Он указывал пальцем на стоявший на светофоре мотоцикл, возле которого плясал и гавкал бордер-колли. Джуда чертыхнулась и выкрутила руль, загоняя машину на тротуар. Не успели они толком остановиться, как Дэниел уже вылетел на улицу.
– Дэниел, нет!
Он не обратил никакого внимания на крик Джуды и кинулся бежать.
– Ларкин!
Она была в каких-то футах от него, сидела на мотоцикле.
– Ларкин! – проорал он. – Ларкин, погоди!
Она обернулась. В тот миг он отчетливо ее увидел: хмурый лоб, губы приоткрыты, будто на полуслове.
– Ларкин, – выдохнул он, подбегая к ней почти вплотную. – Ларкин…
Она его не видела и смотрела куда-то не за, а сквозь него, словно он был лишь обманом зрения, не отбрасывающим даже тени. Невидимкой.
– Ларкин. – Самого себя он тоже не слышал. Разве можно услышать того, кого нет? Ларкин.
Загорелся зеленый. Женщина положила голову на плечо водителя, мотор взревел, и байк рванул вперед.
– Фэнси! Стой! Вот так!
Джуда подбежала к псу и схватила его за шею. Пока она надевала ошейник и поводок, он неистово скулил и тявкал.
– Вот так, умница. – Она положила ладонь ему на голову, и он утих. – Все хорошо, мой милый, вот так…
Дэниел ошалело смотрел вдаль. Фэнси опять начал рваться с поводка; Джуда строго его осадила, и тот умолк.
– Что же мы стоим?! – нетерпеливо вскричал Дэниел. – Мы их потеряем!
Джуда помотала головой.
– Он их нашел. Они едут к Эджвар-роуд – это старая римская дорога. По ней они выедут на трассу и двинутся на запад. – Она развернулась и пошла к машине.
– Не уезжайте без меня! – завопил Дэниел.
– Как скажете.
Они сели. Джуда бесстрастно взглянула на Ника. Тот помотал головой.
– Нет, – сказал он, открывая дверь и выбираясь на улицу. – Я пас.
Джуда съехала с тротуара. Ник стоял и наблюдал. Пока они ждали зеленый, он с тревогой обратился к Дэниелу:
– Слушай, Дэнни, поехали лучше со мной, а? Брось…
– Нет. Я за Ларкин.
«Мерседес» тронулся. Ник помахал им на прощание. Джуда смотрела прямо перед собой, а Дэниел наблюдал, как его друг исчезает вдали.
– Напрасно вы поехали, – наконец проговорила Джуда. – Но тратить время на споры я не буду.
– Куда мы направляемся?
– На запад. В Корнуолл. Спите, если хотите.
Они выехали из города по Северной кольцевой, затем по пригородам и промышленным районам двинулись на юго-запад, пока не оказались на M4. Неподалеку от Слау остановились заправиться.
– Хотите, я поведу? – предложил Дэниел; он был на взводе, нервы гудели и искрили, как в студенческие годы на амфетамине. – Вы, наверно, устали.
Джуда не удостоила его ответом и молча выехала на дорогу. Несмотря на девятый час, небо было высоким и дымчато-голубым, как ранним утром на берегу моря, а солнце ослепительным желтым озером разливалось над западным горизонтом. Дэниел оглянулся на Фэнси, растянувшегося на заднем сиденье. Высунув длинный розовый язык, он глядел перед собой: один глаз ясный и спокойный, как сумерки, второй мерцающе-золотистый. Дэниел перевел взгляд на Джуду.
Намокшие от пота волосы липли к ее лбу. Она так крепко стискивала руль, что кости и сухожилия ее кистей выпирали из-под кожи, как вилы. Если раньше белесо-голубыми были только ее ногти и кончики пальцев, то теперь кожа рук окрасилась вся и приобрела явственный сизый отлив, как припыленные восковым налетом ягоды дикого винограда.
– Тебе лучше поспать, – произнесла Джуда; лицо у нее было напряженное, но спокойное. – Я тебя разбужу, если захочу размяться.
Он подумал, что вряд ли сможет заснуть, но вскоре могучий гул двигателя, пролетающие за окном монотонные огни муниципальных многоэтажек и убогих псевдотюдоровских особнячков, время от времени перемежаемых старинными домами-усадьбами, что расцвечивали, подобно забытому детскому сну, серое похмельное марево пригородной Англии, усыпили его. Дэниел проспал весь Бристоль, после которого они свернули на M5 и двинулись на юг, мимо Тонтона и Эксетера. Наконец он очнулся: в воздухе влажно пахло зеленью, Фэнси тыкался холодным носом ему в шею.
Дэниел зевнул и усадил пса обратно на заднее сиденье.
– Где мы?
– Уже в Корнуолле, – отозвалась Джуда. – Давным-давно пересекли Тамар. Вы раньше бывали в западных графствах?
– Нет. Никогда не выезжал за пределы Лондона.
– Жаль, что в темноте ничего не разглядеть. Но оно все там…
Джуда опустила стекло и высунула руку в ночь. Крепкий аромат наполнил салон «мердседеса»: коровий навоз, свежее сено и еще какой-то травянистый медовый дух, от которого рот наполнился слюной.
– Утесник, – пояснила Джуда. – Еще вереск и другие цветы, но я не помню их названий. Сейчас едем через Бодминскую пустошь. Эти дороги знают только местные.
– А вы тогда откуда их знаете?
– У меня домик на северном побережье, неподалеку от Падвитиэля. Небольшой коттедж.
Дэниел посмотрел в окно. Ночное небо над ними было переливчато-черное, с прозеленью, как голова у кряквы. Казалось, в нем отражались огни неизвестного большого города. Зарево было настолько ярким, что Дэниел без труда читал надписи на редких дорожных знаках.
