пока все не кончится. А как кончится-то?.. Говорят, валлийцы, когда несут на носилках саркофаг, весело поют и все время петляют по улицам, чтобы душа умершего не нашла дороги назад. Но со мной не петлять! Так, стоп. Поминки отменяются. Я же не умирать иду, а драться! Значит, подумаем в другую сторону – что, собственно, делали люди перед дуэлью? Прощались? Строчили письма? Так. Дорогая Лизавета, Лизонька, как тебе известно, дуэль… Короче, если меня убьют, ты немного поплачь, конечно, но не убивайся, а через некоторое время выйди замуж (ну, ты там узнаешь, сколько надо после дуэли подождать). Значит, выйди за хорошего человека… Нет, стоп! Пожалуйста, не выходи! Я же вовсе не собираюсь умирать во цвете лет! Так. Но если вернусь я, значит, не вернется он? Значит, я его… Тоже как-то бредово – за что?! За то, что он – старый, свихнувшийся козел? Но за это же не убивают… Все! Не думать! Меня вызвали – должен явиться, вот и все. А теперь надо нацарапать что-нибудь предкам. Дорогие мама-папа, дело в том… Ах, мама! Мамочка! Ты же знаешь, как я всегда хотел тебя слушаться, как всегда любил тебя! Но ты так далеко, а я тут опять влип, и теперь, кажется, капитально. Но я, честно, не виноват! Короче, когда вы получите эту эсэмэску, меня, может, уже не будет. Где буду?.. Нет, стоп, так нельзя. Я, может, еще выберусь, конечно, выберусь, а они получат такое… Лучше уж вообще не писать. Так, что там еще?.. О, долги! Перед дуэлью полагалось раздать все долги. Или завещать их кому-нибудь. Но кому? Тем же предкам: дорогие мама-папа, верните, пожалуйста, тем-то и тем-то (суммы прописью) во спасение чести вашего сына, так скоропостижно и глупо – так навсегда! – подравшегося на дуэли… Нет, это уж совсем хреново – предкам, значит, и сына терять единственного, и кругленькую сумму… Уж лучше отдать долги самому – погонять всю ночь по Москве и отвалить всем, не считая… Вот только я ведь не должен никому – не любил занимать. Может, потому, что мама всегда, сколько нужно, присылала… Тогда, может, со всех собрать? Отличная мысль! Такая забойная и немного безумная – тебя завтра в расход могут пустить, а ты, дурик, денежки по всему городу вынимаешь… Однако ж кое-кто мне в самом деле должен. Шурик, например, и Валька. И Макс с Люси. Вечно им пожрать не на что. Милые такие и всегда голодные. Считается, раз папка мой в загранке пашет, то и я упакован выше чердака. Вот и делись, Антоша. Так вот, значит, разъезжаю по Москве, собираю последний свой урожай – нехило, кстати, набралось бы, если со всех вынуть, – а под утро можно и в Негреско закатиться, или хоть в Бретклуб – во, как раз в тему! Макс говорил, там теперь покруче, чем в остальных, – живых устриц доставляют прямо из Парижа, ночью. Кстати, не понимаю я эту корриду – тычут в бедное животное вилкой и, только когда запищит, кладут в пасть – триллер какой-то… А еще Макс говорил, если бабок насобрать, можно поучиться фехтовать у самого крутого их бретера, но меня это тогда как-то не завело. Вот теперь бы пригодилось… А вообще-то лучше ни в какой клуб не ходить, а завещать весь куш Лизавете. Так ведь не возьмет. Да и вообще весь этот предсмертный отъем бабок… Чтобы остаться в памяти человечества этаким непроходимым жлобом… А если выживу, еще хуже! По улице не пройдешь, все будут тыкать пальцами – вон, вон тот самый дуэльный крохобор!.. Ну, а так-то в Бретклубе неплохо – такой у них тут светобум! И этот фирменный коктейль – так и тащит в нирвану… А что это они все вдруг на меня уставились? Узнали про дуэль? Но откуда?! Тьфу, блин, и этот старый козел тут! Он, значит, всем и разболтал! Да еще и кланяется издалека, дуэлянт хренов! Надо было ему еще там, в Серебряном бору, сунуть в репу. До дуэли еще столько ночи, столько жизни, а он уж тут как тут! Не положено ведь перед поединком никаких встреч, стычек, я читал. Тем более никаких поклонов. Поклонился – значит, извиняется, что ли? Испугался?! Нет, не похоже, вон какую рожу скорчил – тьфу!
– Нельзя, нельзя… – мягко попенял мне неизвестно откуда вдруг взявшийся японец-уборщик и принялся старательно затирать вихрастой щеткой пол вокруг меня. – Плеваться, молодой человек, здесь нельзя. – Японец говорил на чистом русском, и это подкупало и одновременно вызывало подозрение. – Вы ведь отдыхаете в таком элитном заведении – почти что в Монако. К тому же у вас скоро, сами знаете что, там и наплюётесь.
– Разве на дуэли плюются?! – изумился я.
– Еще бы, дорогуша! Кто точней плюнет, тот и победил. Но тут, конечно, все дело в дистанции и чувстве плевка…
– А как же дуэль на шпагах? – неуверенно пробормотал я.
– Да глупизди все это. Сами знаете, оплеванный уже не жилец. Ты потом его хоть шпагой, хоть не шпагой… Главное, харкни в харю…
– А Верыванна говорила…
– Ты веришь этой старой хрычовке?!
– Послушайте! Но вы же ее совсем не знаете!
– Не знаю? Ха! Известнейшая, доложу вам, хрычовка. А теперь гляди. – И он вдруг сорвал с себя японский парик.
