— Очень важно, поскольку это, возможно, часть другого дела.
— Вроде, машины тронулись, — вмешалась Мариола.
— Да, кстати. Сообщите, пожалуйста, регистрационные номера тех двух машин, что столкнулись на Кохановского минут тридцать-сорок назад.
Снова стук клавиш. Женщина с другой стороны линии прекрасно справлялась с оборудованием, но сейчас в ее голосе прозвучало разочарование.
— Мне очень жаль, но никаких сообщений не было.
— Но это серьезный случай. Две разбитые машины!
— Сейчас проверю в дорожной службе, возможно, что-то поступило только сейчас. Хотя… сомневаюсь. Вы видите эти машины на обочине, или заметили эвакуаторы дорожной полиции?
— Нет.
— Тогда, видно, договорились друг с другом и уехали.
Славек усмехнулся.
— Во все могу поверить, кроме того, что два поляка после аварии способны договориться. Морды друг другу побьют — это обязательно!
У Сташевского создавалось впечатление, будто вся эта ситуация была просто разыграна. Прежде всего, эта дебильная кража. Зачем красть автомобиль, раз справа от тебя непроходимые заросли, слева — пробка, а спереди — тротуар на мосту слишком узкий для столь крупной машины. Теоретически (но исключительно теоретически) можно было бы сдать задним ходом на валы и по их верху добраться до Поморской, но только лишь затем, чтобы застрять в пробке на втором мосту. За это время хозяин сообщит в полицию, и вся кража идет насмарку. Впрочем, а как машина с такой низкой подвеской может переехать железнодорожные пути? До Сташевского дошло, что ворам некуда было бежать, и, тем не менее, они воровали. Так может, все дело исключительно в нем?
Погоди, погоди, ведь Грюневальд тоже видел человека, пытающегося своровать повозку. Но близко он не подходил, а только «справился исключительно силой своей должности». Было ли здесь дело в том, чтобы подходить близко? Тогда дело не удалось. Но потом противники подготовились. Они подставили каких-то псевдо-фольксшурмовцев в странных мундирах. У одно из них была трубка или мундштук. Почему Грюневальд в своих рапортах описывал несущественные мелочи? Но, может, они были существенными? Может, ему чем-то дунули в лицо, раз потом у него были галлюцинации? Объединил он эти факты? Похоже, нет. Только нос довоенного офицера почувствовал в этом что-то странное, раз он такие мелочи описывал. Хм… А у тех, из мерседеса, трубка была? Да нет, уже не те времена. Он видел какую-то трубку в руке одного из них, но ему казалось, что это какой-то прибор для того, чтобы обойти блокаду. Сегодня это мог быть аэрозоль.
— Мариола! — крикнул он. — Быстро домой!
— Ну, наконец-то какое-то умное решение.
Девушка отложила каску и начала стаскивать жилет.
— Нет времени. Быстрее!
Они запрыгнули в автомобиль. Сташевский установил синюю мигалку на крышу, врубил сирену. Он резко вырвался на правую полосу, потом на левую, форсировал полосу зелени, разделяющую шоссе, и помчался, маневрируя между лениво уступающими ему дорогу машинами. Только на перекрестке, уже свернув налево, выжал газ до пола, быстро меняя скорости. На спидометре было около двухсот. Тормозить он начал перед самой стоянкой, с писком шин завернул, после чего рванул рулем влево, одновременно выжимая ручной тормоз. Автомобиль выполнил искусный пируэт, и сразу же замер задом на нужном месте.
— Сумасшедший! Сумасшедший! — повторяла Мариола, пряча лицо в руках.
— Быстрее! — Он выскочил наружу, бросил мигалку на переднее сидение и помчался к входной двери.
К счастью, один из лифтов был внизу. Боже, как же долго он ползет на четвертый этаж. А до сих пор казалось, что вжик и там!
— Что случилось? — спрашивала трясущаяся Мариола.
Наконец! Они услышали тихое «пинг!», и дверь бесшумно раздвинулась. Они галопом помчались по коридору, более длинному, чем в бункере Гитлера. Сташевский долго не мог попасть ключом в скважину.
— А теперь закрой двери на оба замка, закрой все окна и спусти жалюзи.
— Да что случилось?
— Сейчас!
Славек выскочил на балкон, закрыл задвижку кондиционера, который автоматически переключился на внутренний контур. Огляделся по сторонам. Солиднейшие, практически броневые двери; замки, которые невозможно взломать; обладающие всей необходимой защитой окна. Его опыт по делам о взломах и то, как он им воспользовался, как раз действовал с процентами. В холодильнике полно жратвы; запасы воды, сухие военные рационы, уложенные один на другом в гардеробе; патроны с химическим освещением, несколько экземпляров огнестрельного оружия и приличные запасы патронов.
Они были замкнуты, словно в крепости.
— Такты мне объяснишь?
— Это наше Вестерплатте, — сказал Сташевский. — Повторяемость ситуаций.
— Да о чем ты бредишь?
— Смотри, у нас могут быть галлюцинации.
— Господи Боже!
Славек задумался.
— Слушай, а что помогло тому писателю, который вел любительское следствие по этому же делу? Конечно, шарики за ролики у него немного заскочили, но ему удалось.
Мариола оттерла вспотевший лоб.
