…Великое множество было таких безвестных храбрецов, ибо там, в крепости, почти каждый становился подлинным героем. И неудивительно, что в наше время слова «защитник Брестской крепости» стали равнозначными слову «герой».
Есть братские могилы павших, над которыми на постаменте вознесена бронзовая фигура воина с винтовкой или гранатой, устремленная вперед в напряженном боевом порыве. Десятки имен в несколько длинных рядов бывают высечены на постаменте такого памятника. Но только одна фигура – воплощение мужества и доблести – возвышается над землей, и невольно кажется, что лежащие там, в темной глубине, погибшие герои выслали его – одного из них – сюда, наверх, под солнце, как своего постоянного полномочного представителя.
Разве каменные руины Брестской крепости не такая же братская могила геройски павших воинов? Пусть же и книга, которую вы сейчас читаете, будет скромным памятником на этой грандиозной братской могиле. И пусть помнит читатель, что за каждым описанным здесь героем славной обороны стоят десятки и сотни других – неназванных, безвестных.
Пограничники
Известно, что в рядах защитников Брестской крепости были и наши пограничники. Перед войной в районе Бреста охранял государственный рубеж 17-й Краснознаменный пограничный отряд под командованием майора А. П. Кузнецова, а в самой крепости располагались третья комендатура и девятая погранзастава этого отряда.
Нужно сказать, что на первых порах об участии пограничников в обороне Брестской крепости не было никаких сведений. Когда я начал собирать материал для будущей книги, мне стало известно, что в одном из музеев Москвы хранится папка с воспоминаниями участников боев на нашей западной границе в первые дни Великой Отечественной войны. Я пришел туда и познакомился с содержимым этой папки. Здесь собраны воспоминания бывших пограничников, служивших на заставах 17-го Краснознаменного отряда. Все эти записи были тщательно подшиты в порядке нумерации застав: пятая, шестая, седьмая, восьмая, десятая… В том месте, где по порядку должны находиться воспоминания о боях девятой заставы, оказался только маленький листок, на котором было написано:
«Никаких сведений о девятой заставе нет. Застава помещалась в крепости и, видимо, целиком погибла в боях. По свидетельству жителей близлежащей деревни, в первые же минуты войны пограничники приняли удар врага на Западном острове Брестской крепости и вели борьбу в течение долгого времени».
В первую мою поездку в Брест, когда я побывал там вместе с Матевосяном и Махначем, мы с ними однажды в сопровождении офицеров из отряда, который сейчас охраняет границу в районе Бреста, приехали на Западный остров крепости, где сражались в 1941 году пограничники. Остров густо зарос кустарником, и там среди зарослей кое-где лежат старые развалины или стоят пустые каменные коробки домов. Полуразрушенные кирпичные стены со всех сторон изрыты пулями и осколками. Видно, что в каждом из этих строений группы пограничников, окруженные врагом, вели необычайно упорную, героическую борьбу. Как от древних времен дошли до нас надписи, выбитые на камнях и рассказывающие о жизни и борьбе исчезнувших народов, так здесь, на этих полуразрушенных стенах, записана летопись борьбы и гибели безымянных героев первых дней Великой Отечественной войны.
Только записана она не резцом, а пулями и снарядами врага.
В одном месте офицеры-пограничники показали нам на груду камней – тоже развалины какого-то дома. Сквозь камни проступали наружу ржавые железные спинки коек. Было ясно, что здесь находилась казарма, разрушенная бомбой или снарядами, вероятно, в первые же минуты войны. С помощью солдат-пограничников мы тут же начали раскапывать эти развалины. Действительно, под камнями удалось кое-что найти. Там были обрывки каких-то бумаг, уже полуистлевшие. Когда мы начали рассматривать их, оказалось, что это страницы учебника по автоделу. Однако настоящих раскопок мы, конечно, не производили – для этого не было ни времени, ни возможностей, – сюда следовало снарядить специальную экспедицию под руководством научных сотрудников.
Офицеры-пограничники говорили нам, что именно здесь, на месте этих развалин, по их сведениям, помещалась девятая погранзастава в 1941 году. Но спустя несколько дней нам удалось найти в Бресте жену одного бывшего пограничника, которая перед войной жила в крепости. Вместе с ней мы приехали в крепость, и тогда оказалось, что девятая погранзастава и третья комендатура отряда в 1941 году располагались не на Западном острове, а в центральном дворе Цитадели, в доме, стоявшем рядом со зданием казарм 333-го стрелкового полка, около Тереспольских ворот, тех самых ворот, которые изобразил художник П. А. Кривоногов на своей картине «Защитники Брестской крепости». Что же касается Западного острова, то там, как выяснилось, помещались автомобильная рота отряда и окружная школа шоферов пограничных войск. Этим и объясняется тот факт, что под развалинами казармы мы нашли странички учебника по автоделу.
