонарей.
– Нет. – Она взяла его за руки и прислонилась к перилам моста. – Со мной такое часто случается. Особенно ночью и в таких вот оживленных местах. Люди принимают меня за другую…
Дэниел прикоснулся рукой к ее волосам.
– Может, они правы?
– Нет, это невозможно.
Лицо Ларкин стало таким печальным, что, казалось, она вот-вот расплачется. Дэниел обнял ее, а она задумчиво улыбнулась и на миг прильнула к нему, позволила себя покачать.
– Всегда одно и то же.
Она взглянула на парня, пытавшегося перелезть через перила над причалом.
– Они всегда либо пьяные, либо обдолбанные. Видят меня – и всегда одно и то же. У одной девушки рядом с «Ангелом» при виде меня случился какой-то приступ, припадок. Это было ужасно. Кто-то вызвал «скорую», и ее увезли. Но я ее не знала! Ни с кем из них я не знакома…
– Ты не виновата. – Дэниел покачал головой. – Не можешь же ты отвечать за всех дураков, пережравших экстази или…
– АХ ТЫ СУКА!
Они обернулись и увидели, как полицейский пытается снять парня с перил.
– …или вот за таких, – сказал Дэниел, обнимая ее за талию. – Ладно, идем. Где ты живешь?
– Дальше по каналу.
– Куда ты, туда и я!
Они двинулись по извилистой дорожке – бечевнику – в сторону пристани, протиснувшись между компанией скинхедов (судя по бейджикам с надписью «ПРИВЕТ, МЕНЯ ЗОВУТ…», это была туристическая группа из Нориджа) и тремя японками в прозрачных полиэтиленовых платьях, куривших на двоих одну черную сигару и снимавших друг друга на камеру. Ларкин прижалась к Дэниелу и уткнулась ему в плечо.
– Куда дальше?
Она промолчала, и он машинально пошел на запад в сторону зоосада. Впереди возвышался «Пиратский клуб», маленький замок из чумазого бурого кирпича и бетона; в его тени стояли пришвартованные пестрые нэрроуботы, сообщавшие пейзажу печальный ярмарочный флер.
Ларкин остановилась.
– Нет. По той стороне. К Ислингтону.
Они перешли по пешеходному мостику на другую сторону канала и начали пробираться через большой рынок под открытом небом, расположившийся вокруг концертного зала «Дингуоллс». Дэниел нырнул под навес лавки, торговавшей масками и карибскими благовониями.
– Сущий кошмар, а не рынок.
Это был скорее лабиринт, футуристичный базар. Сколько раз Дэниел гостил у Ника, а так и не научился ориентироваться в этой путанице лавочек и палаток, проходов, клубов и тоннелей. Ларкин молчала. Она шла, почти не поднимая головы, лишь иногда стискивала ладонь Дэниела или молча показывала в нужную сторону.
Наконец они вынырнули из длинного арочного тоннеля, пропахшего мочой и гарденией, обратно на дорожку вдоль канала; брусчатка под ногами была усыпана белыми восковыми цветами, мягко сиявшими в ночи.
– Сюда.
Один лепесток – зеленовато-белесого цвета крыла бабочки сатурнии – лег на лиф платья Ларкин, когда она обернулась к Дэниелу.
– Тут недалеко. Минут десять-пятнадцать. Совсем рядом.
– Прогуляться всегда полезно. Хоть протрезвею.
Они миновали несколько пар, возвращавшихся в Кэмден-таун, старушку с целой сворой пуделей в поводу и мужчину на велосипеде, который, проносясь мимо, злобно дзынькнул им звонком. Справа тянулся канал; гладь воды черной эмалью мерцала под ночным небом темно-синего цвета, – казалось, платье Ларкин выкроено из него. Время от времени со дна канала всплывал карп, одухотворенно целовал воздух и вновь погружался на глубину. Вдоль дорожки стояли деревья тутовника в пышном цвету; их сладковато-гнилостное благоухание перешибало даже аромат потрепанного белого шиповника и вонь дизеля с дороги над набережной. Вдоль противоположного берега канала стояли вплотную друг к дружке жилые дома с крошечными двориками, разделенными кирпичными заборами или аккуратно подстриженными живыми изгородями, осыпающимися каменными стенами или огромными терракотовыми вазонами с геранью.
