– Но… почему?!
– Потому что вы с ней – разные существа, Дэниел. Ей нужны не вы.
– Откуда вы знаете? – Дэниел даже засмеяться на смог; Джуда, казалось, несла тарабарщину, говорила на каком-то чужом языке – арабском или китайском. – В первый раз… Когда я впервые поцеловал, ничего такого не произошло… – Он прикоснулся к своим губам.
– Верно. Это случается потом. Когда она… теряет контроль над собой.
– Где она?
– Не знаю. Бродит где-то, потом всегда возвращается. Рано или поздно я ее найду.
– А с вами она так делает? Обжигает вас? Нет? Дайте посмотреть!
Дэниел схватил ее за запястье, но Джуда оттолкнула его руку.
– Не надо! Дэниел, перестаньте. Я – такая, как она.
– То есть женщина? Или…
Он пристыженно умолк и обхватил руками голову.
– Простите, простите… Господи, что со мной творится? Я теряю рассудок…
– Не теряете. По крайней мере, пока. – Джуда вздохнула. – Расскажете, что произошло вчера?
– Нет.
Хотелось выбежать на улицу и найти Ларкин; хотелось кого-нибудь ударить. Вместо этого Дэниел сделал глубокий вдох и попытался сосредоточиться на чем-то знакомом, земном и обыденном.
Однако в мире не осталось ничего обыденного. Он посмотрел на свои распластанные по столу пальцы, увидел извивы древесной фактуры под ними – светлая мелкозернистая древесина, ясень, но откуда ему это известно? – затем в ярости стиснул кулак и отвел глаза.
Зеркало над печью пульсировало. В саду носились по воздуху красные и голубые создания. На картине в серебристой рамке у двери был изображен разъятый на сотни частей мальчик, стоящий на краю бассейна. Языки цвета пламени плясали над золоченым шаром на столе; какие-то насекомые, похожие на изумрудные искры, неустанно бились в окна, пытаясь проникнуть с улицы в дом. В соседней комнате незримые пальцы щипали струны лютни.
– Нет, – прошептал он.
Ничего обыденного не осталось. Дэниел понял это только теперь. Мир стал живым, плодородным и полнокровным. В каменные столешницы были вмурованы спиральки аммонитов; в каждой капле воды, падающей из крана в раковину, заключалась целая Вселенная. Дэниел расстегнул ремень, стянул штаны и осмотрел свои бедра и пах, расцвеченные алыми, лавандовыми и зелено-багровыми синяками. Под туго натянутой кожей правой руки бежали бурные потоки рек. Запястье обвил длинный темный волос. Когда он поднес его к солнечному окну, волос вспыхнул медью и зеленью. Дэниел поднял руку ко рту, обхватил губами свое запястье, и тут же пламя объяло весь рот, ожгло губы.
– Дэниел. Не надо.
Он отнял руку и уставился на тонкий кровавый след. Волоса не было. Он его проглотил. Потрясенно глядя на этот алый след, он вдруг задрожал и согнулся пополам: мощный неконтролируемый спазм сотряс его тело, и он кончил в складки чужого халата.
– Господи боже, – простонал он и, шатаясь, побрел прочь из кухни.
Пятнадцать или двадцать минут спустя Джуда обнаружила его в ванной: он принял душ, побрился пластиковой женской бритвой. Фланелевый халат скомкал и сунул в корзину для грязного белья. Когда Джуда постучала, он отозвался хриплым голосом, как будто уже очень давно не говорил вслух: «Сейчас!»
Минуту спустя он вышел – в одних штанах, без рубашки. Джуда сразу же, без слов вручила ему черную льняную рубаху, и он ее надел. Рукава оказались коротковаты, поэтому он их закатал, а ворот расстегнул.
– Все, теперь я человек, – кивнув, сказал он; только чувство было такое, что человек этот упал с крыши дома, переломал все кости, а потом заново собрал себя по частям и чудом выжил. – Теперь расскажите мне про Ларкин.
Они вошли в гостиную. Джуда предложила ему сесть на диван. Шторы были задернуты, и в комнате стоял сумрак. Сама она устроилась в противоположном уголке дивана; ее волосы мерцали в почти полной темноте.
– Итак, Дэниел Роулендс. Что вам рассказать?
– Правду.
– Правду? – Она усмехнулась. – Вы приехали в творческий отпуск, Дэниел, вам точно нужна правда?
– Последние сорок восемь часов я только и делал, что выставлял себя последним идиотом и безумцем. Мне кажется, вы обязаны внести ясность.
– «Неужели вы полагаете, что те вещи, из-за которых люди способны на безумие, менее реальны и истинны, чем те, из-за которых они не теряют здравого смысла?»[48] Хотите правду? Ларкин не отсюда. Она сбежала в Лондон из другого мира. Она очень опасна, и особенно опасна для тех, кто стремится быть с нею.
– Как я.
Опять усмешка.
– Вам очень повезло, Дэниел. Пострадало лишь ваше тело.
Джуда подалась к нему и легонько прикоснулась к алому следу, браслетом обвившему его запястье. Тут же все тело ожгла острая боль, и Джуда отдернула руку.
– Видели бы вы других. Печальное зрелище.
