Мужество защитников Одессы и Севастополя, железная стойкость ленинградцев, героические подвиги участников великой Сталинградской битвы, победы наших наступающих войск в 1944–1945 годах — все эти славные дела Советской Армии навсегда останутся в памяти человечества как непревзойденные образцы воинской доблести. Но поистине замечательные боевые качества, проявленные в этих сражениях советским воином и прочно утвердившие за ним славу лучшего солдата в мире, были бы немыслимы без той суровой школы, которую пришлось пройти нашим войскам в памятные первые месяцы войны. В десятках и сотнях арьергардных боев, в больших сражениях и в мелких стычках закалялось мужество, вырабатывалось и оттачивалось воинское мастерство наших бойцов и командиров; переживая горечь поражений, они укрепляли свою волю к борьбе, и на тяжких дорогах отступления копилась в их сердцах та священная ненависть к врагу-захватчику, без которой была бы невозможна их будущая победа.
У защитников Брестской крепости не было позади этой суровой и долгой школы. То, что произошло здесь, на берегах Буга, 22 июня 1941 года и продолжалось более чем месяц, было их первым боевым крещением и для них как бы вместило в себя всю будущую войну. В кольце осады, засыпаемая снарядами и бомбами, крепость была как бы маленькой Одессой и маленьким Севастополем. Как героические ленинградцы, защитники цитадели с великим мужеством встречали невыносимые лишения, продолжая свою борьбу. Они стояли насмерть на развалинах крепости и дрались с таким же ожесточением, как герои Сталинграда.
Но Одесса и Севастополь, Ленинград и Сталинград каждый день и час ощущали живую, неразрывную связь с Родиной. Вся могучая Отчизна была с ними в эти дни, весь народ с волнением следил за ними, воля великой Коммунистической партии постоянно вдохновляла их в неравной борьбе, и все их действия уверенно и твердо направлялись Верховным Главнокомандованием. Вся страна заботилась о том, чтобы гарнизоны городов-героев, осажденные, отрезанные, блокированные врагом, ни в чем не испытывали нужды. Радио и газеты разносили по всему миру вести об их героической борьбе, и имена отважных воинов были у всех на устах.
Всего этого были лишены защитники Брестской крепости. В самый грозный и страшный час в жизни народа, когда сердце каждого советского человека было полно глубокой тревоги за судьбы Родины, стена огня и смерти наглухо отгородила маленький гарнизон, сражающийся у границы, и единственными известиями, проникавшими к ним извне, были лживые сообщения немецких листовок и немецких радиоагитаторов, твердивших о разгроме Советской Армии, о падении Москвы, о капитуляции Советского Союза. Они не получали никаких приказов своего командования, им не сбрасывали с самолетов боеприпасов и продуктов, о них не писали в газетах, и страна даже не знала о том, что они ведут борьбу. Обращаясь мыслями к Родине, к ушедшим на восток товарищам, к своим родным и близким, они испытывали чувство мучительной, тревожной неизвестности. Обращаясь мыслями к своей судьбе, они не могли видеть впереди ничего, кроме смерти, позора и унижений вражеского плена, и невольно думали о том, что, быть может, никто никогда не узнает об их героической борьбе и даже имена их навсегда останутся неизвестными их народу. И все-таки они продолжали бороться, потому что Родина, от которой они были отрезаны врагом, жила в сердце каждого из защитников крепости. Они вели эту борьбу не ради славы, даже не ради своей жизни, они просто выполняли свой воинский долг перед Отчизной, глубоко веря в то, что рано или поздно, но враг будет изгнан с родной земли.
Даже бывалому фронтовику, прошедшему сквозь огонь самых жарких сражений Великой Отечественной войны, трудно себе представить ту невообразимо тяжелую обстановку, в которой с начала и до конца пришлось бороться гарнизону Брестской крепости.
Здесь каждый метр земли был не один раз перепахан бомбами, снарядами и минами. Здесь воздух был пронизан свистом осколков и пуль, и грохот взрывов не затихал ни днем, ни ночью, а недолгая тишина, которая наступала после оглашения очередной) вражеского ультиматума, казалась еще более страшной и зловещей, чем ставший уже привычным обстрел.
Зажигательные бомбы, снаряды, огнеметы, разбрызгивавшие горючую жидкость, баки с бензином, которые сбрасывали с самолетов, делали свое дело. В крепости горело все, что могло гореть. Эти пожары возникли на рассвете 22 июня и не прекращались ни на час в течение более чем месяца, то слегка затухая, то разгораясь в новых местах, и в безветренную погоду над крепостью всегда стояло, не рассеиваясь, густое облако дыма.
Несколько дней на плацу перед западным участком казарм, где дрались группы стрелков 44-го полка, горели машины стоявшего здесь автобатальона, и едкий запах паленой резины, стлавшийся вокруг, душил бойцов. В северо-западной части кольцевого здания долго пылал большой склад с обмундированием, и вокруг стоял такой удушливый дым, что бойцы 455-го полка, занимавшие соседние отсеки казарм, вынуждены были надевать противогазы.
Огонь проникал даже в подвалы. Кое-где в этих подвалах от многодневных пожаров развивалась такая высокая температура, что впоследствии на каменных сводах остались висеть большие застывшие капли расплавленного кирпича.
