Иван Денисович не был писателем. Это герой первой повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича», опубликованной в «Новом мире» с разрешения Хрущева.
Первым слово после Леонида Ильича взял Петр Нилович Демичев, поскольку по распределению обязанностей в секретариате ЦК он ведал идеологической работой. Он понимал, что ему и отвечать за недостатки в его епархии, поэтому сразу обрисовал сложность своего участка:
— Я хотел бы обратить внимание на то, кто пропагандирует вот эти неверные взгляды, о которых говорил здесь совершенно правильно товарищ Брежнев. Это пропагандирует журнал «Новый мир». У нас после XX съезда партии образовалось три группы среди интеллигенции. Одна сложилась вокруг журнала «Новый мир», другая — вокруг журнала «Октябрь». Часть интеллигенции считает, что XX, XXI и XXII съезды — сплошные ошибки. Действительно, наверное, есть у нас либерализм. Некоторые товарищи предлагают снять с работы Твардовского. Но если мы сейчас его освободим, он уйдет героем.
Опытный Демичев сразу же приступил к поиску виновных, на которых можно перевалить ответственность. Он не упустил случая утопить чиновника, от которого хотел избавиться:
— Очень слабый участок у нас — это кино. Я думаю, что настала пора освободить Романова от этой работы. Он очень умный и подготовленный человек, но большой либерал.
Алексей Владимирович Романов в 1920-е годы учился на Высших литературных курсах, стал журналистом. А после войны десять лет проработал в аппарате ЦК, дослужился до должности первого заместителя заведующего идеологическим отделом и даже был членом бюро ЦК по РСФСР. Называть его либералом не было никаких оснований. Но Демичев знал, что обвинение в либерализме убийственно для чиновника. Однако попытка Демичева сменить руководителя кинематографии не увенчалась успехом. Алексей Романов занимал этот пост до августа 1972 года, когда стал главным редактором газеты «Советская культура»…
Брежнев не захотел переходить на личности. И в ответ на слова Демичева заметил:
— Как вы видели, я никого в личном плане не критиковал. И сейчас не идет речь о том, кто конкретно повинен в недостатках в идеологической работе. Я знаю, что большую работу проводит товарищ Демичев. Но сейчас речь идет о политических выводах, которые мы все должны сделать…
Потом выступил Суслов:
— Когда стоял у руководства Хрущев, нанесен нам огромнейший вред, буквально во всех направлениях, в том числе и в идеологической работе. Мы обманывали, развращали интеллигенцию… А об Иване Денисовиче сколько мы спорили, сколько говорили. Но он же поддерживал всю эту лагерную литературу! Нужно время для того, чтобы исправить все эти ошибки, которые были допущены за последние десять лет, предшествовавших октябрьскому пленуму.
Иначе говоря, Суслов сформулировал позицию: плохо все то, что делал Хрущев, а не Сталин. Кампания десталинизации — большая ошибка.
— У нас очень слабый учет, контроль над идеологическими участками, — продолжал Михаил Андреевич. — Вот до сих пор бродит этот шантажист Снегов. А сколько мы об этом уже говорили?
Алексей Владимирович Снегов в 1930-е годы был крупным партийным деятелем — работал в аппарате ЦК компартии Украины, заведовал орготделом Закавказского крайкома партии, был секретарем Иркутского горкома. Снегова арестовали в июле 1937 года, следствие затянулось, и худшее его миновало. Его дело передали в суд в момент ослабления репрессий. В январе 1939 года суд — невиданное дело! — признал его невиновным и освободил из-под стражи. Но через несколько дней его вновь арестовали по личному указанию наркома внутренних дел Берии. Он сидел до 1954 года.
Снегова помнил Хрущев по Мариупольскому окружкому партии. Когда Алексея Владимировича выпустили, Никита Сергеевич беседовал с ним и был потрясен его рассказом о том, как действовала машина репрессий. Снегов принял активное участие в реабилитации невинных жертв. Он продолжал заниматься этим и после ухода Хрущева, когда настроения правящей верхушки изменились. Никто не хотел вспоминать о сталинских преступлениях. Об этом следовало забыть. Те, кто забывать не желал, вызывали раздражение.
Брежнев откликнулся на слова Суслова о Снегове:
— Говорят, его принимают во всех отделах ЦК, в министерствах. Почему этому не положить конец?
Суслов высказался и о Твардовском:
— Мне непонятно, почему, например, Твардовский, если мы его освободим, уйдет сейчас героем? Что это за концепция? Если нельзя его освобождать, давайте туда назначим настоящего партийного товарища в качестве заместителя.