Таким образом, местонахождение девятой заставы наконец было твердо определено.
Участники боев в Брестской крепости, с которыми мне приходилось встречаться в эти годы, с восторгом говорили о том, как сражались пограничники. Они признавались, что пограничники были поистине лучшими защитниками крепости, наиболее смелыми, самыми отважными и стойкими бойцами героического гарнизона. Рассказывают, что гитлеровское командование, взбешенное упорным сопротивлением пограничников, в первые дни войны отдало приказ своим солдатам: если у советского бойца будут зеленые петлицы на гимнастерке или зеленая фуражка, его не брать в плен, хотя бы он был даже тяжело ранен, а расстреливать на месте.
Но пограничники и не собирались сдаваться в плен. Они дрались действительно до последней капли крови, до последнего дыхания. Один из участников обороны крепости рассказал мне о том, как в первые дни войны погиб на Западном острове молодой пограничник – белорус сержант Петринчик. Он был окружен автоматчиками и, укрывшись в развалинах какого-то дома, долго отстреливался, уложив меткими выстрелами несколько десятков гитлеровцев. Когда у него подошли к концу боеприпасы, он оставил только один патрон для себя, чтобы живым не попасть в руки врага.
От другого защитника крепости я услышал рассказ о гибели неизвестного молодого пограничника с девятой заставы.
Дело в том, что в субботу, 21 июня, как раз накануне войны, пограничники задержали в крепости двух переодетых гитлеровских шпионов. У них нашли бумаги со схемами расположения наших военных объектов, и агенты врага были полностью изобличены на допросе. Вечером их заперли в камеру для задержанных на границе с тем, чтобы утром отправить в штаб отряда. Ночью на часах у дверей камеры стоял один из бойцов-пограничников. Когда началась война, он не ушел со своего поста, хотя поблизости то и дело рвались снаряды противника. Как только первый отряд гитлеровцев ворвался через Тереспольские ворота в центр Цитадели, от него тотчас же отделилась группа автоматчиков, которая бросилась в сторону камеры, где содержались задержанные шпионы.
Видимо, тайная агентура врага в крепости уже дала знать гитлеровскому командованию о том, что лазутчики попались, и указала, где они находятся.
Часовой вступил в бой с автоматчиками. Он отстреливался, лежа у двери камеры, и своим огнем удерживал врагов на почтительном расстоянии. А в это время в дверь изнутри яростно ломились два шпиона, громкими криками по-немецки призывая на помощь своих. Постепенно патроны у бойца подошли к концу, а гитлеровцы, забрасывая его гранатами, подступали все ближе, и часовой увидел, что ему не сдержать врагов. И тогда он принял решение. Когда несколько минут спустя автоматчики ворвались в дверь камеры, они нашли только три трупа. Пограничник расстрелял обоих шпионов и застрелился сам.
Группы пограничников были на всех участках обороны крепости. Но основные силы третьей комендатуры и девятой погранзаставы во главе с ее начальником лейтенантом Андреем Кижеватовым дрались в центре Цитадели вместе с бойцами 333-го стрелкового полка.
Лейтенант Андрей Митрофанович Кижеватов, сын крестьянина-мордвина из Пензенской области, был одним из замечательных героев Брестской крепости, и о нем стоит рассказать подробнее.
Командир необычайно твердого и решительного характера и отчаянно смелый человек, Кижеватов к тому же отличался исключительной добросовестностью и исполнительностью по службе. Начальник отряда майор Кузнецов не раз говорил, что он особенно спокоен за тот участок границы, который охраняет кижеватовская девятая застава.
Со своей довольно многочисленной семьей – матерью, женой и тремя маленькими детьми – Кижеватов жил тут же, при комендатуре, как и некоторые другие командиры-пограничники.
Когда начался обстрел, здание комендатуры стало рушиться и загорелось, причем немало женщин и детей осталось под развалинами. Однако Кижеватовы сумели благополучно спуститься в первый этаж, где было безопаснее.
Крикнув жене и матери, чтобы они шли с детьми в подвал, лейтенант тотчас же побежал на заставу, к бойцам. Они ушли к разрушенному снарядами дому заставы и заняли там оборону, готовясь встретить атаки врага.
Весь первый день пограничники держались в развалинах своей заставы и штыковыми ударами отбрасывали автоматчиков, рвущихся в центр крепости через Тереспольские ворота.
Ночью с остатками своего отряда, с женщинами и детьми Кижеватов перешел в соседнее здание 333-го полка. С тех пор он стал ближайшим помощником старшего лейтенанта Потапова, руководившего обороной на этом участке.