А как только начинался обстрел, с пеленой дыма смешивались облака сухой горячей пыли, поднятой взрывами и пропитанной едким запахом пороховой гари. Пыль и дым сушили горло и рот проникали глубоко в легкие, вызывая мучительный, судорожный кашель и нестерпимую жажду.
Стояли жаркие летние дни, и с каждым днем становился все более нестерпимым запах разложения. По ночам защитники крепости выползали из укрытий, чтобы убрать трупы. Но убитых было столько, что их не успевали даже слегка присыпать землей, а на следующий день солнце продолжало свою разрушительную работу, и лишь изредка, когда поднимался ветер, эта страшная атмосфера тления немного разрежалась, и люди с жадностью глотали струи свежего воздуха.
Были и другие, еще более тяжелые лишения.
Не хватало пищи. Почти все продовольственные склады были разрушены или сгорели в первые часы войны. Но прошло некоторое время, прежде чем эта потеря дала себя знать.
Сначала, в предельном нервном напряжении боев, людям не хотелось есть. Только на второй день начались поиски пищи. Кое-что удалось добыть из разрушенных складов, небольшой запас продуктов оказался в полковых столовых. Но всего этого было слишком мало, и с каждым днем голод становился мучительнее. Иногда, обыскивая убитых вражеских солдат, бойцы находили в их ранцах запас галет, несколько кусков сахара или плитку шоколада, но эти находки отдавали прежде всего раненым, детям и женщинам, укрывавшимся в подвалах. В маленькой кладовой около кухни 44-го полка оказалась бочка сливочного масла, которого хватило на два дня. Бойцы 84-го полка на третий день нашли в развалинах столовой полмешка сырого гороха и его по приказанию Фомина разделили на всех, бережно отсчитывая по горошине. Потом начали есть мясо убитых лошадей, но жара вскоре лишила защитников крепости и этой пищи. Люди превращались в ходячие скелеты, их руки и ноги — в кости, обтянутые кожей, но руки эти продолжали крепко сжимать оружие, и голод был не в силах задушить волю к борьбе.
Не было медикаментов, перевязочных средств. Уже в первый день было так много крови и ран, что весь наличный запас индивидуальных пакетов и бинтов израсходовали. Женщины разорвали на бинты свое белье, то же самое сделали с оставшимися в казармах простынями и наволочками. Но и этого не хватало. Люди наспех перетягивали свои раны чем попало или вообще не перевязывали их и продолжали сражаться. Рядовому бойцу 44-го полка Николаю Гайворонскому осколок немецкой мины распорол живот. Товарищи перетянули эту страшную рану рубашкой, и боец не выходил из строя в течение трех недель и даже принимал участие в штыковых атаках. В подвале здания 333-го полка находился раненый пограничник Бобренок. Тяжелая контузия причиняла ему особенно мучительные страдания. Он то и дело терял сознание, но и тогда не выпускал из рук винтовки, а, приходя в себя, подползал к амбразуре окна и стрелял, отбивая атаки гитлеровцев, пока очередной обморок не сваливал его на пол.
Менять повязки было нечем, и десятки тяжело раненных умирали от заражения крови. Другие оставались в строю, несмотря на потерю крови и мучительную боль.
В этих условиях медицинские работники, находившиеся в рядах защитников крепости, делали все возможное, чтобы облегчить страдания раненых воинов и самоотверженно исполняли свой долг, проявляя при этом подлинный героизм.
С первых минут войны под огнем оказывала помощь раненым старший военфельдшер 333-го полка валентина Раевская. Забыв об опасности, она работала, пока сама не была тяжело ранена осколком немецкого снаряда. Как и других, ее отнесли в подвалы здания, где жены командиров взяли на себя заботу о раненых. Но тут, как и везде, тоже нечем было делать перевязки, отсутствовали медикаменты, и раненые жестоко страдали.
Их выручил тот же вездесущий Петя Клыпа — четырнадцатилетний трубач. Вместе с товарищем он под огнем пробрался к разрушенному складу какой-то санитарной части и из-под развалин добыл небольшой запас бинтов и различных лекарств. Десятки раненых были спасены от смерти благодаря этим смелым мальчикам.
Настоящей героиней Брестской крепости была молодая женщина военфельдшер Раиса Абакумова. Как только раздались первые взрывы снарядов, она, оставив дома старую мать и схватив санитарную сумку, кинулась к мосту, ведущему в центральную крепость, где огонь врага был особенно сильным. На дороге у моста уже лежали десятки раненых. Вокруг то и дело рвались немецкие снаряды и мины, тонко посвистывали пули, рев самолетов и вой бомб не затихал в воздухе, но Абакумова, перебегая от одного раненого к другому, делала перевязки, переносила бойцов в укрытие и остановилась только тогда, когда запас бинтов в сумке был исчерпан.
Потом она вспомнила, что по соседству в домах комсостава остались женщины с детьми, и побежала туда. Собрав жен и детей командиров из ближайших домов, она повела их к валам восточного форта, видневшимся неподалеку. Они укрылись в одном из фортовых казематов, и майор Гаврилов, принявший эту группу под свое командование, тут же поручил Раисе Абакумовой и сопровождающим ее женщинам организовать уход за ранеными.