Дом Да Дерга также поджигался (трижды горел и трижды был потушен).
И в том и в другом случае мы имеем дело с отголоском реального обряда, состоявшего в ритуальном поджигании некоего сооружения, специально предназначенного для этой цели. В качестве примера можно привести сооружение и разрушение огнем подобного сооружения в Ирландии (в Навад Форте, др.-ирл. Emain Macha) приблизительно в 100 году н. э.
Вполне возможно допустить, что подобные действия сопровождались человеческими жертвоприношениями. Так, в бретонской легенде герой убивает человека, прежде чем войти в замок (для того, чтобы войти в замок?) и прежде чем его покинуть (то есть для того, чтобы его покинуть). Несмотря на то что в центре внимания Э. Ар Моаля не столько действия героя, сколько его душевные переживания, раскаяние и наказание за смертный грех, многое указывает именно на соблюдение некоего ритуала: герой проникает в замок, чтобы его разрушить, причем хозяйка замка подсказывает ему, что нужно для этого сделать, несмотря на то, что сама погибает в огне. Отметим также, что сам герой погибает несколько позже в результате встречи с отрубленной головой младшего брата.
Подводя итог, отметим следующие моменты.
1. В обоих текстах герой нарушает запрет – король Конайре нарушает свои гейсы, а Эрри совершает смертный грех.
2. И в том и в другом случае разрушается некое здание, ассоциирующееся с красным цветом.
3. И в том и в другом тексте фигурируют персонажи, одетые в красное.
4. В обоих текстах одним из действующих лиц является отрубленная голова: в «Разрушении…» это голова самого Конайре, в бретонской легенде – голова убитого младшего брата, которая становится причиной смерти старшего.
Не берем на себя смелость утверждать, что оба текста восходят к какому-либо одному источнику, так как перечисленным их сходство исчерпывается. К тому же «Разрушение…» представляет собой эпическое произведение, а «Собака мертвой головы» отражает позднейшую стадию развития литературы, по жанру и степени обработки этот текст сравним, например, с «Вечерами на хуторе близ Диканьки».
При этом многие детали обработанной легенды могут быть добавлены к исходному (устному) тексту автором, исходящим из собственных эстетических соображений. По нашему мнению, Э. Ар Моаль привнес в повествование лишь один существенный элемент: душевные терзания героя, муки совести и раскаяние, то есть все то, что обычно отсутствует в устных прозаических произведениях (сказки, легенды, в меньшей степени былички).
Обратим внимание и на тот факт, что описание внутреннего мира героя, по мере повествования доходящего до безумия, весьма удачно объясняет его «странные» с точки зрения современного человека поступки (непреодолимое желание попасть в страшный замок, убийство слуги, поджог замка и гибель людей) – здесь очевидна попытка автора мотивировать с современной ему точки зрения явно абсурдные действия героя. Вероятно, эти «странные» поступки изначально имели иную мотивацию, забытую носителями традиции.
В саге же «Разрушение дома Да Дерга» мы имеем дело с совершенно иной системой моральных ценностей, поэтому такие ключевые моменты, как необходимость для короля остановиться на ночь в доме Да Дерга, битва и гибель людей, поджог дома и т. д., в столь пространной мотивации не нуждаются. Необходимость совершить те или иные действия объясняется лишь в том случае, когда требуется, чтобы король нарушил один из гейсов.
Вероятно, однако, что оба текста в различной степени отражают некий обряд, совершение которого требовало разрушения и сожжения некоего культового здания, возможно, с человеческими жертвоприношениями; обряд каким-то образом был связан с культом отрубленных голов.
Мы не исключаем наличия некоего мифа, объяснявшего происхождение и назначение этого обряда. Возможно, перечисленные детали восходят к повествованию, где фигурирует красный дом, то есть здание, где обитают существа, принадлежащие к иному миру, которое неизбежно разрушается и сгорает в случае, если герой (король) нарушает некий запрет, погибает при этом и нарушитель запрета. Вероятно, изначально этот миф был связан именно с фигурой короля (о связи королевской власти с красным цветом ниже) и был призван доказывать «от противного» целесообразность законов (запретов): если запрет нарушен, происходит катастрофа, нарушитель погибает, а вместе с ним рушится и часть мироздания, то есть воцаряется хаос.
Однако, прежде чем рассмотреть связь красного цвета с фигурой короля, вернемся к красному цвету как атрибуту инфернальных существ, фигурирующих в обоих рассмотренных текстах.
В саге «Разрушение дома Да Дерга» упоминаются красные всадники. Подобные персонажи в бретонском фольклоре встречаются крайне редко. Исключением является описание дьявола в легенде Toull al lakez, записанной и обработанной аббатом Ланом Инизаном. В этой легенде дьявол является герою в обличье рыцаря на огнедышащем коне. Внешность рыцаря практически не описывается, автор сообщает лишь одну, весьма важную для нас, деталь: шлем рыцаря был украшен лентами красного цвета:
… eur marc’heg, gantañ war benn eun tok houarn, ha, war gern e dok houarn, eur pourc’ had teo a rubanou ruz[21].