– А-а, да это же козлище!!! – заорал я что было сил и тут же ощутил такое яркое облегчение – проснулся! В следующее мгновение облегчение сменилось быстро нарастающей тревогой. – Наверное, пора… Боюсь ли? Да нет. И да, и нет. Просто как-то глупо – ни с того ни с сего… Где-то я читал про графа, который перед поединком развязывал банты у своих башмаков в знак того, что не намерен ни на шаг отступить от исходной позиции. А у меня нет бантов. Да если б и были, не стал бы развязывать – мало ли что. Лучше развязать у козлища… А Лизка хотела эту ночь быть со мной, дуреха. Наврал, что буду спать. Как убитый – так я скаламбурил, а она в слезы. Ну, ладно, глупо пошутил, сказал я ей, мы же с Верыванной все так разработали, чтобы уснул не я, а он. Вот именно уснул, ведь не буду же я его убивать, придурка старого…
Уже рассвело, когда Антон решил немного пройтись – размяться, напрощаться с любимым городом и все запомнить, хотя, если убьют, куда ж запоминать?..
Он вышел в пустынный, никем не охраняемый город, лишь птичий патруль – прыг, скок, – и обомлел! Предстоящий поединок давал такую остроту и обалденность восприятия, будто он высадился на Луне. И воздух там у них был так чист и прохладен, каким никогда не дышалось в земных городах. Плавно уходящие в космическую глубь улицы были расчерчены таинственными пунктирами судеб. А спящие в тиши дома вовсе не были похожи на безвкусные коммуналки, коими застроена, завалена наша Земля.
Из-за поворота вышли трое подростков, для которых тот час был явно не утренним, а еще ночным, и кто знает, какие забавы числились за ними в ту ночь. Они шли молча, топая тяжелыми ботинками, как на плацу. И это уже была Земля. Антон внутренне напрягся. Невольник чести, он даже не мог с ними подраться – чтобы не сорвать дуэль. Поравнявшись с ним, один из них что-то буркнул, но Антон не ответил, и они хмуро протопали мимо. А вот теперь, кажется, уже и ехать пора. Судьба услужливо подбросила лихача, и вот уже за окном понеслись, быть может, последние картинки бытия.
В глухом уголке пригородного парка состоялась дуэль. Укрытые в кустах, стояли две кареты. Хотя нет, если кареты, то это не про меня. А про кого? Где-то читал о последней в России дуэли на шпагах. Ан вот оказалась не последняя! Дальше все, как в тумане, – доехал, был вооружен Верыванной, и как же хотелось, чтобы все скорей произошло! А потом вышел на дорожку и оказался против того козла.
– Не желаете ли помириться? – раздался сбоку скрипучий голос.
– Нет! – крикнул Антон, теряя терпение. – Мы сюда драться приехали или понты кидать?!
– Да деритесь, деритесь, – как-то буднично согласился скрипучий. – Значит, так. С дорожки не сходить, спиной не поворачиваться, лежачего не бить…
Противник Антона меж тем с любопытством смотрел на бабу. Надо же! Такого он еще не видел. Чтобы секундантом была женщина, старуха! Но поскольку на этот счет ни в одном из старинных кодексов ничего сказано не было – что ж, пусть секундирует, подумал он, поглядим. Он насмешливо скользнул по бесформенной фигуре секундантши – где ее откопали? бандерша? прачка? – и равнодушно отвернулся. В лицо, естественно, вглядываться не стал – какое у такой фигуры может быть лицо? Меж тем она изучала его более пристально – старый сморчок! Сидит в стойке, как сидели, наверное, еще до революции. Французской! Кто ж сейчас так низко усаживается! Да и в мое-то время так уж не сидели. Разве что Андрюша? Так, кстати, похож на него… Так это он, что ли?.. Боже мой, он!..
Если бы не ее профессиональная память, она бы ни за что не узнала его в этом невзрачном старичке. Между тем узнать было нетрудно – фигура, кажется, совсем не изменилась… Да и лицо… Подвысохло только и покрылось сетью морщин… И волосы только чуть с проседью…
Он был одним из ее поклонников, каких у нее, красавицы чемпионки, было немало. Ее приглашали сниматься в кино, на телевидение, ее фотографии украшали в то время газеты всех стран, особенно одна – приподнятый козырек фехтовальной маски и из-под нее ослепительная улыбка звезды. А он – середняк, не выиграл за всю жизнь ни одного турнира! Зато исправно носил за ней на всех соревнованиях фехтовальный чехол. Но однажды был момент…
– К бою! Готовы?
– Да! – оба ответили одновременно и стали сходиться.
Верней, это старик в классической фехтовальной стойке двинулся вперед – немигающий клинок нацелен точно в грудь противника. Другой же, юноша, застыл в какой-то немыслимо расхлябанной шутовской позе… «А где же стойка! Стойка где?!!» – заволновалась секундантша. Внезапно Антон ожил, руки, ноги задергались, и, дураковато согнувшись и бешено вертя шпагой, он сделал крупный скачок вперед. Его противник криво усмехнулся и, обозначив в воздухе круговую защиту – такую шикарную петлю над головой, – ловко подцепил вражескую шпагу и сделал молниеносный выпад. Клинок блеснул у самых глаз Антона.
– Это тебе не бабки с баб стричь, – процедил сквозь зубы бретер и тут же хлестнул почти по башке этого клоуна – клинок скользнул по его плечу. Но дуэлянт не промахнулся, просто хотел подразнить мальчишку. Лишь до первой крови, думал он, и притом до очень небольшой, только проучить… Что-то в щенке такое есть…