— Товарищ Суслов, а вы читали его стихотворения? — спросил Фадеев. — Читать нужно, товарищ Суслов, а уже потом высказывать свое мнение.
На одном из заседаний секретариата ЦК рассматривался деликатный вопрос. Отдел художественной литературы и искусства ЦК партии представил справку о многочисленных купюрах в сочинениях Горького, которые издавались после смерти писателя.
Например, из знаменитого очерка «В. И. Ленин» вырезали такие слова: «Невозможен вождь, который — в той или иной степени — не был бы тираном. Вероятно, при Ленине перебито людей больше, чем при Фоме Мюнцере».
Томас Мюнцер — радикальный проповедник времен Реформации, вождь и идеолог народных масс в Крестьянской войне 1524–1526 годов в Германии.
Отдел ЦК предложил «вторично издать 17-й том Собрания сочинений, не допуская впредь никаких купюр в сочинениях, изданных при жизни писателя и одобренных им».
Разобраться поручили Суслову. Суслов рассудил так: выпускать с купюрами — неразумно, потому что дотошные читатели могут сравнивать с прижизненными изданиями Горького. Выпускать без купюр — невозможно, нельзя разрушать канонический образ Ленина.
И Суслов доложил Маленкову, что вообще считает переиздание семнадцатого тома нецелесообразным. Вот за это Михаила Андреевича и ценили. Он не пропускал ничего опасного, не позволяя ни себе, ни другим никаких отклонений.
В 1949–1951 годах Суслов был главным редактором «Правды». На последнем сталинском съезде в октябре 1952 года Суслов стал членом президиума ЦК. Но, как и для Брежнева, смерть вождя едва не стала концом его политической карьеры. Маленков невысоко ценил Михаила Андреевича, Молотов считал себя главным специалистом по марксизму. Поэтому после смерти Сталина они Суслова отстранили от большой политики. Молотов говорил о нем:
— Суслов — это провинциал. Большая зануда.
Но Хрущеву, который стал отдалять старую гвардию, понадобились его услуги. И Хрущев, и Брежнев были малограмотными людьми, Суслов, который с карандашом в руке читал Ленина, казался им невероятно образованным. Летом 1955 года его вновь включили в состав президиума ЦК.
Летом 1957 года именно Суслов председательствовал на пленуме, который расправился с участниками «антипартийной группы» — Молотовым, Маленковым, Кагановичем. Михаил Андреевич же и произнес главную обличающую речь.
Суслов помнил наизусть все идеологические формулировки и, если видел что-то новое и потому ненадежное, опасное, немедленно это вычеркивал. За это его Хрущев и ценил, верил, что Михаил Андреевич не пропустит неправильной формулировки. Суслов патологически боялся перемен. Консервативный по складу характера, он лучше других понимал, что перемены будут не в пользу режима. И Хрущева предупреждал, что нельзя дальше идти по пути демократизации, что оттепель может превратиться в наводнение, которое все снесет. По складу мышления Суслов был конечно же сталинистом. Но в 1960-е годы он воспротивился полной реабилитации Сталина, потому что это требовало отмены решений XX съезда партии, а Суслов считал, что партия не должна показывать, что она ошибается.
Хрущев, уже выйдя на пенсию, говорил о «полицейской ограниченности» Суслова. По словам Хрущева, именно Суслов устроил расправу над Борисом Пастернаком после того, как за границей был опубликован его роман «Доктор Живаго» и автору присудили Нобелевскую премию по литературе.
«Докладывал мне о романе „Доктор Живаго“ Суслов, шефствовавший над нашей агитацией и пропагандой, — вспоминал Хрущев. — Без Суслова в таких вопросах не могло обойтись. Он сообщил, что данное произведение плохое, не выдержано в советском духе. Одним словом, недостойная вещь, печатать ее не стоит. Такое решение и приняли.
Полагаю, что на той стадии событий кроме Суслова никто из ответственных лиц романа не читал. Я сомневаюсь в том, что и Суслов его прочел. Ему тоже, наверное, дали справку с изложением содержания произведения на трех страничках».
Суслов возражал и против публикации повести Эммануила Казакевича «Синяя тетрадь». Казакевич писал о том, как Ленин накануне Октябрьской революции укрывался от ареста в Разливе. Вместе с ним находился его верный сотрудник Григорий Евсеевич Зиновьев.
Казакевич выставил Зиновьева в неприглядном свете. Но после многих лет сталинской фальсификации истории Суслов в принципе не мог примириться с тем, что имя расстрелянного и заклейменного в истории партии Зиновьева упоминается рядом со святым именем вождя.
Хрущев рассказывал:
«Разослали книгу всем членам президиума, и вопрос о ней был включен в повестку дня очередного заседания.
— Кто имеет какие-нибудь соображения? Почему эту книгу не следует печатать? — спросил я.
— Ну, товарищ Хрущев, — Суслов вытянул шею, смотрит недоуменно, — как же можно напечатать эту книгу? У автора Зиновьев называет Ленина „товарищ Ленин“, а Ленин называет Зиновьева „товарищ Зиновьев“. Ведь Зиновьев — враг народа.
