Тараки растерялся. Более решительный Амин предложил поднять боевые самолеты в воздух и уничтожить город. Главком Военно-воздушных сил позвонил советским офицерам: что делать? Наши советники пришли к Амину и уговорили его отменить приказ.
Именно после восстания в Герате испуганный Тараки упросил Москву принять его. Он долго уговаривал советское руководство ввести войска. Тогда ему отказали.
Видя, что происходит, Амин стал действовать активнее. Он считал, что Тараки не в состоянии удержать власть.
Осенью 1979 года Тараки летал на Кубу. На обратном пути остановился в Москве. С ним беседовал Леонид Ильич Брежнев, плохо отозвался об Амине, говорил, что от этого человека надо избавиться. Тараки согласился. Но как это сделать?
Председатель КГБ Юрий Андропов успокоил Тараки:
— Когда вы прилетите в Кабул, Амина уже не будет… Но не получилось.
Амина в общей сложности пытались убить пять раз. Успешной оказалась только последняя попытка. Два раза его хотели застрелить и два раза отравить.
14 сентября советский посол Александр Михайлович Пузанов приехал к Тараки и пригласил туда Амина. Тот ехать не хотел. И был прав в своих подозрениях. Но советскому послу отказать все же не мог — поехал. Во дворце Тараки в Амина стреляли, но он остался жив и бежал.
Весь тот вечер и ночь в Кабуле между Тараки и Амином шла маленькая война. Тараки приказал армии уничтожить Амина. Но войска кабульского гарнизона в целом остались на стороне Амина. Наши советники тоже позаботились о том, чтобы войска не покинули казарм. Два вертолета Ми-24 поднялись в воздух, чтобы обстрелять ракетами здание Министерства обороны, где находился Амин, но наши советники сумели их посадить, потому что в здании было полно советских офицеров.
На следующий день Тараки был изолирован. 16 сентября в здании Министерства обороны прошло заседание Революционного совета, а затем пленум ЦК НДПА. Тараки потерял должности председателя Революционного совета и генерального секретаря партии. Оба поста достались Амину. Первым делом он уничтожил своих противников — расстрелял несколько тысяч человек.
Когда Тараки задушили, судьба Амина была решена. Брежнев счел это личным оскорблением: он гарантировал безопасность Тараки, а его убили.
— Что скажут в других странах? — переживал Брежнев. — Разве можно верить Брежневу, если его заверения в поддержке и защите остаются пустыми словами?
Леонид Ильич санкционировал спецоперацию в Кабуле.
В КГБ сразу же придумали версию, что будто Амин — агент ЦРУ. Андропов приказал доставить Бабрака Кармаля, как злейшего врага Амина, в Москву. И началась переброска наших спецподразделений в Афганистан.
В последний раз первый заместитель министра внутренних дел СССР Виктор Папутин прилетел в Кабул 22 ноября 1979 года. Он и не подозревал, что КГБ готовит убийство Амина. О спецоперации не поставили в известность ни военных советников, ни даже посла.
Генерал Вадим Алексеевич Кирпиченко, который в роли заместителя начальника Первого главного управления (внешняя разведка) КГБ руководил — вместе со старшим представителем комитета генералом Борисом Семеновичем Ивановым — подготовкой операции в Кабуле, вспоминал:
«Ближе к дню „Х“ Виктор Семенович Папутин что-то почувствовал и, обращаясь к нам с Борисом Семеновичем Ивановым, сказал однажды:
— Ребята, я вижу, вы здесь что-то затеваете… Оставьте меня в Кабуле, я вам пригожусь с нашим отрядом „Кобальт“. Мне в Москву не хочется возвращаться. Там в МВД, на самом верху, творятся плохие дела.
Знал он уже, конечно, что на замену ему министр внутренних дел Щелоков приготовил зятя Брежнева — Чурбанова, и хотел поэтому оттянуть свое унизительное отстранение. Оно вскоре действительно состоялось. Папутин не вынес этой несправедливости и пустил себе пулю в лоб как раз на следующий день после переворота в Кабуле».
Чекисты решили опереться на авторитет первого заместителя министра внутренних дел. Представитель КГБ в Афганистане показал Папутину проект шифротелеграммы в Москву. В ней положение в стране называлось катастрофическим, говорилось, что афганская армия деморализована и не в состоянии противостоять вооруженной оппозиции, а Амин больше ничем не управляет. Эта телеграмма подтверждала необходимость немедленно убрать Амина и ввести советские войска.
Папутина попросили подписать телеграмму, и он, доверяя чекистам, легко поставил свою подпись. Тогда телеграмму уже с двумя подписями принесли новому советскому послу.
Если бы телеграмма ушла в Москву с несколькими подписями, доверие к ней было бы значительно большим, чем к мнению одного ведомства.
