Кто-то тут же сбегал домой за одеждой, и люди хотели переодеть пограничника, но лейтенант, с трудом разжимая запекшиеся губы, сказал, что ему уже ничего не нужно.
Он умер тут же через несколько минут, и крестьяне ночью вырыли могилу и похоронили славного защитника Брестской крепости Андрея Кижеватова.
После ухода Кижеватова с пограничниками Потапов со своими людьми еще продолжал несколько дней удерживать район Тереспольских ворот и отбивать атаки автоматчиков с Западного острова. Однако боеприпасы подходили к концу, и старший лейтенант тоже решил сделать попытку прорваться сквозь кольцо врага. Но у него возник иной план, чем у Зубачева или Бытко. Потапов понял, что попытки прорыва на север неизбежно потерпят неудачу: противник ожидал атак именно в этом направлении и стянул туда свои главные силы. Зато гитлеровцы совсем не ожидали, что осажденные попробуют прорваться на запад или на юг, и оставили там лишь незначительные заслоны. Этим и решил воспользоваться Потапов, намереваясь вырваться со своей группой через мост на Западный остров, а затем переплыть рукав Буга, выйти на соседний Южный остров, в район госпиталя, и оттуда пробираться в сторону Южного военного городка Бреста, где перед войной стояли наши танковые и артиллерийские части, — старшин лейтенант надеялся, что танкисты еще продолжают драться в этом городке.
После одного из очередных ультиматумов, когда защитникам центральной крепости было дано «на размышление» полчаса и артиллерия противника на это время прекратила обстрел, Потапов с оставшимися в живых бойцами перебежал в помещения казарм, примыкающие к Тереспольской башне. В тот самый момент, когда срок ультиматума истек и немцы с удвоенной силой принялись обстреливать центр крепости, раздалась команда. Разом выскочив из окон на берег Буга, все бросились через мост и по протянувшейся рядом с ним дамбе — на Западный остров. Бойцы бежали без единого выстрела, и враги не сразу заметили эту атаку. А когда они спохватились и их пулеметы ударили по мосту и дамбе, большая часть людей Потапова уже успела скрыться в зарослях Западного острова, быстро пробираясь сквозь чащу кустарника на юго-восток. Сразу же за дамбой, в кустах Западного острова, группа бойцов, в числе которых были Петя Клыпа и Коля Новиков, наткнулась на человека в зеленой фуражке пограничника. Он лежал недалеко от берега с ручным пулеметом, направленным в сторону гитлеровцев. С одной стороны около пограничника горой были навалены отстрелянные гильзы, с другой лежала куча запасных патронов и дисков для пулемета. А вокруг, в кустах и на дороге, валялись десятки трупов в серо-зеленых гитлеровских мундирах — следы работы пулеметчика.
Он лежал без движения, как мертвый, но когда Петя Клыпа подбежал к нему, пограничник медленно поднял голову. Лицо его было таким страшным, что мальчик оторопело остановился. Темно-серое, цвета земли, оно было невероятно худым и обросшим щетиной. Иссиня черные пятна выделялись под глубоко запавшими красными глазами. Видно было, что этот человек уже много дней лежит здесь у пулемета без сна, без пищи и только одна мысль, одно стремление владеет им — не пропустить врага.
Бойцы окружили его, наперебой приглашая пограничника идти вместе с ними на прорыв. Но пулеметчик так же медленно покачал головой и каким-то странным, совершенно безразличным голосом сказал:
— Я отсюда никуда не уйду.
Это было сказано так, что всем стало ясно — настаивать бесполезно. И бойцы, не теряя времени, кинулись дальше через кусты. Несколько минут спустя они вышли к рукаву реки, отделяющему Западный остров от Южного, и не останавливаясь пустились вплавь.
И в этот момент откуда-то из кустов противоположного берега по воде ударили немецкие пулеметы. Буг закипел пулями, и плывущие люди один за другим скрывались под водой. А на том берегу в кустах уже замелькали фигуры автоматчиков и солдат с собаками.
Большинство бойцов Потапова погибли в реке. Лишь части людей удалось достигнуть берега, но многие из них тут же попали в руки врага. А те, кто еще не успел броситься в реку, тотчас же повернули назад и побежали обратно к мосту и дамбе, стремясь вернуться в крепость, где еще можно было продолжать борьбу.
И борьба продолжалась, несмотря на то что главные группы защитников центральной цитадели перестали существовать как организованное целое. Только характер этой борьбы изменился. Уже не было единой обороны, не было постоянного взаимодействия и связи между отдельными группами обороняющихся. Оборона как бы распалась на множество мелких очагов сопротивления, но само сопротивление стало еще упорнее и ожесточеннее. Люди доняли, что вырваться из кольца осады им не удастся. Оставалось одно — держаться во что бы то ни стало, драться до тех пор, пока не придут на помощь свои с востока, либо до тех пор, пока будешь не в силах держать оружие.
Солдаты и офицеры противника с удивлением видели это совершенно непонятное, необъяснимое для них упорство последних защитников цитадели. На что они надеются, что поддерживает их силы? Такие вопросы жители Бреста нередко слышали от германских офицеров и солдат, участвовавших в боях за крепость.
