[47]. Мало шансов, чтобы кто-то из них мог прибыть на Карловице в течение какого-то приемлемого периода времени. Тут она наморщила лоб.
— Славек! Господи! Ведь сегодня у нас третье мая[48].
— Блин, а у нас нет флага!
— Есть! — Мариола снова помчалась к гардеробу. — Я же купила в прошлом году.
Она вернулась с государственным символом, надетым на палку от швабры, привязала его проволокой к балконным перилам и дополнительно закрепила скотчем. В вопросах импровизации Мариола всегда была хороша. Флаг хлопал на ветру. Славек, салютуя, приложил руку к голой голове. Так, чтобы только проявить уважение. Его мучило что-то другое. Он снова засел за акты и горячечно перелистывал страницы. Сначала дневник Грюневальда:
На нацистский праздник я вывесил флаг со свастикой.
Потом перешел к бумагам Мищука и Васяка:
По причине военных заслуг и особой преданности в борьбе с реакционным подпольем и успехами в деле эхве… эфхе… эффективной (хорошо сказано?) расправы с преступным элементом и мародерами, они удостоены фе… чести (хорошо сказано?) поднять флаг на мачту!
Сташевский массировал виски. «Флаг на мачту, Ирак уже наш»[49], повторял он слова песенки Леха Янерки. Или они сами повторялись?
— Слушай, вместо извозчика закажи мне такси… Хельга! — прибавил он.
Мариола набрала номер с домашнего телефона.
— Добрый день!
— День добрый. Уже едем.
Ей даже не нужно было сообщать адрес. Компьютеры мгновенно проверяли номер телефона, при условии, что он был открытый, проверяли, звонит ли постоянный клиент, и не было ли каких-нибудь неприятностей с оплатой. Поскольку Сташевский соответствовал всем нужным критериям, такси с какой-то ближайшей стоянки выехало немедленно.
— Так что с той яичницей? — спросила Мариола.
— Проедем. Не слопаю же я шесть яиц на завтрак. Я вообще не знаю, что они тогда делали, что так жрали?
Девушка пожала плечами.
— Я тоже не знаю. Но я бы съела.
— Шутишь? — удивленно глянул на нее Славек.
— Да нет же. Съела бы.
— Ага. А потом сама называешь себя коровой и говоришь, что на животе завязалось сальцо.
При этом он умильно улыбнулся, но Мариола явно разозлилась.
— А ты сам, что? С самого утра то пивко, то стакашку. Думаешь, я не знаю, что ты держишь в ящике письменного стола? Две бутылки водки! — Она запыхалась. — У тебя там три ствола и две бутылки водки!
Славек поднял глаза к потолку.
— Но ведь от этого же не полнеют.
— От этого умирают! — пыталась она быть конкретной. — А к тому же еще и две пачки курева на день.
— Умирают от еды.
Он тоже старался быть конкретным, и статистические данные знал. Не пугайте фрайеров раком. Они сдохнут от картошки-фри, колы, колбасы и жиров. И их будет больше раз в сто, чем умирающих от рака.
— Ну, как же еще! Две пачки сигарет и водка, подкрашенная пивом, это не повод для того, чтобы умереть? Тем более, если ты еще и аллергик.
— Спиртное помогает астматикам.
— Да… — Мариола повернулась к нему спиной. — А больше всего — тебе помогают сигареты. — Она бросила чем-то в стенку. — Помогают тебе добраться до кладбища. За ручки поддерживают! Ага, еще и на работе пьянствуешь!
Он не был свиньей и не сказал, что ее как раз убивает бутерброд, который Мариола сделала себе по ходу.
— Ой, Мариола, я хороший полицейский офицер. Я — специалист. А то, что я пью или курю, никого не должно касаться.
— Правильно! — взвизгнула та. — Только не удивляйся, когда тебя уволят. И заменят какой-нибудь серостью, которая не сможет сделать и сотой доли того, что умеешь и можешь ты. За то, она каждый день будет трезвой, вовремя приходить на работу, всякий раз будет готова лизать задницу начальнику. Пойми ты это наконец!
— Что, я должен лизать? Никому не стану! — Славек налил себе еще одну рюмку водки.
Мариола присела рядом, обняла одной рукой, прижала к себе. И сказала, уже тихо и спокойно, по-женски:
— Знаю, знаю, знаю. — Она прижала его еще крепче. — Знаю, что ничьей задницы ты лизать не станешь. Я же тебя знаю. Честь запрещает тебе лизать. Так?
Славек глянул на подругу.
— Я тебя люблю, сумасшедшая!
— И я тебя люблю, сумасшедший!
Потом повернула голову, усмехнулась и скорчила одну из своих лисьих мин.
— Только ведь это неправда.
— Что, неправда?
— Парочку задниц ты все же вылизал.
— Я? — возмутился тот. — Каких?
— Например, вот эту. — Мариола встала перед ним и выпятила свою попку. — Эту!
Может ли роман управлять собственным творцом? Могут ли известные ему исключительно по бумагам, то есть, de facto выдуманные герои захватить над ним власть? Составлять сценарий так, как хотят они, а не он?
Земский сидел за компьютером и не верил собственным глазам. Разве это он все это написал? Или снова начинается безумие? Опыт предыдущего раза у него уже имелся. Поэтому молниеносно запрыгнул во вторую комнату.