— Он набрался химией по самые дырки в ушах.
Вот тут Мариола могла быть права. К счастью, оба они страдали от аллергии. У них имелся запас лекарств, способный пригодиться половине армии в течение годичной кампании. Они высыпали содержимое громадного ящика на пол и стали копаться в куче цветастых упаковок.
— Что глотнешь?
— Циртек.
— Слишком слабо. Я приму кларитин. Пульмикорт.
— Прополоскай рот.
— Я возьму беротек.
— Тогда я — беродуал.
— Синтарис! Аллертек — нет, слишком слабый. Тельфас, действующее вещество, кажется, фексофенадин, прочитай, а то слишком мелкие букв очки.
— Ротадин? Действующее вещество — лоратадин. Неее… То же самое, что и кларитин.
Первой сориентировалась Мариола.
— Так, прекращаем глотать эту дрянь, потому что отравимся. И даже скорая помощь нас не спасет, потому что не сможет взломать эти бронированные двери.
Славек прикрыл глаза и вздохнул. Его девушка была права. Он огляделся по сторонам. Может, хватит и того, что они уже наглотались. Затем подошел к холодильнику, плеснул себе приличную порцию джина.
— Не хочешь?
Мариола отказалась, мотнув головой. Сташевский уселся под стеной, потому что не хотелось даже к дивану подойти. Девушка присела рядом, прижалась плечом. Так они сидели молча, ожидая неизвестно чего. Время тянулось ужасно. Увеличивалась только горка окурков в упаковке из под какого-то лекарства. Просто, пепельница находилась слишком далеко, чтобы еще и вставать. Мариола укоризненно глянула на Славека.
— Слушай, кондиционер ведь переключен на внутренний контур. Может, ты бы перестал курить?
— Договорились. — Все же он поднялся. Налил новый стаканчик джина. — У тебя никаких галлюцинаций нет?
— Есть! — Мариола скорчила вроде бы страшную мину. — Мне снится, будто бы сижу я возле парня, который гонит выше двухсот по узкой дороге, который хотел меня утопить на Мазурах при восьми баллах по Бофорту, который алкоголик, который курит сигареты одну за другой, милитарист, превративший наше гнездышко, нашу милую хижину в укрепленный бункер. Сталь, стекло, алюминий, асептика. Невозможно и шагу сделать, чтобы не наткнуться на какую-нибудь электронную штуку. Даже в НАСА нет столько подобного добра. — Она глубоко вздохнула. — А вот теперь самое паршивое: мне снится, что я живу с ним по собственной воле!
Сташевский только махнул рукой.
— Очень смешно… А вон того паучка на стене видишь?
— Вижу, — Мариола была настроена мирно.
— Тогда, черт с ним. В таком случае, это не галлюцинация.
— А вон ту птичку видишь? — спросила теперь она.
— Боже, какую еще птичку? — он глянул в указанном направлении. — Не вижу.
— Галлюцинации! — перепугано воскликнула Мариола. — Или у тебя, или у меня!
Славек выпучил глаза.
— Да не вижу я!
Мариола подбежала к стенке, на которой висела абстрактная картина.
— Ну, вот же. Видишь?
Сташевский чуть сознание не потерял.
— Так я же думал, что ты говоришь о живом создании… — Он снял картину со стены, начал поворачивать ее, сначала в бок, затем — вверх ногами. — И откуда мне знать, что это вообще птичка. Это может быть черт знает что.
Его перебили звуки симфонии Вагнера, исходящие их громадных колонок.
— Принять звонок, первый канал, — сказал Сташевский.
Маленькое устройство, подвешенное у него на мочке уха, явно понимало человеческую речь. Оно переключило сигнал с сотового прямо в ухо и заодно сообщило, кто звонит.
— Привет, пани Эля.
— День добрый, пан Славек. К сожалению, от спецслужб добрых новостей нет.
— Что, тех двоих с мерседесом не нашли?
— Нашли. К сожалению, в уже несвежем состоянии.
— Блин! — Славек никак не мог повесить картину назад на стенку. — Как их убили?
Он еще слушал какое-то время, потом хлопнул себя по щеке, чтобы устройство в ухе отключило телефон. Мариола внимательно тянула на Славека.
— Сильно паршиво?
— Сильно.
Борович с Васяком добрались до развалин перед Центральным Вокзалом. Там они укрылись в разбомбленной гостинице, чтобы почистить одежду. С огромным трудом, с помощью газеты, они отряхнули один другого от пыли и грязи. Осторожно перешли через площадь, по которой шастало несколько патрулей. Из бункера под площадью просачивалась ужасная вонь, от противопожарного бетонного бассейна несло еще сильнее. В подавляющем своими размерами зале они начали разыскивать пост службы охраны железных дорог. Такой нашелся быстро — у самого входа в тоннель, ведущий к перронам. Первым вошел Васяк.
— Гражданская Милиция, — предъявил он удостоверение. — Охрана капитана УБ из Варшавы, — указал он на Боровича. — Нам необходимо быстро написать рапорт для воеводского управления.
Железнодорожный охранник сорвался с места и отдал салют. Борович милостиво кивнул.
— Товарищ, — продолжил Васяк, — есть ли у вас тут пишущая машинка и бумага?