Новым послом был Фикрят Ахмеджанович Табеев, бывший первый секретарь Татарского обкома. Он еще не вник в ситуацию в стране, но был достаточно опытен и знал, как опасно подписывать бумаги, в надежности которых не уверен. Главный военный советник генерал-полковник Салтан Кеккезович Магометов тоже был новичком в Афганистане. Он только что сменил генерал-лейтенанта Льва Николаевича Горелова, который прослужил в Кабуле несколько лет и считал полезным сотрудничество с Амином…
Посол Табеев пригласил к себе Заплатина и попросил его высказать свое мнение. Заплатин решительно не согласился с содержанием телеграммы и показал ее главному партийному советнику Веселову. Тот тоже был против. Вдвоем они прямо спросили Папутина: зачем подписал шифровку, ведь сам только что приехал в Афганистан, еще не побывал ни в одном гарнизоне и не можешь знать реального состояния афганской армии? Папутин честно признался, что подписать его попросили чекисты. Но если есть сомнения, он свою подпись снимает.
Эта телеграмма все-таки была отправлена в Москву и сыграла большую роль. Но подпись под ней стояла только одна — представителя КГБ.
Так, может быть, потом, после убийства Амина и ввода советских войск, Папутину припомнили, что он отказался поставить подпись под той телеграммой? Нет, эта история на судьбе Папутина не отразилась…
Авторы книги «Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны» Давид Гай и Владимир Снегирев пишут со слов советского посла Табеева:
«Папутин сильно пил. В Афганистане напивался постоянно. К тому же страдал манией преследования: ему казалось, что во всех помещениях установлена подслушивающая аппаратура, что за ним постоянно следят… Видно, о его запоях кто-то сообщил в Москву. Звонит мне из ЦК Пономарев: „У нас сигнал на Папутина“. — „Проверю“, — осторожно отвечаю я Борису Николаевичу. „Не надо ничего делать. У него командировка заканчивается — пусть выезжает“…»
Папутин о сгустившихся над ним тучах как бы не подозревал. Самое поразительное, что в тот, последний раз Папутин вернулся из Афганистана в хорошем настроении.
Люди, отвечавшие за сотрудничество с Афганистаном, были заинтересованы в том, чтобы это сотрудничество постоянно расширялось. Афганцы умели быть благодарными — дарили подарки, вручали ордена, принимали по-царски. В Кабул ездили с удовольствием — пожить на вилле, отдохнуть; и уезжали не с пустыми руками. Папутину президент Амин подарил пистолет. Этот подарок сыграет роковую роль.
Валерий Харазов рассказывал мне, как Папутин, прилетев в Москву, позвонил ему, поделился впечатлениями, передал привет от общих знакомых:
— Всё, что надо было сделать, сделали. Порядок.
Словом, был вполне доволен поездкой. А когда под Новый год Харазов получил по почте от Папутина поздравление, сам Виктор Семенович был уже мертв. Что же случилось в эти дни, после его возвращения из Афганистана?
Валерий Харазов рассказывал:
— Ходили слухи, что он покончил с собой, потому что знал: его снимут, чтобы освободить место Чурбанову. Но я не верю, что он из-за этого покончил с собой. Я думаю, он покончил с собой из-за Афганистана. Он же принадлежал к тем, кто считал, что надо сотрудничать с Амином. Когда наши убили Амина, это стало для него ударом…
Есть и другие версии.
Те, кто его знал, отмечали, что в Папутине не было высокомерия, он держался вполне по-дружески, не так, как некоторые чиновники его уровня, которые, кажется, Бога за бороду держат. Виктор Семенович любил компании, вокруг него вились разные люди, в том числе не очень достойные.
Писатель Эдуард Хруцкий рассказывал мне, что в день возвращения Папутина из Афганистана он оказался в аэропорту и разговаривал с начальником транспортной милиции. Тот приехал встречать первого заместителя министра. Только появился Папутин, ему позвонили прямо в машину. Он положил трубку и удивленно произнес:
— Какой-то полковник из КГБ меня желает видеть. Что же, интересно, случилось?
Утверждают, что у КГБ были к Папутину какие-то претензии. Один милицейский генерал, который в те годы был начальником управления в МВД, утверждал, что в служебном сейфе Папутина хранились драгоценности. Когда первый заместитель министра вернулся из Афганистана, то обнаружил, что в его отсутствие сейф вскрывали и драгоценности забрали.
Есть люди, которые считают, что Папутина вовлекли в какие-то сомнительные истории. Соблазнов у высокопоставленного партийного чиновника было хоть отбавляй.
«Я получал как первый секретарь горкома пятьсот рублей, — вспоминал Николай Егорычев. — Оклад давали к отпуску. Потом Брежнев давал еще оклад к Новому году. Денег никогда в доме не было, так что машину купить я не мог. Но меня это не огорчало, и мысли о том, как бы где-то что-нибудь получить, у меня не было. А ведь стоило только пальцем пошевелить. Помню, поехал на радиозавод, где освоили выпуск маленьких транзисторных приемников. Осмотрел производство, мне понравилось, как они работают. Я похвалил директора. Попрощались, иду к машине, вижу, вокруг нее какие-то люди возятся. Спросил шофера:
— Что такое?
— Сувениры для вас в багажник положили.
Я повернулся к директору. Он, улыбаясь, говорит:
— Это образцы нашей продукции, Николай Григорьевич.
Я ему жестко сказал:
— Немедленно всё забирайте назад. И имейте в виду: мое мнение о вас сейчас резко ухудшилось. Если узнаю, что вы кому-то что-то даете, мы вас снимем с работы».