Его всегда видели в самых опасных решающих местах, в первых рядах атакующих бойцов, во главе своих пограничников. Несколько раз раненный, в грязных повязках с проступавшей кровью, он все же не выходил из строя и неутомимо подбадривал людей.
В первых числах июля старший лейтенант Потапов поручил Кижеватову с группой пограничников опасное и ответственное задание – подорвать понтонный мост через Буг, наведенный противником близ крепости.
Они ушли, и до сих пор остается неизвестным, удалась ли им эта смелая диверсия. Остаются пока неизвестными и подробности гибели героя-пограничника. Мы знаем лишь, что семья его, отправленная в плен вместе с другими женщинами и детьми, была расстреляна гитлеровцами в 1942 году.
Группа пограничников сражалась и в районе Восточного форта, в отряде майора Гаврилова. Это были бойцы, которые служили на соседней с крепостью заставе. Весь первый день они дрались на берегу Буга, а 23 июня, когда держаться уже не стало мочи, прорвались сквозь кольцо врага в окруженную Брестскую крепость и явились в распоряжение майора Гаврилова. Гаврилов тотчас же назначил лейтенанта-пограничника, который командовал этой группой, начальником разведки своего отряда, а двух бойцов оставил при себе для выполнения специальных поручений. По его словам, это были стойкие и отважные защитники форта.
Там, в Восточном форту, в здании, стоявшем в центре подковообразного двора, на втором этаже была развернута счетверенная зенитная пулеметная установка, из которой стреляли два зенитчика 393-го дивизиона. Огонь этого расчета наносил врагу особенно большие потери и каждый раз отбрасывал атакующих гитлеровцев.
Когда зенитчики были убиты, к пулемету стали два пограничника. Они вели огонь до тех пор, пока тяжелая авиабомба не разрушила это здание, и оба храбреца погибли под его развалинами.
Валентина Сачковская, дочь погибшего старшины Зенкина, та самая четырнадцатилетняя девочка, которая была послана немецким офицером, чтобы предъявить ультиматум защитникам крепости, и потом осталась вместе с ними, рассказала мне об одном пограничнике, находившемся в подвале здания 333-го полка.
Этого пограничника звали, по ее словам, Андрей Бобренок. Он был тяжело контужен и время от времени терял сознание. Но и тогда, без чувств, он продолжал крепко сжимать свою винтовку и не выпускал ее из рук. Как только сознание возвращалось к нему, Бобренок подползал к амбразуре подвального окна и начинал стрелять вместе со своими товарищами в атакующих автоматчиков до тех пор, пока очередной припадок не сваливал его в беспамятстве на пол. Валентина Сачковская говорила, что впоследствии этот пограничник, видимо, погиб.
Когда я потом писал свою драму «Крепость над Бугом», этот рассказ Валентины Сачковской, глубоко запавший мне в память, послужил основой для создания образа пограничника Ивана Боброва, который, по пьесе, отважно сражается и героически гибнет в Брестской крепости. Пьеса была напечатана в журнале «Знамя».
Прошло еще несколько месяцев, и вдруг я получил письмо из Львова от моего товарища, писателя Владимира Беляева, автора известной книги «Старая крепость». В. П. Беляев сообщал мне о том, что во Львовском украинском драматическом театре имени М. К. Заньковецкой есть актер, один из участников обороны Брестской крепости, и фамилия его Бобренок.
Я сразу насторожился, узнав об этом. Бобренок – мало распространенная фамилия, и я предположил, что это, быть может, тот самый пограничник, о котором рассказывала мне Валентина Сачковская. Я тотчас же написал ему и вскоре получил ответ. Оказалось, что я не ошибся: младший сержант Бобренок служил в крепости в третьей погранкомендатуре, сражался там, а потом, будучи контуженным, находился в подвалах здания 333-го стрелкового полка. Только одну ошибку допустила Валентина Сачковская. Бобренка, как оказалось, зовут не Андреем, а Сергеем.
Сейчас мы постоянно переписываемся с Сергеем Тихоновичем Бобренком. Он сообщил мне много интересного об участии пограничников в боях на участке 333-го стрелкового полка и сам написал свои подробные воспоминания о том, что видел и пережил в Брестской крепости. Уже три книжки воспоминаний выпустил в свет за последние годы С. Т. Бобренок.
Петя Клыпа рассказывал еще об одном пограничнике, который так и остался безымянным героем крепости. Как я уже говорил, когда у бойцов 333-го стрелкового полка подошли к концу боеприпасы, их командир, старший лейтенант Потапов, решил сделать отчаянную попытку прорвать вражеское кольцо, причем было решено наносить удар не в сторону города, так как противник ожидал атак именно здесь, а прорываться в немецкий тыл через Западный остров, на котором сражались и другие пограничники.
