рела сквозь него, обвивая руками талию высокого мотоциклиста.
Валентина Комстока.
У Дэниела сжалось нутро. Он замер, стиснул руку в кулак и изо всех сил ударил по стене.
– Черт!
Боль была яркая, острая, приятная. Дэниел принялся колошматить стену, пока рука не заныла. Выдохшись, он бросил взгляд через комнату на Фэнси: тот внимательно наблюдал за ним, щуря разноцветные глаза и склонив голову набок.
– Хоть бы чуточку! – сказал Дэниел. – Хоть самую малость, черт подери!
Пес прижал уши к голове и зарычал. Дэниел все смотрел на него, а пес, не мигая, смотрел в ответ, продолжая рычать: низкий рокот сливался с биением волн о ближайшие утесы.
Она его не видела. Абсолютно. А ведь прошли считанные минуты – секунды – с тех пор, как она сбежала с Комстоком. Дэниел стоял посреди комнаты и тяжело дышал.
Ей здесь не место. Ей не место рядом с тобой.
– А вот и нет, – произнес он себе под нос. – Еще как место. Самое место.
Он не знал, сколько так простоял, разговаривая с самим собой или просто думая. Не знал и не хотел знать. Когда он поднял голову и взглянул на окна, оттуда лился уже более яркий свет: ясный, бледно-желтый с зелеными прожилками, как цветы крокусов.
Светало.
Дэниел потряс головой, затем сделал долгий вдох – узнать, изменится ли от этого хоть что-нибудь. Нет. Он уставился на свои руки. В них чувствовалась удивительная сила; он вытянул их перед собой и ощутил, как напряглись мускулы. Сжал и разжал пальцы. Посмотрел на дверь.
Пес Фэнси по-прежнему наблюдал. В луче солнца его глаза полыхнули – не золотом и не лазурью, а изумрудной зеленью.
– Фэнси, – прошептал Дэниел.
Пес поднялся и, скуля, начал скрестись в дверь.
– Фэнси.
Дэниел оглянулся на дверь в спальню Джуды. Та по-прежнему была заперта. Он молча подошел к входной двери, готовясь отразить нападение пса.
Пес не шелохнулся. Он сидел на месте, навострив уши, задрав хвост, стиснув зубы и тихо постанывая. Дэниел с опаской потянулся к ручке, потом схватил ее и повернул. Пес завыл громче, увидев щель.
Ее запах захлестнул Дэниела с головой. Яблоневый цвет, зеленые яблоки, запах моря – чужестранного, незнакомого моря.
«Ближе», было написано в украденном альбоме.
Они совсем рядом.
– Фэнси, – тихо произнес Дэниел. – Сюда, Фэнси! Чуешь их?
Он бесшумно вышел на улицу, и пес тотчас вырвался следом за ним.
– Вот так, Фэнси, веди меня к ней!
С тихим лаем пес устремился навстречу рассвету. Дэниел пошел было следом, но потом остановился и подбежал к куче строительного мусора. Вытащил из нее отрезок железной трубы, длинный и тяжелый, как дубинка, взвесил его в руке и со свистом рубанул воздух. Затем прижал трубу к груди и бросился за собакой.
С моря задул ветер. Туман, клубясь, рассеивался. Было светло как днем.
Вон там виднелась дорога, там – склон, ведущий к Сарсинмуру, там – небо цвета летнего дождя вперемешку с солнцем, а вон там – сияющее море.
И пес. Он стоял на краю дороги и глядел на бегущего Дэниела, едва не кувыркаясь на месте от возбуждения. Вблизи Дэниел увидел, что он дрожит всем телом. С лаем развернувшись, он пулей кинулся через дорогу и затем через пустошь в направлении Сарсинмура.
– Фэнси, подожди!
Он бежал; утесник и терновник хлестали по ногам. Железная труба огнем жгла руку. Колли впереди несся так быстро, что казался морской птицей, парящей над пустошью. Дэниел, не останавливаясь, спустился за ним по склону и выбрался на узкий каменистый перешеек, соединявший оконечность мыса с сушей. Он воткнул трубу в землю и оперся на нее, пытаясь отдышаться.
Фэнси уже превратился в крошечную точку далеко впереди. Дэниел подождал, пока он свернет к руинам здания. Он уже видел очертания мотоцикла, черневшие под одной из осыпавшихся стен.
– Фэнси! Стой!
Впрочем, он понимал, что звать пса незачем. Он ему больше не нужен. Когда он выпрямился, его окатил порыв ветра с моря, свежий и теплый. От мощного запаха яблоневого цвета голова пошла кругом, и он прикрыл рот и нос, чтобы не потерять сознание.
– Ларкин. – Дэниел схватил трубу обеими руками и зашагал по мостику. – Ларкин, я иду!
По сторонам он не смотрел. Далеко-далеко внизу, он чувствовал, бушевало море; то и дело, вместе с содроганием земли под ногами, его окатывало мелкой водяной пылью. Впереди серо-зеленое марево, льнувшее к траве и граниту, вдруг поднялось и накрыло его с головой, а потом отступило, когда он принялся сечь его железной трубой. Лишь дойдя до конца, он позволил себе остановиться и, тяжело дыша, осмотреться по сторонам.
Когда-то, должно быть, это было подлинное чудо сродни тем роскошным усадьбам, что он видел по дороге сюда из окна машины: другая Англия, призрак, все еще обитавший в Англии современной, чудесный край, что являлся ему во снах, сколько он себя помнил. Закат над Ватерлоо, Шангри-ла, Логрия, – мир, в который он влюбился и был не раз за это осмеян Ником, хотя Ник всегда знал, что этот мир существует. Дэниел думал, ему сюда путь заказан и находиться здесь он имеет не больше права, чем на Луне.