— Женщина! — прорычал он. — Держи меня! Не дай добраться до сейфа с оружием!
Та была сильной. Удержала. Потом шепнула.
— Ты и так не знаешь, где ключ от сейфа. Я спрятала.
Земский облегченно вздохнул.
— Тогда дай мне телефон.
Он быстро выступал номер.
— Славек?
— Да. — Сташевский не был из тех, кто ложится спать до полуночи.
— Тебе грозит ужасная опасность.
Сташевский был уже настолько пьян, что упал с кровати, на которой смотрел телевизор. Телефон упустил, а потом еще долго пытался его поднять.
— Так что там с той опасностью? — Он повернул трубку, потому что перед тем приложил ее к уху наоборот. — Чего мне следует бояться?
— Все они связывались с химиками. Не пытайся этого делать.
Сташевский испустил тяжкий вздох.
— Ты знаешь, а это неплохая идея.
— Не делай этого!
— Так ведь это и вправду клёвая мысль.
— Славек, помни. Их всех уже нет в живых.
— Мы тоже когда-нибудь умрем, как и все другие. Но ассоциация хороша. Благодарю.
Грюневальд пришел в кабинет Кугера. Тот, как обычно, сидел с сигаретой во рту, большая кружка кофе рядом, и изучал дела. На часах было тринадцать минут второго дня.
— А ты знаешь, что подарил мне гениальную идею? — начал Грюневальд.
— Какую?
— Я написал письмо профессору Бухвальдту из Берлина. — Он присел на стул. — Задал ему вопрос, как можно взорвать человека изнутри. И погляди, что он написал мне в ответ. — Он развернул шелестящий лист.
— Ты все еще возишься с тем старым делом? Впрочем… Кугер замялся, — ведь ты же сам отстранил меня от него. — Он отложил сигарету, сделал глоток кофе. — Я пораженец. — Еще один глоток. — Ты только скажи, с какой скоростью наши соединения валят из-под Москвы? Сто километров, как у порше, не смогут. Ведь там нет дорог, а у них нет порше.
— Mein Gott! Можешь гоняться за своими обычными ворами и бандитами! — выкрикнул Грюневальд. — Когда же придет время защищать Фатерланд, беги в тыл, потому что одной рукой пистолет не перезарядишь.
Кугер одарил приятеля теплой улыбкой.
— Вот! — Он вытащил люггер из кобуры и перезарядил, уперев в край столешницы. — Могу! — Он рассмеялся. — Хуже дело с заменой обоймы, но ведь всегда можно кого-нибудь попросить. — Он склонился к Грюневальду. — Конечно, если рядом будет кто живой, кроме поляков и русских. Потому что, знаешь… думаю, они мне не помогут.
— У тебя какая-то навязчивая идея. У тебя просто навязчивая идея! Мы победим!
— Это у меня навязчивая идея? А кто тут говорил, что у нас имеются самые надежные и сильные союзники в этой войне? Ты? И где теперь США вместе с СССР? Возможно, мне так только кажется, но они, вроде, торчат с другой стороны фронта.
— Италия с Японией.
Кугер только рукой махнул.
— А ты знаешь, что такое триста тысяч поднятых вверх рук?
— Не знаю.
— Это итальянская армия, идущая в наступление.
Даже Грюневальд усмехнулся.
— А Япония находится слишком далеко, — продолжал Кугер.
— Они сражались с Россией!
— Это так, но сейчас перед ними большая проблема. Не хочу быть плохим пророком, но эта проблема, по-моему, их придавит.
— Тебе бы только ничего не делать.
— Ну да. Ничегонеделание было бы неплохим выходом из ситуации. Только это нужно было делать еще до войны. Сейчас уже поздно.
— Изменник!
— Нет. Просто я читаю слишком много газет. И, к сожалению, даже из официальных сообщений могу делать выводы.
— Перестань!
— Так, так. К примеру, я читал, что японцы направили на США две тысячи бомб. Но, поскольку близко к континенту подобраться не могли, эти бомбы они подцепили к воздушным шарам и воспользовались ветром. Якобы, одна из них сделала воронку в клумбе, а вторая свалила дерево в национальном парке. Остальные не долетели.
— Не язви.
Но инстинктивно он представил эти две тысячи бомб на воздушных шарах. Его германский, прецизионный ум быстро вычислял соотношение территорий, занятых промышленными зданиями или городами к неугодьям, лесам и полям. Его германский разум запротестовал против чужой глупости. Или акта отчаяния.
— А почему бы и нет? Но мне интересно, какие бомбы американцы сбросят на Японию, причем, не цепляя их к воздушным шарикам. — Кугер вынул из ящика стола атлас мира и начал его перелистывать. — Ну, Токио, это само собой, а потом ближе всего у них Хиросима, Нагасаки и парочка других. Посмотрим, что они выберут. Только ведь они тоже денежки считают. Скорее всего, полетят поближе.
— Ну да, ну да. — Грюневальд сел на стул для допрашиваемых и тоже скорчил издевательскую мину. — А еще американцы прибудут в Германию. Маршируя по дну океана! — расхохотался он.
— А зачем маршировать? Не лучше ли приплыть на корабле?