Вот только городов здесь не было. Он глядел на черные гранитные кряжи и голые холмы с отчетливой тревогой. Чувство было такое, что за ним следят и ему здесь не рады.
– Сейчас будем выезжать на побережье, – через некоторое время сказала Джуда. – Смотрите.
Вдали показались черные морские просторы. Серебристый свет мерцал на зыбкой глади черного и лунно-зеленого; Дэниел слышал ритмичный рев волн, похожий на дыхание спящего великана. Он высунул руку из окна, затем осторожно поднес ко рту и ощутил вкус соли.
– Край света, – сказала Джуда. – Вообще-то мыс Лендс-Энд южнее… Сраные тетчеристы превратили его в автостоянку. Но здесь можно примерно представить, как все было. И есть.
Она остановила машину на траве, усыпанной звездочками мелких белых цветов.
– Ну, – сказала она, выбираясь на улицу; Фэнси тут же выпрыгнул из машины и замер рядом. – Полюбуйся!
Дэниел тоже вышел и пошел по короткой упругой травке вперед. Джуда схватила его за руку.
– Осторожней, – сказала она. – Видите?
Он в ужасе отшатнулся.
Впереди, в нескольких футах от него, мир кончался. Они стояли на краю обрыва, в сотнях футах над беснующимися волнами. Далеко внизу белел полумесяц пляжа, огражденного изрытыми водой гранитными колоннами и бесконечной чередой утесов, подрубаемых снизу неумолимыми ударами океана и увенчанных зарослями утесника и вереска, легкими и полупрозрачными, как морская пена.
– Каждый год здесь насмерть разбиваются походники, – сказала Джуда.
Она стояла к нему спиной на фоне зловещего зеленого неба; черно-белый пес настороженно замер у ее ног.
– Иногда даже тела не поднимают – спасателям к воде не спуститься, а в бурю и вертолету туда не подлететь.
Дэниел обернулся и посмотрел на расстилающиеся за его спиной поля. Извилистая черная дорога через несколько сотен ярдов пропадала из виду. За ней поднимался крутой склон холма, покрытый каменными насыпями и отдельно стоящими каменными глыбами, темными и зловещими. На самой его вершине возвышалась среди скал и обломков крепостной стены каменная башня.
– Что это? – спросил Дэниел.
– Маяк. Дозорная башня. Их по всему побережью настроили.
– Но зачем? Тут же ничего нет.
– Чтобы нести дозор. – Джуда подошла к нему и тихо подозвала собаку. – Люди жили здесь с незапамятных времен – добывали в основном олово, но и золото с серебром тоже. Еще турмалин. Заброшенные шахты встречаются по всему западу. Есть и действующие. В давние времена здесь просто копали траншеи и прямо из земли добывали руду. Были развиты народные промыслы. Местные очень красивые вещи мастерили.
Она наклонилась, сорвала длинный стебель с белым цветком и протянула ему.
– Асфодель. Как раз сейчас цветет. В мае.
– Так для защиты от кого местные строили башни?
– От пиратов. И от нас. – Она повернулась к океану. – Мы не были ни захватчиками, ни завоевателями. Они знали только одно: мы – другие. Им было невдомек, что мы видим в них красоту. Что во всем этом… – она обвела рукой море, утесы, развалины башен и каменные глыбы, весь сумеречно-мерцающий мир вокруг, – …мы видим невероятную красоту.
Ее светлые глаза сверкали в темноте, а лицо светилось от неизбывной, как горе, радости.
– Как называется ваша книга? Ник мне рассказал про нее, пока мы ждали вас у Лермонта.
Дэниел уставился на сорванный цветок в своей руке. Он слышал биение волн – легкую пульсацию земли под ногами. Цветок упал и затерялся среди побегов терновника и вереска.
– «Бренная любовь», – ответил он.
– Бренная любовь, – тихо повторила Джуда. – Это нас и влечет. Ваш вкус, как быстро вы живете и как скоро умираете… Мы видим, как каждый миг приближает вас к смерти, и это так красиво… Это нас трогает, завораживает…
Она сделала шаг к нему, и он дрогнул, но Джуда лишь молча покачала головой, затем робко протянула руку и очень бережно прикоснулась к щеке Дэниела. Ее тепло просочилось в его плоть, и ему показалось, что их не разделяет ни кожа, ни кость, ничего: все залила сладость, которую он скорее ощущал вокруг, нежели чувствовал на вкус, медленное биение густой крови в ее венах, всполох его собственной крови на кончиках ее пальцев, а в следующий миг ее губы нашли и согрели его лоб.
– То, что ты испытываешь по отношению к ней, Дэниел, – прошептала Джуда, кладя руки ему на плечи – легкие, как осенние листья. – Это влечение, безнадежное стремление к чему-то навсегда утраченному и никогда тебе не принадлежавшему – нам оно тоже знакомо. Всякий раз, прикасаясь к вам, мы чувствуем вкус вашей бренности. Лишь так мы можем хотя бы приблизиться к пониманию, каково это – жить, помня о смерти.
– Но… вы говорили, что тоже умираете… попадаете в плен…
Она кивнула.
– Верно. Однако это иное. Вы продолжаете гореть даже после смерти. А мы просто гаснем – и все. После нас ничего не остается – ни картин, ни книг, ни песен, ни памятников. Мы не понимаем, как они создаются, но очень их любим. Она задумала остаться в вашем творчестве. Она жаждет этого и делает все, чтобы достичь цели. Чтобы ее частичка осталась здесь, когда сама она в конце концов угаснет.