Воспользовавшись тем, что гитлеровцы предъявили защитникам крепости свой очередной ультиматум, после чего наступило некоторое затишье, бойцы сосредоточились в казармах около Тереспольских ворот и затем через мост и через дамбу, перегораживавшую в этом месте Буг, стремглав бросились на Западный остров.
Петр Клыпа рассказывает, что, когда группа бойцов выбежала на берег острова, около самой воды в кустарнике лежал на земле пограничник с ручным пулеметом в руках. Около него с одной стороны была навалена гора пустых, отстрелянных гильз, а с другой – груда патронов и запасные диски для пулемета. Вокруг в кустах валялось множество убитых гитлеровцев. Вид пограничника был страшный – лицо стало землисто-серым, под глазами – черные круги. Худой, обросший бородой, с красными, воспаленными глазами, он, видимо, много дней лежал здесь без пищи и без сна, отбивая атаки противника.
Бойцы стали тормошить его, предлагая идти на прорыв вместе с ними, но пограничник поднял голову, посмотрел на них и глухим, ничего не выражающим голосом сказал:
– Я отсюда никуда не уйду.
Так он и остался лежать там, на берегу Буга, и, видимо, на этом же месте и погиб, а имя его, быть может, навсегда останется неизвестным.
Попытка прорыва через остров, как известно, окончилась неудачно. Всего несколько бойцов уцелели под страшным огнем немецких пулеметов и вышли на противоположный берег Буга.
Там они вскоре были захвачены в плен. В числе этих пленных был и Петя Клыпа, уже дважды контуженный, окровавленный и почти без сил.
На следующий день их под конвоем повели в лагерь вдоль берега Буга. Они проходили мимо Западного острова и слышали, что там, в чаще кустарника, продолжается неумолкающая стрельба. И они видели, как за деревьями, в центре острова, над каким-то домом развевается красный флаг пограничников. Говорят, что борьба на Западном острове продолжалась свыше двух недель, причем якобы наиболее упорно сопротивлялись группы пограничников, которые засели в недостроенных дотах, находившихся на берегу Буга. По слухам, последние защитники Западного острова погибли именно там.
…Много еще тайн, связанных с участием пограничников в боях за Брестскую крепость, предстоит выяснить. Мы еще очень мало знаем о длительной и упорной борьбе на Западном острове. Неизвестной остается судьба той группы пограничников, которая сражалась в Восточном форту. Надо надеяться, что все это постепенно выяснится. Во всяком случае, в последние годы нашлось несколько бывших пограничников – участников обороны Брестской крепости.
Обнаружился бывший курсант окружной школы шоферов пограничных войск Михаил Мясников. Судьба этого человека по сравнению с судьбами большинства его товарищей была поистине счастливой.
Мы говорим, что гарнизон Брестской крепости встретил войну в ее первые минуты, на первых метрах советской земли. Но среди защитников крепости был авангард – пограничники, располагавшиеся на Западном острове, где раздались первые взрывы войны. В свою очередь, в этом авангарде оказались бойцы, которые, можно сказать, первыми из первых советских людей взглянули в лицо войне. То были бойцы дозоров и секретов, что в 4 часа утра 22 июня 1941 года находились на охране границы, на склонах западных валов Брестской крепости, в густом кустарнике, спускавшемся к самой воде Буга. Рядовой пограничник Михаил Мясников лежал в этих кустах вдвоем с товарищем, когда над их головами просвистели первые снаряды врага и с того берега вместе с громом орудий донесся треск первой пулеметной очереди немцев, начавших обстрел прибрежных кустов.
Два дозорных стреляли в ответ, топили своими пулями резиновые лодки с солдатами врага, появившиеся на реке, вели огонь по немецким саперам, готовившим переправу. Потом патроны кончились, они отошли в глубь острова и примкнули к группе пограничников под командованием лейтенанта Жданова, занявших оборону около недостроенных дотов. Там они дрались до последних чисел июня. Позже остатки этой группы переплыли Буг и пришли в центральную крепость.
А в ночь с 5 на 6 июля десятка два оставшихся в живых пограничников с боем вырвались за внешние крепостные валы. В темноте они растеряли друг друга, и Михаил Мясников, оставшись с тремя товарищами, много дней пробирался через Пинские болота на восток, и уже около города Мозыря им удалось перейти линию фронта.
До конца войны М. И. Мясников сражался на фронте. Он стал офицером и в 1944 году при освобождении Севастополя был за доблесть и мужество удостоен звания Героя Советского Союза.
Потом полковник Мясников командовал одним из полков Советской армии.
Оказался жив и другой участник боев на Западном острове – бывший командир транспортной роты 17-го погранотряда Аким Черный, ныне житель города Сумы. Он сражался в другой группе, командование которой принял на себя офицер-пограничник старший лейтенант Мельник.