Однако же он здесь. Оглядывая проломленные балки и стропила Сарсинмура, закопченные камни в черных отметинах огня, обугленные доски, осколки стекла, мерцающие тут и там, как глаза, он чувствовал, что знал это место всю жизнь. На одной из обгоревших балок висела фарфоровая табличка; ее поверхность потрескалась, но черные буквы еще можно было разобрать:
СТОЛОВАЯ АПТЕЧНЫЙ ПУНКТ КУХНЯ СУДОМОЙНЯ НАБЛЮДАТЕЛЬНАЯ ПАЛАТА
Словно во сне он стал бродить по развалинам Сарсинмура. Все заросло желтой травой, подбитым зеленью вереском и длинными тонкими лозами с хрупкими белыми цветами, испускавшими при прикосновении к ним запах лаванды и дыма. Дэниел перешагивал через осыпавшиеся стены, входил в обугленные проемы, что прежде были окнами, пробирался через груды каменных обломков и зеленые заросли. Труба служила ему теперь то тростью, то мечом для разрубания плетей. То и дело встречались предметы викторианского быта: железное ведерко, почерневший саркофаг, который в прошлом явно был ванной. Пес Фэнси как в воду канул.
Однако добравшись до дальней стены, Дэниел наткнулся на сооружение совсем глубокой древности: стены из спрессованных плит, средневековая арка. Сквозь нее виднелся растрепанный пейзаж с замшелыми скалами, деревьями и развалинами крошечного домика над самым морем. Аромат яблоневого цвета был здесь настолько удушливым, что несколько минут Дэниел неподвижно простоял под аркой, опершись одной рукой на изрезанные глыбы стен, а другой прижимая к груди кусок трубы. Что-то толкало его, некая силовая волна катилась на него из портала, не давая войти.
– Я войду! – закричал он. – Доложи, что я пришел!
Он перешагнул порог.
Перед ним расстилалась долина цветущих яблонь. Свет лился сквозь белые цветы и бледные листья, зеленоватый свет оттенка турмалина или воды на мелководье, нефрита, берилла и молодых побегов плюща. Дэниел закрыл глаза и сделал шаг вперед, двигаясь наощупь. Земля мягко пружинила под ногами. Вот он почувствовал прикосновения цветов к щекам, лоб мягко огладили ветви. Дурнота, вызванная запахом яблоневого цвета, отступила. Он больше не вдыхал его; казалось, аромат этот плавно входит и выходит из него, свободно гуляет по всему телу, как ветер по комнате, в которой разом распахнули все окна и двери. Дэниел поднял руку с куском железной трубы к лицу, но труба исчезла, а вместо нее была тонкая ветвь; свернутые листья цеплялись за руку, как пальчики. Дэниел запрокинул голову и посмотрел на кроны; белое, розовое и бледно-зеленое забарабанило по щекам, как дождь. Он открыл рот и ощутил вкус меда, зеленых яблок, сладость лосося и целебную, смягченную сахаром горечь полыни.
Сюда, позвали его. Сюда!
То был не человеческий голос, а взбудораженный лай Фэнси. Дэниел опустил голову и едва различил в зарослях мягких трав и зеленого папоротника черно-белого колли. Он глядел на него уже не предостерегающе, а требовательно и восторженно, как дитя.
Сюда! – пролаял он вновь, и Дэниел подошел взглянуть, что он охраняет.
– Ларкин! – вырвалось у него.
Они спали прямо на земле, в гнезде из клевера, жимолости и опавших яблоневых лепестков. Оба были выше, чем ему запомнилось, выше любых людей; они спали, сплетясь длинными белыми руками и ногами, увив друг друга своими темными волосами, как плющ увивает древесный ствол. Казалось, они были копией, зеркальным отражением друг друга: одинаковые высокие белые лбы, могучие шеи-колонны, волевые рты, длиннопалые кисти со сцепленными пальцами, грудь прижата к груди, лица, чуть развернутые к небу, мерцали в едва брезжащем свете утра, искрились золотым, зеленым и белым. Влюбленные так плотно слились, что между ними нельзя было просунуть ни иглу, ни меч; ниже горла, там, где два тела соединялась, Дэниел разглядел единую могучую пульсацию, подобную размеренному падению воды в неподвижное озеро.
У них одно сердце на двоих, подумал он и отвел глаза, потрясенный и пристыженный; его собственное сердце было разбито.
Над головой качались ветви яблонь. Небо за ними было ясное и светлое, хотя солнце еще не показалось из-за горизонта. Дэниел слышал частое дыхание Фэнси и щебет птиц. Он поднял руку, чтобы смахнуть с лица волосы, опустил глаза и увидел в траве некий предмет – альбом с влажными пятнами росы на обложке.
Ближе.
Он подобрал его, раскрыл и принялся медленно листать страницы. Сотни рисунков тушью, невероятно прекрасных и странных: женщины с цветами вместо грудей и глаз, птицы, перевоплощающиеся в мужчин, армия бабочек, набросившихся со шпагами и дротиками на врача с огромным шприцем. Юноша в смирительной рубашке, с широкой улыбкой на лице: изо рта, ушей и ноздрей выползают крошечные крылатые создания, причем каждое ювелирно выписано в мельчайших подробностях и каждое прекрасно, как цветы яблони, что качались над головой Дэниела.