– Он самый.
Ник вприпрыжку подлетел к нему.
– Господи, малой, чем тебя кормили? Стероиды в пиво подсыпали, что ли? Рад тебя видеть!
Они пожали друг другу руки.
– Мой брат-недоумок так тебе и не позвонил, да? – сказал Вэл. – Он должен был тебя предупредить, что я приеду. Ключ у меня еще с тех пор.
Он показал Нику ключ – в его огромной ладони он казался крошечной железкой.
– Но я готов переехать в гостиницу…
– Нет, что ты, какие проблемы! – воскликнул Ник. – Если, конечно, ты тут поместишься.
Вэл улыбнулся и поглядел на Дэниела.
– Вэл Комсток, – представился он и через голову Ника протянул ему руку.
– Дэниел Роулендс.
– О, земляк. – Он расплылся в улыбке.
Дэниел натянуто улыбнулся в ответ.
– Ага.
Понять бы, где же этот детина, в самом деле, поместится? Дверь на крышу была открыта – может, там ляжет? Дэниел покосился на Вэла и ощутил укол ревности.
– Я поживу у Ника несколько месяцев. Приехал в Лондон в творческий отпуск – собирать материал для книги. Я писатель… журналист из «Вашингтонского горизонта».
Вэл кивнул и посмотрел Дэниелу в глаза. У него были карие глаза с зелеными и янтарными прожилками, и в них брезжил явный вызов. Ах вот, значит, как?
Но вслух Вэл ничего такого не сказал.
– Я тут по делу, привез кое-какой груз. Меня попросили доставить одну из картин деда – передать покупателю лично в руки. Опять Саймон подсуетился, мой сволочной братец-адвокат. Он провернул сделку, а я, как обычно, крайний.
Ник стянул анорак и подошел к холодильнику.
– Надолго ты к нам? Пива хочешь?
– Да, спасибо, – пробасил Вэл, и Ник вручил ему бутылку. – Не знаю даже. Мне что-то не сидится на месте. Может, побуду чуток в Лондоне.
Ник кивнул.
– Пива, Дэнни?
– Нет, спасибо.
Дэниел бросил взгляд в гостиную и заметил, что один из книжных стеллажей пуст. На полу стояло два больших черных мешка, полных до краев.
Вэл проследил за его взглядом, пожал плечами и сказал:
– Да, слушай, Ник… Я тут немного напортачил, прости. Ущерб возмещу, но… У меня будет к тебе одна просьба.
Его бас сменился почти шепотом, в котором слышался намек на едва уловимую угрозу – будто благоразумие пытался проявить человек, который не слишком привык это делать. Дэниел с тревогой покосился в гостиную и на этот раз заметил книжные страницы на полу под окнами и разорванную пополам обложку.
– Вообще-то, – продолжал Вэл, – поговорить мне надо в первую очередь с Саймоном. Когда мне было пятнадцать, у меня пропали все альбомы с рисунками… И один из них я обнаружил здесь. Сейчас. Но…
Снизу донесся щебет дверного звонка. Ник шагнул было в коридор, но замер, услышав, как отворилась и захлопнулась входная дверь.
– Сира, наверное, – сказал он.
– Ник? Ты здесь? – раздался с лестницы женский голос.
Дэниел обернулся. Это была Ларкин.
– Надо же, какие люди, – проронил Ник, побелев, как бумага. – Солнышко наше!
Она была в потрепанных и залатанных джинсах и тунике из пестрого, крашеного вручную бархата. Ее волосы рассыпались по плечам, серебристые и рыжие пряди путались в бахроме длинного бирюзового шарфа. Прикид Ларкин мог показаться откровенно нелепым, но сердце у Дэниела болезненно сжалось, когда он взглянул на нее и приветственно вскинул руку.
– О, здравствуй, Дэниел. – Она рассеянно улыбнулась – не так, словно между ними ничего не было, а так, будто с тех пор прошли десятки лет. – Я и забыла, что ты тут живешь. Кажется, позавчера я забыла здесь пальто… Вот, решила зайти.
– Вчера, – поправил ее Дэниел.
В следующий миг она от него отвернулась, и слова застряли у него в горле.
Много лет назад Дэниел в одиночку отправился в поход по окрестностям Моаба в Юте, и на его глазах в далеком стеклянно-синем небе врезались друг в друга два небольших пропеллерных самолета. Это зрелище вызвало у него смесь ужаса и недоумения. Как вышло, что они не смогли разминуться на таких просторах? А чуть позже его ждало еще большее потрясение: в местной газете он прочитал, что упавшими с неба обломками зашибло насмерть другого туриста-походника!
– А может, самое поразительное здесь как раз то, что зашибло не тебя, – сказала Дэниелу его тогдашняя подружка. – Может, тебе невероятно повезло, раз ты стал свидетелем этого события.
Стал свидетелем.
В другом конце кухни Вэл Комсток сверлил взглядом Ларкин, но та его пока не заметила. Она смотрела на Ника, чуть приоткрыв губы и склонив голову набок, словно пыталась понять, что тут происходит. Вечеринка-сюрприз? Ссора?
– Эмм… – протянула она, поворачиваясь.
И тут увидела Вэла.