В центральной крепости, один с Кижеватовым, другой в группе Фомина, участвовали в боях пограничники девятой заставы – Григорий Еремеев и Николай Морозов. Как и Аким Черный, они, потом раненные, попали в плен, и их не расстреляли только потому, что на них не было гимнастерок с зелеными петлицами. Григорию Еремееву впоследствии посчастливилось бежать из плена, и он воевал в партизанских отрядах на землях Югославии и Италии. Сейчас он заведует вечерней школой рабочей молодежи в далеком городе Кызыл-Кия, в Киргизии, а его товарищ Николай Морозов жил и работал в Донбассе, а теперь переехал в Николаевскую область.
Отыскался пограничник Брестской крепости Павел Балденков, живущий теперь в Оренбурге, и некоторые другие.
Прислал мне письмо бывший врач 17-го Краснознаменного погранотряда Горяинов, который сообщает ряд важных подробностей обороны.
Еще после первых моих радиопередач отозвался бывший начальник 17-го Краснознаменного погранотряда, ныне полковник в отставке, Александр Петрович Кузнецов, который живет сейчас в Москве. Мы встретились с ним, и он рассказал мне много интересного о пограничниках, которые служили в его отряде.
Особенно любопытное, глубоко волнующее сообщение о пограничниках Брестской крепости получено мною несколько лет назад от технорука московского кинотеатра «Ударник» Константина Коршакова. К. И. Коршаков в 1941 году служил в пограничных частях и был радистом, обслуживавшим полевую радиостанцию. В то время радиостанции пограничников были самыми мощными и надежными, и в условиях первых боев, когда связь на фронте часто нарушалась, их нередко придавали нашим стрелковым соединениям, для того чтобы обеспечить четкое управление войсками в тех или иных ответственных операциях.
В июле 1941 года К. И. Коршаков со своей радиостанцией был послан в 262-ю стрелковую дивизию, которая в то время находилась близ Малоярославца и вместе с другими нашими соединениями готовилась нанести контрудар по 16-й немецкой армии, действовавшей в этом районе. В самых последних числах месяца (Коршаков ясно помнит, что это было после 25 июля) он однажды нес свое обычное дежурство в эфире. Рядом с радистом, как всегда, лежал список позывных сигналов различных радиостанций погранвойск. В этом списке значилась и радиостанция пограничников Брестской крепости. Правда, ее позывные уже больше месяца не слышались в эфире, и все считали, что погранзастава, стоявшая в крепости, давно погибла.
И вдруг раздались позывные этой радиостанции. Вслед за тем Коршаков принял радиограмму следующего содержания (я привожу ее дословно, так, как мне передавал ее Коршаков):
«Положение тяжелое, крепость падает, уничтожаем гадов, сами взрываемся».
Затем следовала шифрованная подпись, но радист ее не разобрал. Он начал посылать в эфир сигналы, прося повторить радиограмму. Прошло около получаса, и он услышал: «Я вас понял, я вас понял, повторяю радиограмму». А потом последовал тот же текст: «Положение тяжелое, крепость падает, уничтожаем гадов, сами взрываемся». И снова Коршаков не разобрал подписи, но на этот раз, сколько ни посылал он запросов, радиостанция пограничников Брестской крепости уже не ответила ему.
Эту радиограмму тогда же передали в Москву, а там, под Малоярославцем, ее в тот же вечер огласили на партийном собрании части. Говорят, что и в других частях, стоявших на этом участке фронта, перед наступлением зачитывалась волнующая радиограмма брестских пограничников, поднимавшая дух бойцов, звавшая их на новые подвиги.
Может быть, эта радиограмма когда-нибудь отыщется в наших военных архивах. Еще предстоит выяснить, кто были эти люди, которые взорвали себя вместе с врагами там, в Брестской крепости, спустя более чем месяц после начала боев. Были ли то группы пограничников, засевшие в дотах на Западном острове, отряд старшего лейтенанта Мельника, или, быть может, остатки заставы Кижеватова, дравшиеся в центре крепости? Все это пока остается тайной, и, наверное, предстоит преодолеть немало трудностей, прежде чем мы узнаем, кто были эти герои, пославшие в эфир весть о своем подвиге.
Около крепости
Громом с ясного летнего неба обрушилась война на приграничную советскую землю. Полная внезапность этого удара сыграла свою роковую роль и дала врагу, как он и предполагал, немалые преимущества, во многом подготовив успех немцев в первые месяцы войны.