Всадник, на голове которого был металлический шлем, на вершине которого – толстый пучок красных лент.
Итак, мы видим, что в фольклоре бретонцев, как и в ирландской и валлийской традиции, красный цвет является атрибутом дьявола и, шире, цветом инфернальных существ, возможно, всего мира мертвых.
Можно было бы предположить, что красный цвет имеет в современном бретонском языке только отрицательную коннотацию. Однако это не всегда так. Ф. Фавро приводит следующую пословицу:
Toud al liviou a zo mad med ruz eo an tad [GBV].
Все цвета хороши, но красный – отец (то есть главный цвет).
Это утверждение на первый взгляд никак не согласуется с нашим предварительным выводом, но тем не менее не исключает его. Красный цвет в кельтской традиции был одним из цветов иного мира наравне с белым (то есть «хорошим» цветом). В качестве примера приведем животных, принадлежащих к иному миру и сочетающих в себе эти два цвета: красноухих псов из Аннуна, белую корову с красными ушами в ирландской традиции. Таким образом, красный цвет не противопоставляется белому, а сочетается с ним.
Из галльского материала видно, что элемент «красный» входил в состав теонимов:
Rudianos – один из эпитетов Марса: крепкий, прочный / красный, возможно от *Rudios + суффикс -ono- (-ano-), от *rudhio- и.-е.*reudh- ‘красный’, вариант *Rudiodivos ‘мощный бог’.
Rudiobos – также один из эпитетов Марса с тем же значением ‘крепкий, прочный / красный’, предположительно является результатом гаплологии *Rudiodivos.
В данном случае эпитет «красный» является не столько цветообозначением, сколько характеристикой бога: сильный, мощный, крепкий. Отметим, что этот эпитет характеризует именно бога, а не богиню, вероятно, речь идет о качествах мужчины, воина. Точно так же в бретонском фольклоре красный цвет является цветом инфернальных существ мужского пола: в красное одеты Дьявол, слуги в Замке Зеркал (о цвете одежды служанок и самой хозяйки нам ничего не сообщается).
Сходную картину дает нам и ирландский материал.
Корень rod- / ruad- входил с состав имен собственных. Так, в огамических надписях засвидетельствовано имя собственное Rodagni, уменьшительное от rùad[22]. Нередко эпитет «красный» являлся частью сложных имен, принадлежавших ирландским королям: Ross Ruad, Roth-ruad, Ruadguss (Rudguss), Ruad (mac Deigg), Derg (mac Deirgthened). Связь красного цвета с королевским саном соотносится с подобной же связью между красным цветом и властью кшатриев в древней Индии, причем галльское -rix соответствует санскритскому -raja, а ирландское Ruadri ‘красно-король’ сочетает в себе оба элемента – указание на красный цвет и королевскую власть[23]. Как видно из галльского материала, элемент «красный» обозначал именно силу, прочность.
Одной из доблестей короля в древней Ирландии (как и во многих других архаических культурах) была способность к совершению деструктивных поступков: истребление вражеских армий, разрушение зданий, разорение земель. Естественно, «красная» доблесть короля, будучи разрушительной, вселяла ужас, была враждебной и опасной для его врагов. Таким образом, нет никакого противоречия в том, что красный цвет воспринимался как цвет доблести (положительная коннотация) и одновременно как цвет разрушения (отрицательная коннотация).
Вернемся к пословице, приведенной Ф. Фавро, где красный назван «отцом» всех цветов. В свете вышесказанного можно предположить, что он являлся цветом силы, власти, возможно, и мужской силы. Красный назван отцом всех цветов точно так же, как король, герой, языческий бог, ассоциирующийся с красным цветом, отождествлялся с властью отца, главы рода, родоначальника племени, дающего, с одной стороны, защиту, чувство надежности и защищенности членам своего рода, а с другой – несущий разрушение всем врагам. Фигура отца в традиционной модели амбивалентна – отец и защищает, и наказывает, и пугает. Поэтому грозного отца изначально нельзя рассматривать как однозначно «хорошего» или «плохого» персонажа. Именно так мы и предлагаем рассматривать значение прилагательного «красный» – как эпитета ирландских королей и галльских языческих богов.
Первоначально являясь атрибутом царской власти, прилагательное «красный» имело в кельтских языках переносное значение «сильный, мощный». Но если в ирландской традиции красный цвет является и женским и мужским атрибутом, то галльский и бретонский материал дает основания полагать, что на территории Галлии (в том числе Арморики) и позднее – Бретани красный был преимущественно «мужским» цветом. При этом данный эпитет неизбежно имел и некий негативный оттенок, так как одной из доблестей королей считалось нанесение ущерба врагам, разрушение. Таким образом, как мы видели на примере двух текстов, в которых речь идет о разрушении и сожжении некоего «красного» дома, этот цвет ассоциировался с разрушением, насильственной смертью.