— Назад, на сквер! — орал Борович. — Или спалим!
— Спокуха! — отозвался Васяк, наименее пугливый. Но вдруг и у него самого под веками появилось видение человека, который перескочил стену верфи и ответил на вопрос женщины с тележкой. — Матерь Святая. Давайте спалим!
Они начали забрасывать цветы в костер.
Сташевский всю ночь изучал дневник Грюневальда. Закончил уже под утро. Он вытащил из холодильника две редиски и сунул их в рот. Мариола проснулась моментально.
— Славек! Не хрусти так громко!
— А как мне хрустеть?
— Потише! И в другой комнате! У меня есть еще полчаса сна.
— Тогда проснись. Мне очень важно, чтобы ты сыграла определенную роль.
— Какую?
— Сними трусики, футболку и надень ночную рубашку.
Девушка поднялась с кровати. Сонная, она чуть не упала, столкнувшись с колонкой домашнего кинотеатра.
— Ага. Раз мне следует надеть ночную рубашку, значит — будем трахаться. У мужчин только одно в голове: лишь бы увидеть бабу в прозрачной рубашке.
— Мы не будем заниматься сексом. Я хочу, чтобы ты кое в кого воплотилась.
Мариола улыбнулась и послала ему поцелуй одними губами.
— Мне опять переодеться в косульку, и будет сзади, как тогда?
Сташевский сглотнул слюну, потому что вспомнил. Это «тогда» вдруг встало у него перед глазами.
— Боже! Да честное слово, тут дело не в сексе. Я хочу, чтобы ты сыграла роль!
— Могу сыграть и Мерилин Монро. Только купи вентилятор, чтобы платье поддувал снизу. С нашим кондиционером этот номер, скорее всего, не выйдет.
— Тебя я буду называть Хельгой.
Мариола отозвалась уже из гардероба:
— Хорошо еще, что хоть так. Ведь могла быть Хильдегарда или Брунгильда.
— Не смейся. Иди сюда.
Та вернулась в спальню, изящно вертя складной попкой. Возле дверной фрамуги она выполнила номер, который должен быть включен в любой учебник для танцовщиц на шесте, и который обязан считаться каноном. А потом подошла к Славеку и, откинув голову назад, подняла подол рубахи. Довольно высоко. Где-то до самой шеи.
— Бери меня! Я — твоя Хельга.
У Сташевского, поскольку он сидел на кровати, глаза очутились на высоте… ну, на высоте того, что очутилось буквально в паре сантиметров от его лица. Прическа типа «ирокез», ноги с идеальной депиляцией, фантастические бедра.
Он перевел взгляд на прическу, что была у Мариолы на голове.
— Милая, тут на самом деле никакой речи о сексе. Ты должна мне помочь в следствии.
— Мне что, еще сильнее выгнуться? — спросила та, уже с ноткой сомнения в голосе.
— Надень халат.
Он горячечно перелистывал страницы отксеренного дневника Грюневальда.
— Откуда я возьму тебе халат? У нас же ни одного нет.
В этом месте он приблизительно знал, что делать.
— Нам нужно воспроизвести определенную ситуацию. Вплоть до мелочей. Раз у тебя нет халата, надень пальто. Ты будешь изображать мою служанку, Хельгу.
— Это что же, напялить кухонный фартук а-ля неглиже? Так ты же мне запачкал его маслом, когда чистил свои пистолеты, лишь бы ни капельки не попало на твою любимую футболочку. Как мне теперь надевать эту тряпку?
— Нет, найди пальто.
— А у меня его нет. — Вдруг она стукнула себя ладонью по лбу. — Ой, нет, есть, есть, есть!
Мариола снова побежала к гардеробу, где начала передвигать сотни пуховиков, военных, спортивных, кожаных, летних и зимних курток, висящих на плечиках.
— Есть, есть! Вот!
— Тогда надевай и иди сюда.
Через мгновение та вышла, завернувшись в пальто так, чтобы оно изображало халат.
— Ннну, и как? — В голосе Мариолы уже четко было слышно любопытство.
Сташевский продолжал перелистывать страницы копии дневника Грюневальда.
— Хельга, сделай мне завтрак и подготовь быстрое мытье. Хочу шесть яиц на грудинке с солониной…
Мариола глянула на него, как на сумасшедшего. Дар речи у нее буквально отняло.
— Шесть яиц в холодильнике я, может, еще и найду. Но откуда мне взять грудинку и солонину? Ведь все это ужасно нездоровое. Мы не едим этой дряни.
К сожалению, она была права. Солонину сам он, возможно, и видел когда-то в детстве. Или даже не в детстве, а где-то в кино? Во всяком случае, он довольно туманно представлял, что это такое. Но вот где ее взять сегодня? Он тоже не имел понятия.
— Может, у нас есть какие-нибудь консервы?
— Ты хочешь яичницу с тунцом? — не поняла она. На полке в холодильнике нашлась только баночка с тунцом.
— Нет! Я хочу воспроизвести ситуацию многолетней давности.
— Ну, тогда ни фига не получится. Могу положить в яичницу острые перчики. Могу положить постную говядину, которую держу для гуляша, или же соевые котлеты. Или… — Мариола снова открыла холодильник и начала изучать его содержимое более внимательно. — Может, клюкву с айвой? Или икру? Есть ананас, жаренный в сахаре.
— Нет! — рявкнул Славек. — Мне нужно воспроизвести ситуацию, случившуюся несколько десятков лет назад, — повторил он в очередной раз. — Мне нужно, чтобы была яичница с мясом.