Но, захватив врасплох наши войска, гитлеровцы тоже неожиданно для себя встретили в приграничных районах такое сопротивление, на которое они вовсе не рассчитывали. Несмотря на внезапность нападения, первые квадратные километры советской территории достались противнику ценой тяжелых потерь, и не одна Брестская крепость стала на пути врага. Как бы десятки маленьких крепостей разом возникли вдоль всей границы с первыми взрывами вражеских снарядов. Это не были крепости, построенные из камня и бетона, и я называю их так лишь в переносном смысле слова. Крепость и сила духа советских людей – вот что делало их страшными для врага. Такими маленькими крепостями стали в то первое утро войны многие пограничные заставы 17-го Краснознаменного погранотряда, вытянутые длинной цепочкой по берегу Западного Буга, севернее и южнее Брестской крепости.
Если армию можно застать врасплох внезапным нападением, этого нельзя сделать с пограничниками. Вся жизнь, весь ежедневный быт «людей в зеленых фуражках» проникнуты неослабевающей настороженностью, постоянным ожиданием покушений на границу. Они всегда готовы встретить и малую и большую войну, и от их глаз не укроются признаки приближения грозных событий.
Брестские пограничники, как мы знаем, наблюдали за приготовлениями немцев в приграничной полосе. Они видели и понимали, что у дверей Родины происходит что-то неладное, и доносили обо всех действиях своего зловещего соседа. Не их вина, что все эти предупреждения были бесплодными. Только одно оставалось им теперь – встретить натиск нападающих, сделать все возможное, чтобы хоть немного задержать противника на государственном рубеже и, если нужно, умереть на этих первых метрах родной земли. Они выполнили этот свой долг, и заставы их стали крепостями на дорогах врага.
Крепостью были окопы 5-й заставы на лугу около деревни Челеево, в десяти километрах от Бреста. Несколько раз поднимались цепи автоматчиков в атаку на этот рубеж: 300–400 человек против 60-ти. Пулеметы пограничников неизменно укладывали их на луг, и многих укладывали навсегда.
Потом вперед вынесся немецкий танк, но бойцы заставы подорвали его гранатами. Тогда немцы привели на луг мирных жителей Челеева, гоня перед собой плачущих женщин, детей, стариков: они наступали под прикрытием этой живой цепи – четыре танка и больше 200 автоматчиков. Пограничники знали в лицо каждого жителя села, каждого ребенка, и они прекратили огонь.
Так, после пятичасового боя под гусеницами танков, под пулями автоматчиков погибла почти целиком застава.
Такой же крепостью стал простой деревянный сарай на окраине села Непли, где дрались пограничники 7-й заставы во главе с лейтенантом Сазоновым. И здесь бой был долгим и упорным. Раненный разрывной пулей в правую руку, повар заставы Григорьев одной левой стрелял из ручного пулемета. Смертельно раненный пограничник Саблин из последних сил приподнимался на локте и кидал гранаты в набегающих врагов, на время теряя сознание после каждого такого броска. Немцы подожгли сарай зажигательными пулями. В облаках дыма, опаленные огнем, пограничники подрыли стену сарая и под прикрытием этой дымовой завесы ушли, унося с собой раненых. Только повар Григорьев добровольно остался на месте, прикрывая огнем отход товарищей, пока вражья пуля не прикончила его.
Четыре дня продержалась в каменном сарае на высотке у деревни Пельчице 10-я застава лейтенанта Ишкова. Окруженные гитлеровцами пограничники трижды отвергали предложения врага о сдаче в плен. Лишь 25 июня, когда немцы подтянули сюда пушки и разрушили сарай, они смогли овладеть высоткой. Сорок пять трупов в гимнастерках с зелеными петлицами остались на месте боя, и ни один из пограничников не попал в плен.
В эти первые дни войны много братских могил, насыпанных крестьянами, появилось около сожженных и разрушенных домиков бывших застав. В укромных местах, куда не заходили гитлеровцы, возникали свежие холмики, украшенные цветами, и в изголовье их вместо памятника лежала зеленая пограничная фуражка.
Жители деревни Дубровки, лежащей в трех километрах от Бреста, рассказали мне об одной такой могиле. Они похоронили в ней своего погибшего друга, инструктора служебных собак 8-й погранзаставы Степана Матвеева, погибшего в бою. В течение недели после этого каждую ночь к могиле приходила собака Матвеева – овчарка Мальва, днем скрывавшаяся где-то в лесу. Обнюхав лежавшую на могиле фуражку своего хозяина, собака садилась рядом с холмиком и начинала выть, надрывно и тяжко. Она выла всю ночь напролет, до самого рассвета, и людям, притаившимся в своих хатах, этот вой, тоскливый и страшный, как бы снова и снова напоминал об ушедшем мирном времени, об их беспросветной нынешней судьбе, об ожидающих их гнетущих днях жизни под мрачной властью фашизма. Потом собака куда-то исчезла – должно быть, ее застрелили немцы…
Пограничники сделали все, что должны были сделать. С армией дело обстояло сложнее. Она была застигнута врасплох, она уже в первые часы потеряла массу техники, и, самое главное, связь и управление войсками оказались непоправимо нарушенными и дезорганизованными внезапным и мощным ударом врага.