Все это казалось невероятным. Убитые советские бойцы и те немногие, которые живыми попали в плен, были до предела истощены. Пленные выглядели ходячими скелетами, они шатались от голода, и вид у них был такой, что, когда их вели в лагерь, в деревнях, через которые они проходили, женщины не могли без слез смотреть на них. Их мучила такая нестерпимая жажда, что, когда конвоиры разрешали им напиться, они могли пить ведрами. При виде этих живых мертвецов трудно было поверить, что они в состоянии держать оружие, стрелять и драться врукопашную. Но такие же, как эти пленные, измученные, истощенные люди продолжали борьбу в крепости — стреляли, бросали гранаты, кололи штыками и глушили прикладами дюжих автоматчиков отборных штурмовых батальонов 45-й немецкой дивизии. Что давало им силы? — это было непостижимо для врага.
Да, силы их были на исходе! Советские воины с трудом держали в руках оружие, с трудом передвигались. И только неистовая, сжигающая сердце ненависть к врагу поддерживала их в этой борьбе, перешедшей уже за грань физических сил человека. Длинная череда страшных дней, проведенных среди огня и смерти в кипящем котле Брестской крепости, была для каждого из них школой ненависти. На их глазах в огне, под бомбами и снарядами гибли беззащитные женщины, маленькие дети, умирали, сражаясь, их боевые товарищи. Этого нельзя было забыть, как нельзя было забыть ночи на 22 июня, когда неожиданное нападение фашистских полчищ разом смяло и растоптало жизнь каждого из них. Столько неудержимой, яростной ненависти к убийцам в зеленых мундирах скопилось за эти дни в душах бойцов, что желание мстить стало сильнее голода и жажды. В этом, самом остром чувстве слилось воедино все — и воинский долг солдата, и гордая воля свободного человека, которого можно убить, но нельзя поработить, и сознание своего участия в огромной всенародной борьбе, идущей там, на востоке. Пусть они не знали никаких подробностей этой борьбы, но каждый из них чуял сердцем, что она идет не на жизнь, а на смерть.
День за днем, методично и последовательно артиллерия и отряды автоматчиков гасили последние очаги сопротивления в крепости. Но происходило нечто непонятное — эти очаги оживали вновь и вновь. Из подвалов казарм и домов, из глубоких темных казематов в толще земляных валов, то здесь, то там вновь раздавались пулеметные очереди, винтовочные выстрелы, и кладбище 45-й гитлеровской дивизии в Бресте продолжало расти и шириться. Казематы и подвалы тщательно обыскивали, в домах, где оборонялись советские бойцы, взрывали одно за другим помещения, но спустя некоторое время стрельба возобновлялась из развалин. Отдельные группы бойцов пробирались на участки, где немцы давно считали себя хозяевами, и пули настигали фашистов в самых неожиданных местах. Защитники крепости спускались в глубокие подземелья и по неизвестным немцам подземным ходам покидали занятые врагом участки крепости, продолжая борьбу уже на другом месте.
Еще 8 июля командование 45-й дивизии послало вышестоящему штабу донесение о взятии крепости, считая, что оставшиеся очаги сопротивления будут подавлены в ближайшие часы. Но уже на следующий день число этих очагов увеличилось, и стало ясно, что борьба затянется.
Продолжали драться группы бойцов в западном секторе казарм и в подвалах 333-го полка, и вся эта часть Центрального острова оставалась недосягаемой для врага. На Западном острове еще раздавались пулеметные очереди и выстрелы пограничников. В северной части крепости продолжал стрелять дот у западного форта, и отчаянно дрались у восточных ворот последние оставшиеся в живых артиллеристы во главе с Акимочкиным. В одном из казематов внутри северного вала засели несколько стрелков, которыми командовал политрук Венедиктов. Немцы забрасывали этот каземат гранатами, но бойцы хватали на лету немецкие гранаты и кидали их во врагов. Даже восточный форт, где, казалось, после страшного штурма не осталось ни одной живой души, вдруг снова ожил, и с его валов раздались очереди ручных пулеметов. И там, на валу форта, вместе с несколькими бойцами, уцелевшими после немецкого штурма, снова был их прежний командир майор Гаврилов.
Он не попал в плен и не застрелился. Он был застигнут автоматчиками в темном каземате внутри вала форта, где последнее время находился его командный пункт. Майор был вдвоем с бойцом-пограничником, который во все дни обороны исполнял обязанности адъютанта и порученца командира. Они оказались отрезанными от остального гарнизона и, перебегая из одного помещения в другое, бросали в наседающих гитлеровцев свои последние гранаты и отстреливались последними патронами. Но вскоре стало очевидно, что сопротивление гарнизона сломлено и немцы уже овладели почти всем фортом. Боеприпасов у Гаврилова и пограничника осталось совсем мало, и командир с бойцом решили попробовать спрятаться, чтобы потом, когда немцы уйдут из форта, выбраться из крепости и идти на северо-восток, в Беловежскую Пущу, где, как они надеялись, уже наверное действуют наши партизаны.