– Слушай, я и знать не знал про это место, – сказал Дэниел. – Погляди-ка…
К перилам на противоположном берегу подбежала женщина в длинном белом платье и с разметавшимися волосами. Во дворе за столиком ее ждал мужчина. Отблески свечей играли на винных бокалах и вазе с цветами. Женщина что-то крикнула мужчине, однако слов Дэниел не разобрал. Ларкин сильнее прижалась к нему.
– Не останавливайся, – сказала она.
Дэниел обернулся и увидел, что мужчина подошел к женщине и тщетно уговаривает ее вернуться за столик, к свету. Из распахнувшегося где-то неподалеку окна хлынула музыка.
– Где же это мы? – вопросил Дэниел.
Каждые несколько сотен ярдов они проходили под очередным мостом; перила были оплетены колючей проволокой. Над головой громыхали поезда Северной ветки, машины на дорогах в преддверии выходных ползли в сторону трассы M26. Канал впереди петлял под каменными арками мостов. К воде спускались терновые изгороди: белые лепестки сливового цвета опадали на поднятое к небу лицо Дэниела.
– Здесь прямо другой мир.
– Так и есть, – с улыбкой произнесла Ларкин и покрепче стиснула его пальцы. – Сейчас в последний раз свернем – и мы на месте.
Рука об руку они шагали по петляющей дорожке и наконец приблизились к мостику, с обеих сторон обрамленному ивами. Когда они проходили под ним, Дэниел увидел крутую лестницу наверх. Он помедлил и вопросительно взглянул на Ларкин. Та с улыбкой помотала головой.
– Нам сюда, – сказала она, показывая пальцем на воду.
Дэниел обернулся.
– Ты живешь на нэрроуботе?!
– Дом, милый дом.
– Невероятно! Первый раз встречаю человека, который живет на воде.
– Все когда-то бывает впервые.
Старая деревянная канальная лодка была тридцати футов в длину и семи в ширину, невысокая – Дэниел при желании мог бы перегнуться через перила и поставить локти на крышу, – с длинным заостренным носом, круглыми окошками в желтых рамах и крошечной кормой в форме полумесяца, на которой стояли горшки с плющом, спускавшим зеленые плети прямо в воду. Нэрроубот был пришвартован потрепанными канатами к черным столбикам на самом краю бечевника. Зелено-красно-голубой, точно цыганская кибитка, он был расписан полустертыми золочеными арабесками. На корме горело золотом название судна: «Королева Куксферри»[40].
– Ларкин, это потрясающе! Ты потрясающая. – Дэниел засмеялся и раскинул руки в стороны. – Нэрроубот, подумать только! Вдвоем-то мы поместимся?
Ларкин улыбнулась.
– Зайди и увидишь.
Она шагнула на крошечную корму, нашла под горшком ключ и открыла дверь. Дэниел дождался, пока она войдет, затем последовал за ней.
– Ух ты, – выдохнул Дэниел. – Чувствую себя Алисой, съевшей волшебный пирожок.
Помещение впереди было темным и тесным, как чулан. Что-то мягкое и душистое обвилось вокруг шеи Дэниела, и тут же накатили непрошенные воспоминания о мансардной комнате в доме Сиры, о струящихся сквозь пальцы шелках и ощущении, что впереди – невозможная бесконечная тьма… Во рту при этом возник маслянистый привкус опаленной лососевой кожи, а перед глазами – пульсация радужного света. Не успел он окликнуть Ларкин, как впереди задрожал и постепенно окреп тусклый свет. Она стояла под свисающим с потолка керосиновым фонарем.
– Будь очень осторожен. Ты ведь выше меня, а здесь…
– Ай!
Поздно: Дэниел врезался головой в балку, отчего фонарь впереди закачался. Он выбросил руку в сторону, чтобы ухватиться за что-нибудь, но ее тут же поймала Ларкин. Она взяла обе его руки и опустила к бокам.
– Сюда, Дэниел, – прошептала она, привлекая его к себе.
Кисло-сладкий поцелуй. Дэниел положил ладонь на щеку Ларкин, и на мгновение ему показалось, что пальцы проходят сквозь нее, а в следующий миг его целиком окутало тепло ее плоти. Ничто более их не разделяло: лишь тепло, сладость на языке и цветочный аромат. Он ошеломленно бормотал ее имя, а она лучисто глядела на него зелеными глазами.