Меня поразили его слова. Разве можно извращать действительность и преподносить исторические факты не такими, какими они были на самом деле?
Даже если мы отбросим то обстоятельство, что Зиновьев враг или не враг народа, то сам факт бесспорен: действительно, в шалаше находились вместе Ленин и Зиновьев. Как же они общались между собой? Как обсуждали текущие вопросы или хотя бы разговаривали за чаем в шалаше? Видимо, называли друг друга словом „товарищ“. А я даже думаю, что Ленин обращался к Зиновьеву по имени — Григорий, ведь у них были тогда близкие товарищеские отношения.
В первые месяцы после Февральской революции они придерживались по всем вопросам единого мнения…»
Не только в первые месяцы после революции, но и до самой смерти Ленина Григорий Зиновьев входил в ближайшее окружение вождя и пользовался его полным расположением. Они вместе провели в эмиграции почти десять лет, вместе вернулись в Россию в апреле 1917 года, вместе написали книгу «Против течения». Зиновьев высказался против, когда Ленин предложил силой свергнуть Временное правительство в октябре, но этот знаменитый эпизод не испортил их личные отношения.
Зиновьев при Ленине был одним из самых влиятельных людей в стране. Владимир Ильич сделал его председателем Коминтерна, членом политбюро и хозяином Петрограда и всего Северо-Запада России. До конца жизни Ленин числил Зиновьева среди своих ближайших друзей и соратников.
Суслов не мог не знать об этом. Но для него главным было другое: при Сталине и после Сталина стране внушали, что Зиновьев враг. Значит, сейчас придется признать, что столько лет врали, обманывали людей?
«Функции околоточного выполнял раньше и по-прежнему выполняет сейчас наш „главный околоточный“ Суслов, — вспоминал на пенсии Никита Хрущев. — Конечно, лично он человек честный и преданный коммунистическим идеям. Но его полицейская ограниченность наносит большой вред.
Мне могут сказать: „Чего же ты терпел, находясь в руководстве страны вместе с Сусловым?“
Верно, ошибался я. Просто я считал, что, если Суслов будет работать в нашем коллективе, то мы на него сумеем повлиять и он станет приносить пользу. Поэтому я не ставил вопроса о его замене, хотя ко мне многие люди еще тогда обращались с предупреждениями, что Суслов играет отрицательную роль, интеллигенция к нему относится плохо».
Лукавил Никита Сергеевич. Устраивал его Суслов своей идеологической надежностью, как и потом Брежнева. Хотя и самого Леонида Ильича иногда тяготило начетничество Суслова. После одного его выступления, пометил в дневнике Анатолий Черняев, Леонид Ильич в Завидове пожаловался своему окружению:
— В зале, наверное, заснули — скучно. Знаете, как сваи в фундамент забивают. Так и у Михаила — ни одного живого слова, ни одной мысли — тысячу раз сказанное и писанное.
По распределению обязанностей среди секретарей ЦК Суслов курировал и вопросы международной политики. Его представления о внешнем мире были, мягко говоря, далеки от реальности, хотя время от времени он ездил за границу и мог бы при желании увидеть, как живут люди.
Дмитрий Федорович Сафонов в начале 1960-х работал советником в нашем посольстве в Англии. Он рассказывал, как в 1960 году в Лондон по приглашению лейбористской партии прибыла советская делегация во главе с Сусловым. Михаил Андреевич разместился в резиденции посла. Вел он себя просто. Однажды утром, никого не предупредив, вышел на улицу и пошел гулять в Гайд-парк. Когда он исчез, в посольстве поднялся переполох. Доложили послу Якову Александровичу Малику, тот объявил аврал, все посольские были брошены на поиски пропавшего члена президиума ЦК. Паника продолжалась до тех пор, пока Суслова не обнаружили прогуливающимся в парке.
После переговоров с руководством лейбористов Суслов изъявил желание посмотреть в Лондоне что-то интересное — в смысле культурной программы. Посол сказал, что самый популярный спектакль — инсценировка пьесы Бернарда Шоу, но трудно достать билеты.
— А вы попробуйте, — наставительно сказал Суслов.
Обратились к директору театра. Он ничем не мог помочь — все билеты на ближайшие спектакли были распроданы. Суслов изумился:
— Как же так? Для советской партийной делегации такого уровня не оказывается билетов? Да что, у них брони нет, что ли? Свяжитесь с Министерством культуры, с МИДом. Должна же быть управа на этого директора театра!
Суслов и не подозревал, что в Англии вообще не было Министерства культуры, да и никакое правительственное ведомство не имело власти над частным театром. А слово «бронь» в советском его значении на английский и перевести практически невозможно. В конце концов Яков Малик в отчаянии обратился к министру иностранных дел, и сам министр принял участие в спасении репутации советского посла. Когда счастливый Малик прибежал с билетами к Суслову, тот многозначительно сказал:
— Нет, Яков Александрович, я не могу — работаю над совместным заявлением с лейбористами. На меня снизошло вдохновение, и я хочу сегодня же довести дело до конца. Так что вы поезжайте в театр без меня, возьмите Бориса Николаевича.