В час самого сладкого утреннего сна немецкие бомбы неожиданно обрушились на приграничные аэродромы, на танковые и артиллерийские парки, на склады горючего. Около Брестской крепости погибли почти все орудия стоявшего здесь 131-го артполка, лишь немногие из своих пушек сумели вывезти из Северного военного городка артиллеристы другой части.
В Южном военном городке Бреста, тоже совсем рядом с границей, находился большой танковый парк со многими десятками боевых машин.
Первое, что увидели ночные часовые, дежурившие в этом парке, – странное сигарообразное тело, медленно поднимавшееся в небо над границей. Было около половины четвертого, на востоке уже слегка занималась заря, и ее еще сумеречный свет лишь едва-едва просачивался к темному западному краю неба, гася пока только самые слабые звезды. Словно огромная черная рыбина вдруг всплыла наверх над темной полосой деревьев, стоящих вдоль Буга. Она поднималась все выше и выше, и было что-то непередаваемо тревожное и зловещее в ее медленном беззвучном движении вверх. Потом она застыла неподвижно в двухстах или трехстах метрах над землей. Позднее, когда рассвело, все увидели, что такие же – при свете дня уже серебристые – рыбины висят в воздухе вдоль всей линии границы и севернее и южнее Брестской крепости. Это были аэростаты с подвешенными к ним корзинами. Немецкие наблюдатели заняли свои места, чтобы корректировать огонь артиллерийских батарей по советской пограничной полосе.
Часовые в парке Южного городка, заметив появление аэростатов, тотчас же доложили об этом дежурному по части. Немного позже танкисты были подняты по тревоге. Но прежде чем они успели вскочить в танки и завести их, западный горизонт озарился огненными вспышками, грянули первые залпы и немецкие снаряды обрушились на территорию парка. Одна за другой загорались машины, метались под огнем и падали люди. Лишь малой части этих танков довелось выйти за пределы городка.
Но и в этом случае участь танкистов была трагической. Танковое соединение генерала Пуганова, стоявшее в окрестностях Бреста, сумело выйти из своего городка с небольшими потерями. Но как только колонны танков появились на дорогах, они стали легкой добычей для немецких самолетов – противник, нанесший первые удары по нашим аэродромам, теперь фактически господствовал в воздухе над приграничным районом. Танкисты Пуганова понесли тяжкий урон от бомбежек, а потом подошло к концу горючее, и пополнить его запас было негде. И тогда остатки этой танковой части на последнем горючем ринулись в отчаянную атаку против наступавших танков Гудериана и погибли в этом бою во главе со своим командиром.
Лишенная прикрытия с воздуха, достаточной поддержки танков и артиллерии, наша пехота оказалась в необычайно тяжелом положении. Многие стрелковые части находились в лагерях или были выведены на учения и, отрезанные от своих складов боепитания, очутились лицом к лицу с врагом почти без патронов.
Неподалеку от Южного городка стояли в лесном лагере части 6-й стрелковой дивизии, еще в мае переселившиеся сюда из крепости. В субботу у них происходили учения, которые должны были возобновиться с рассветом в воскресенье. Несколько рот имитировали наступающего противника, и при этом предполагалась артиллерийская стрельба учебными снарядами. Другие подразделения выполняли задачу на оборону и еще ночью заняли заранее подготовленные окопы.
Артиллерийская подготовка началась почему-то раньше, чем предполагалось, и после первых взрывов, раздавшихся неподалеку, роты приготовились отражать атаку условного противника. И вдруг прямо на линии окопов встали черные столбы снарядных разрывов, и тут же упали убитые, закричали и застонали раненые. Только тогда люди поняли, что это вовсе не та учебная стрельба, какую они ожидали, и что противник будет не условный, а вполне конкретный.
А час или два спустя эти люди уже получали первое боевое крещение, отражая натиск авангардных отрядов автоматчиков, скупо отстреливались, экономя патроны, каждый из которых был на счету, а в критические моменты поднимались в штыковые атаки. Так, постепенно уступая превосходящим силам врага, они начали отходить на восток.
Другие части наших войск были застигнуты войной на самой границе, где они строили укрепленный район. Их положение было еще более тяжелым, но и они делали все, что могли, – дрались на каждом возможном рубеже, отчаянно сопротивлялись и гибли, окруженные врагом.
Так пали вблизи крепости, у форта «Граф Берг», 26 неизвестных бойцов и командиров. Шестнадцать лет спустя их откопали в одном из рвов. Скелеты еще сжимали винтовки на боевом взводе, штыки и немецкие саперные лопатки, которыми, видимо, они дрались, когда кончились боеприпасы.