— А знаешь что? Ты повторяешься.
Сташевский уронил голову на руки. Господи Иисусе! А ведь она была права. С каждой минутой то же самое, то же самое. Повторяющееся кино. Словно калейдоскоп пространства. Геометрия времени. Еще раз и еще. До полного безразличия. Тем не менее, он решил не отступать. Несмотря на всю свою любовь к выпивке, следователем он был хорошим. Добравшись до бара, он плеснул себе водки в рюмку.
— И ты должна шаркать тапками.
Шаркать Мариола никак не могла, потому что носила какие-то сверхтехнологические пластиковые вьетнамки. Так что из шаркания ничего не вышло. Может, шелест и был, но неубедительный. Вьетнамки были заточены на то, чтобы их владелец никак не мог поскользнуться.
— Так, теперь дай мне тазик с водой для мытья.
У Мариолы снова отняло речь.
— Блин, и где мне взять тебе тазик? Это что, какое-то средневековье?
— Ладно, давай глубокую тарелку.
— Я не позволю тебе макать рожу в моей тарелке!
— А ведро?
Тут Мариола постучала себе пальцем по виску.
— А где мне его взять?
Славек решил пойти на компромисс и взаимное сотрудничество:
— Подойдет и для мытья полов.
— Вон то, квадратное?
— Да. Налей туда теплой воды. Найди мисочку и разведи в ней мыло. Потом дай помазок.
Тут уже девушка совсем перестала удивляться и махнула рукой.
— А у нас какой-нибудь имеется? Свою пуховку я тебе не дам.
— Боже, сделаем из свернутой и порванной по краю газеты! — разозлился Сташевский. — Хотя, пригодится и та щетка, что осталась после ремонта.
— Так у нас же был валик. Хочешь намыливать лицо грязным валиком?
— Не хочу. Я хочу воспроизвести определенную ситуацию. Я хочу иметь мыло.
Они начали поиски.
И ничего! Перешерстили весь шкафчик в ванной. Оба они страдали от аллергии. Тщательно проверяли этикетки моющих средств. На каждой четко было написано, что производитель гарантирует отсутствие мыла в «моющем средстве». Так они же сами выбирали! У них было японское молочко для ухода за кожей лица фирмы «Шисейдо», очищающий тоник с водорослями, гель с микрогранулами и субстанцией для стягивания пор, пенка, очищающая изнутри, что бы это ни означало; а еще скраб с молотыми морскими ракушками. Каждое средство с полнейшей гарантией отсутствия мыла в своем составе.
— Так откуда мне взять тебе мыло? — спросила Мариола, которую ситуация уже крепко достала.
— А мы ничего не свистнули из какой-нибудь гостиницы?
Мариола задумалась. Потом отправилась к гардеробу.
— Возможно, ты и прав. — Она принесла дорожную сумку Славека, в которой начала поиски с большим опытом. — Есть! — вытащила она маленький брусочек. Есть. А к этому еще полотенце, халат и салфетка, чтобы заворачивать вино. — Она помолчала. — Тогда, на кой ляд мне было надевать пальто? — Она заглянула в глубины сумки. — Еще мы украли разовые шампуни, гель для душа и ложку.
— Вот видишь, склеротичка!
— Боже! Но я не помню, откуда мы это свистнули.
Славек прикрыл глаза, интенсивно размышляя. В Египте? В Закопане? Или на Мадейре?
— Я тоже не помню. Неважно. Теперь соберись!
Мариола всплеснула руками.
— Что мне делать?
— Хельга, приготовь мне все для бритья, — цитировал он дневник Грюневальда. Шаг за шагом.
— И в чем я должна приготовить тебе бритье?
— В мисочке.
— Так у нас же нет.
— Тогда в чашке.
— Их у нас тоже нет. Может, в кружке? Только свою любимую я тебе не дам.
Тут она стукнула себя по лбу. На полке нашла большую коробку с сервизом от Розенталя, который получили в подарок. Но не пользовались, потому что пользоваться каждый день считали слишком дорогим удовольствием.
— Подай мне бритву.
— Господи Иисусе. Да я ее, может, видела всего раз в жизни!
— Не усложняй. Гони станок.
— Так у тебя же только электрическая.
— Тогда давай свою пластмассовую, которой бреешь ноги. И спокуха, всеми своими бактериями мы уже давно обменялись.
Мыло в чашке разводиться не желало, напоминая кусок бетона. Разбалтывание его свернутой газетой, попытки расколоть ножом, даже помещение в микроволновую печку ничего не дало. Тогда Сташевский позвонил приятелю — физику. Тот несколько минут давал обширные пояснения относительно того, почему мыло не разводится. В общем, все сводилось к тому, что мыло было слишком высокого качества. С дешевым никаких проблем не было бы, а вот это, наверняка, было high quality. В руках мылиться будет, а вот в чашке — нет. За то оно не оставляет осадка, налета, никакой грязи. Броневое!
Славек не знал, что делать. Намылить в руках, а потом перенести пену на лицо? Но ведь Грюневальд четко писал про мисочку. Это и вправду важно? Он не имел ни малейшего понятия.
— Хельга! Вызови мне извозчика.
Та, все еще заинтересованная, подошла к ноутбуку. Быстро стучала по клавишам. «Гугль», «поиск». Во всем Вроцлаве осталось где-то с пяток извозчиков с настоящими лошадями и колясками. Все на Рынке, исключительно для туристов