– Еще бы. – Дэниел резко втянул воздух через зубы и дождался, пока боль утихнет. – Ладно. Дальше. Можно спросить, почему вы стали психиатром и выбрали юнгианское направление?
– Потому что мне было интересно, как люди вроде вас ведут себя в чрезвычайных обстоятельствах.
«Люди вроде меня?» – подумал Дэниел, а вслух спросил:
– То есть, когда они встречают таких, как Ларкин?
– В числе прочего. Когда они сталкиваются с реалиями, о которых прежде не задумывались – например, с осознанием собственной смертности. «Управление страхом смерти»: как люди учатся жить с осознанием, что жизнь скоро закончится. Так же меня интересовали различные сексуальные расстройства. Расстройства личности.
– И пограничные состояния?
Джуда промолчала, и вновь Дэниел подивился ее выбору слов.
Как люди учатся жить с осознанием, что жизнь скоро закончится… люди вроде вас…
Не «мы» учимся, не «люди вроде нас».
Минуту он сидел молча, потом все же спросил:
– Вы упомянули, что кое-кто потерял бдительность, хотя не должен был… О ком вы говорили?
– О себе.
– Не понимаю.
– Вам и не нужно понимать.
Дэниел улыбнулся. Это было похоже на интервью с несговорчивой знаменитостью.
– Как ее зовут на самом деле? Она мне говорила, что имя «Ларкин» выдумала сама, причем менять имя ей не впервой. Как ее звали дома?
– У нее много имен.
– Да? Например?
– Мы их не произносим.
Дэниел рассмеялся.
– Что это – какой-то юнгианский культ? Я думал, вас хлебом не корми, дай придумать какое-нибудь имя или название!
Джуда покачала головой. Взгляд у нее был холодный, оценивающий.
– Вы все равно не поймете.
– Я готов рискнуть.
– Не могу.
– Почему?!
Это был неправильный заход, он знал это по опыту – недаром столько враждебно настроенных звезд повидал на своем веку. Однако сейчас он был зол, безрассуден и готов на все, лишь бы выжать хоть какой-то смысл из последних двух дней, даже если за это его вышвырнули бы из дома, даже если пришлось бы вернуться к Нику или приползти в редакцию «Горизонта» задолго до конца творческого отпуска.
– Это какая-то программа защиты свидетелей для душевнобольных преступников? Неужели Ларкин настолько опасна?
Он с вызовом посмотрел на Джуду; та выдержала его взгляд.
– Да. Настолько опасна.
– Тогда как ее зовут?! Я о ней слышал?
Джуда произнесла что-то нечленораздельное, и Дэниел потряс головой.
– Что?
Она повторила слово: не то «Блет», не то «Бет». Затем начала декламировать:
Славой венчает она, о коей не грезили люди,
Их соблазняет краса, и улыбка пленяет, и взгляд.
Словно цветок ее лик – с прекраснейшим сходен бутоном.
Песню даруй мне, что смертных прельстит,
коль невольно услышат,
Силу мне дай, о какой они только мечтают,
И о тебе лишь, в веках, моя песня польется.
Дэниел нахмурился.
– Откуда это?
– Из Гомеровских гимнов.
В потемках Джуда, спокойная, ясноокая, одетая в шелковый костюм, ничуть не напоминала взъерошенную пацанку, какой показалась ему вчера, и совсем не походила на юношу. В следующий миг ее губы разошлись в холодной улыбке, и опять перед Дэниелом оказался молодой человек с хитрым лицом.
Если странности множатся подле нее —
Из разверстых могил, по слухам,
Усопшие восстают, а посмертие,
Чревом оборотясь, нерожденных сеет —
Кто предвестьям подобным дивиться посмеет?[49]
По шее Дэниела побежали мурашки.
– Это Грейвс. Не первоисточник.
– Она – первоисточник. Вот что я пытаюсь до вас донести. – Увидев его злой взгляд, Джуда пожала плечами. – Я вас предупредила.
Она взглянула на часы.
– В час ко мне придет клиент. Рубашку можете оставить себе.
Джуда встала, давая понять, что Дэниелу пора. Он не двинулся с места. А если он возьмет и откажется уходить? Что если потребует найти Ларкин? Джуда наверняка знает, куда она подевалась – может, даже прячется здесь, в этом доме, в кабинете или…
Тут он вспомнил, что Джуда была к нему очень добра. Ведь это он позвонил ей, человек с улицы, и она привела его домой, накормила, одела…
Перед глазами вспыхнула картинка: он сидит за кухонным столом и безудержно кончает в ее фланелевый халат. Дэниел залился краской.
– Спасибо, – произнес он, вставая; она повела его к двери и перед самым выходом положила руку ему на плечо.
– Дэниел. Пусть на этом все и закончится. У вас с Ларкин.
Он покачал головой.
– Обещать не могу. Хотел бы пообещать, но… Впрочем, нет, не хотел бы, кому я вру. Вы просите меня забыть о ней!
– Нет, я об этом не просила, – сказала Джуда. – Вы не смогли бы при всем желании. По крайней мере, сейчас.
Она помедлила. Начала открывать дверь – и замерла.
– Ваша книга… она о легендах артуровского цикла, верно?
– Не совсем. Вернее, отчасти. Она посвящена легенде о Тристане и Изольде, романтической любви. Я замахнулся продолжить начатое Ружмоном, – усмехнулся он.