Сияющий миг, доля секунды между ударом по стеклу и появлением паутины трещин. Дэниел вцепился в угол кухонного стола; Ник так и стоял с бутылкой пива в руке, открыв рот на полуслове. За столом замерли напротив друг друга Вэл и Ларкин: она в своем старомодном цыганском прикиде, Вэл – в грязной красной бандане, засаленных джинсах и растянутой футболке. Дэниел ощутил в горле вкус желчи, горькой зелени, которую внезапно перебил запах горелой рыбы. Запахло яблоневым цветом и морем. Где-то рядом залаяла собака. Очень медленно, не отрывая взгляда от Ларкин, Вэл поставил бутылку на стол; его карие глаза были широко раскрыты и пусты, как у лунатика.
Приворот.
Перед глазами Дэниела возникли нарисованные тушью силуэты слившихся воедино любовников на бесконечном бело-зеленом поле; он ощутил ладонь Ларкин на своем лице, а на груди – ее когти.
Обнаружение.
– Я тебя знаю, – проронил Вэл; Ларкин, продолжая глядеть на него во все глаза, молча кивнула.
– Да, – сказала она, и Дэниел почувствовал, как эта дверь захлопнулась перед ним навсегда.
Узнавание.
Глава 14. Триумф времени
Я – начало и суть,
Из меня лета, коим нет предела,
Из меня божества и люд,
Я равна и всецела.
Сменяются боги и люди,
Ибо я – дух,
Тогда как они – лишь тело.
То были не сумерки, но рассвет; не рассвет, а ночь; горело не восходящее и не заходящее солнце, а пламя. Мир был им объят; нет, не мир, понял Рэдборн, устремляясь вперед, не мир, а Сарсинмур.
– Эвьен!
Он несся по узкой перемычке к дому; воздух вокруг ревел. Жар обрушился на него стеной. Казалось, он очутился под сводом атанора: всюду огонь, чад и носящиеся туда-сюда крошечные черные хлопья. Земля под ногами дрожала, утесник трещал, как мясо на вертеле. Рэдборн, с криками и склонив голову, продвигался вперед, тщетно отбиваясь руками от волн алого, черного и ослепительно белого.
– Эвьен!
Особняк полыхал. Однако, попав во двор, Рэдборн увидел, что огонь захватил лишь переднюю часть здания и его нижние этажи, а новое крыло и верхние этажи уцелели, хотя языки пламени уже лизали их. Он замер, кашляя и пытаясь отдышаться. На брусчатке во дворе, на безопасном расстоянии от дома, валялись картины, коробки и деревянные ящики. Их были сотни.
– Комсток!
Он поднял голову и увидел, как из двери вывалился Лермонт. Шатаясь, он волок за собой огромное полотно.
– Помогите, – выдохнул врач, укладывая картину на землю и едва не падая с ног. – Надо их спасти…
– Где она? – прокричал Рэдборн, затем выхватил у Лермонта картину и отшвырнул ее в сторону. – Она внутри? Где она?!
– Она? – Лермонт ошарашенно уставился на него, потом сипло засмеялся. – Она сгинула! Подожгла свое гнездышко и была такова!
Лермонт побежал обратно к дому.
– Кервисси в Падвитиэле уже наверняка заметил пожар. Помогите мне вынести остальное!
– Картины? – Рэдборн схватил его за руку. – Вы спятили? А как же сам Кэнделл? Где он?!
– Главное – его работы! – прокричал Лермонт, вырываясь и указывая на груды полотен на земле. – Я его освободил, он отправился к ней!
Доктор со стоном бросился к дому.
– Отправился к ней? – крикнул Рэдборн ему вслед. – Эвьен!
Он содрал с себя сюртук, накрыл им лицо и побежал. Дым горящего утесника был всюду; сверху дождем сыпались осколки лопающихся от жара стекла и камня. Рэдборн оббежал дом, резко остановился и, тяжело дыша, попытался различить за клубами дыма маленький домик.
Тот, кажется, был цел, хотя по терновнику и вьюнку под ногами Рэдборна змеились, искря и шипя, огненные тоннели.
– Эвьен! Бреган!
Он подлетел к двери и распахнул ее. Внутри все было по-прежнему, как несколько часов тому назад: на простом столе все еще стояли чашки, на мольберте белел свежий холст, в погасшем очаге лежала горстка пепла. Ни Эвьен, ни Бреган в домике не оказалось.
– Вы ее здесь не найдете, мистер Комсток, – произнес голос; Рэдборн резко крутнулся на месте. – И она вас тоже. Она взяла от вас все, что нужно, и сгинула, сгинула…
В дверях стоял Якоб Кэнделл. Он был в своей заляпанной краской блузе, но босой; израненные руки и стопы кровоточили. От него несло скипидаром и льняным маслом.
– Лермонт меня выпустил, чтобы я помогал выносить вещи. Я сказал ему, что оставляю свою коллекцию пигментов вам, мистер Комсток. Ляпис-лазурь чистейшая, и про caput mortuum я вам уже рассказывал. Полагаю, холсты грунтовать вы умеете. Сам я, боюсь, писать пока не смогу…
– Кобус. – Рэдборн подошел к нему вплотную. – Кобус. Вы… вы ведь ее не тронули? Клянусь богом, я вас убью, если вы причинили ей вред!
– Вред?! – Бледные глаза Кэнделла вспыхнули, и он захохотал. – Я при всем желании не сумел бы причинить ей вред, мистер Комсток! Можно ли причинить вред, например, океану? Можно ли причинить вред этому…
Он развернулся, выбежал на улицу и, неуклюже петляя по полю, приблизился к полыхающим зарослям утесника. Тут Рэдборн настиг его и грубо потащил обратно.
– Довольно! Говорите, куда она пошла…