Так погиб гарнизон дота около деревни Речица, рядом с крепостью. Их было 23 человека, и ими командовали два младших лейтенанта, П. Селезнев и Н. Зимин, и старшина И. Рехин. Двое суток маленькая железобетонная крепость стояла на пути врага, огнем срывая его переправу через Буг. Потом немцы привезли сюда огнеметы, и струи огня, направленные на амбразуры дота, решили исход борьбы. Гарнизон был сожжен.
В Беловежской Пуще на развилке двух дорог, прорезающих этот великолепный лес, за оградой из низенького штакетника зеленеет маленький могильный холмик. В изголовье его – скромный, сложенный из кирпича обелиск, а на самой могиле стоит старый, пробитый пулями станковый пулемет «максим». На жестяной табличке написано:
«Обнажите головы. Здесь покоятся вечным сном герои Великой Отечественной войны – пулеметный расчет советских воинов, героически сражавшийся против роты немецко-фашистских захватчиков 23 июня 1941 года.
Вечная слава героям, погибшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!»
Их было двое, как рассказывают жители соседних деревень, – молодой русский солдат и большой, богатырского телосложения узбек или казах. Их оставили здесь, на перекрестке дорог, прикрывать отход товарищей, и они не получили приказания отступить.
Позднее к ним присоединился какой-то мальчик – подросток лет четырнадцати-пятнадцати, пришедший со стороны границы. Он остался с пулеметчиками в их маленьком окопе, вырытом в кустах у развилки дорог.
На второй день войны по одной из этих дорог шла рота немцев. Они торопились вперед, они спешили за наградами и трофеями, эти завоеватели с засученными до локтей рукавами, с автоматами за плечами, – они, судя по всему, уже не ждали сопротивления, проломив во вчерашнем бою нашу пограничную оборону.
И вдруг из кустов по ним в упор стеганула длинная пулеметная очередь. Они попадали на землю и расползлись по кустам, беспорядочно отстреливаясь и стараясь определить, откуда бьет пулемет.
Шесть часов продолжался этот бой, и жители соседних деревень с волнением прислушивались к нему. Длинные, раскатистые очереди «максима» оглашали вековой лес, и в ответ наперебой, словно стая охотничьих псов, заливались немецкие автоматы.
Потом очереди нашего пулемета стали более редкими и короткими – наверно, бойцам приходилось экономить патроны. Порой казалось, что «максим» умолк, только надсадно трещали автоматы и иногда слышались винтовочные выстрелы. Но проходило несколько минут, и опять раскатывалась четкая сухая строчка советского пулемета.
Немцы решили, что они имеют дело с целым подразделением советских войск, – видимо, пулеметчики время от времени переходили на запасные позиции. Они отстреливались и из винтовок, а как только немцы подползали близко, закидывали их гранатами.
Противник вынужден был вызвать подкрепление – рота почти вся погибла в бесплодных попытках атаковать пулеметчиков.
Во второй половине дня к развилке дорог подоспел свежий батальон автоматчиков. Кольцо врага медленно сжималось вокруг нашей огневой точки, и к вечеру все было кончено.
Говорят, когда немцы увидели перед собой погибших, они не могли поверить, что этот долгий бой вели лишь три человека, из которых один был почти ребенком. Они принялись искать других убитых. А убедившись, что никого больше тут не было, командир немецкого батальона, пораженный мужеством павших советских героев, приказал похоронить их с почестями, как и своих солдат.
И когда на следующий день сюда пришли крестьяне из ближней деревни, по одну сторону дороги чернел одинокий холмик с крестом, увенчанным пробитой пулей красноармейской каской, а по другую сторону – длинным рядом вытянулось несколько десятков могил с такими же свежесрубленными крестами, и наверху каждого креста висела каска немецкого солдата. Так и остались безымянными трое героев. А пулемет их, оказавшийся тут же, на поле боя, крестьяне закопали в землю и после войны поставили на могилу.
Этот бой в Беловежской Пуще – только один из бесчисленного множества подобных. Буквально в каждой деревне Брестской области вам поведают удивительные, легендарные эпизоды борьбы в те первые дни войны, расскажут о том, как дрались на случайных рубежах маленькие отряды прикрытия, ценой своей жизни добывавшие для товарищей возможность отойти на восток и закрепиться на новых позициях; о том, как сражались в окружениях мелкие группы отступавших от границы воинов; о том, как гибли безвестные герои в неравных, трагических боях сорок первого года.
Да, военный механизм приграничной обороны наших войск был нарушен и сломан внезапным ударом врага. Но несломленным оказался боевой дух советских людей, их воля к борьбе – те великие дрожжи войны, на которых спустя несколько лет взошел хлеб нашей победы.