Александр Трифонович Твардовский, автор «Тёркина», был для всей страны любимым и подлинно народным поэтом. Для партийных чиновников — идеологическим врагом, от которого, к сожалению, нельзя сразу избавиться.
Столь же жестко выступил Юрий Владимирович Андропов, который, заметим, еще не был председателем КГБ, а в роли секретаря ЦК занимался сотрудничеством с социалистическими странами. Это свидетельствует о том, что не работа в Комитете госбезопасности сделала из него ретрограда, а таковы были его взгляды, хотя кому-то он казался большим либералом.
— Период, предшествовавший октябрьскому пленуму ЦК, — говорил Андропов, — нанес огромный ущерб партии и нашему народу в области идеологической работы. У нас нет единства взглядов, я имею в виду идеологических работников, пропагандистских работников, по целому ряду вопросов много путаницы. У нас возник ничем не обоснованный провал в истории между ленинским периодом и современностью. Ведь в этот период была партия, был советский народ, сколько проведено созидательной работы, а мы об этом периоде толкуем вкривь и вкось…
Андропов, не называя имени Сталина, призвал писать о сталинском периоде позитивно, что вскоре и стало делаться. Юрий Владимирович был таким же поклонником Сталина, как и большинство членов высшего партийного руководства.
Тут вмешался Брежнев:
— Когда мы говорим о том, что печатать и что не печатать и как к этому относиться, мне вспоминается случай из истории нашей партии. Ленин, узнав об ошибочных взглядах Горького — этого гиганта нашей литературы, запретил печатать его, и Горький был потом благодарен за это Ленину.
Леонид Ильич историю нашей страны изучал по сталинскому «Краткому курсу истории ВКП(б)» и плохо представлял себе взаимоотношения Ленина и Горького. Но усвоил простую мысль: запретить что-то напечатать — значит оказать благодеяние самому художнику.
Андропов подхватил тему:
— Говорят об администрировании. Но пока, во-первых, ничего в этой области не сделано, никакого администрирования нет, фактов таких никто не называет, а во вторых, Твардовский — коммунист, Симонов — коммунист. Имеем мы право спросить с них как с коммунистов? Я думаю: есть партийные организации, они тоже должны спросить с этих деятелей. Никакого администрирования в этом нет…
Шелепин, как обычно, был жесток, когда речь шла об идеологии:
— Самое неблагополучное положение, на мой взгляд, в кино. Сколько у нас разных чепуховых фильмов создано за последнее время, а ведь на этих фильмах воспитываются наши люди. Мне кажется, что в этом деле у нас никакого контроля не существует. А с эстрады мы часто слышим не просто пошлость, но подчас антисоветчину. Не может нас не тревожить и то, что нет у нас настоящих, глубоких в политическом смысле пьес. Ставятся в театрах ублюдочные пьесы… О Твардовском, я считаю, мы слишком много говорим. Его нужно просто освободить от работы. И это можно сделать не в ЦК, это может сделать Союз писателей…
Кириленко тоже высказался о главном редакторе «Нового мира»:
— Мы давно говорим о несостоятельности произведений Твардовского, о вредности, в частности, его произведения «Теркин на том свете». А ведь они ставятся в театре до сих пор, а там есть партийная организация, директор-коммунист, есть у нас министерство, а никто не спрашивает за это. Вот если на заводе допущен какой-то брак, за это сразу же спрашивают и райком, и горком, и министерство, и дирекцию, наказывают людей, а тут, в идеологической работе, извращают ленинизм, наносят нам непоправимый вред, и никто не спрашивает, а мы говорим о каком-то администрировании…
Новый председатель Комитета партийного контроля при ЦК Арвид Янович Пельше выразил неудовольствие словами Демичева:
— Мне кажется очень странным заявление товарища Демичева о том, что у нас существуют какие-то три группировки интеллигенции: одна — вокруг журнала «Новый мир», другая — вокруг журнала «Октябрь», третья — я так и не услышал, вокруг кого она формируется. Ну как же так, товарищи? А где же мы-то с вами находимся?
(Арвид Пельше был в Латвии секретарем по идеологии. При нем в здании ЦК Латвии памятник Сталину стоял до середины 1959 года. Управляющий делами республиканского ЦК несколько раз спрашивал Пельше:
— Не пора ли убрать?
Пельше отвечал:
— Подождем еще.
В 1959 году в Ригу приехал Хрущев. Увидел памятник и раздраженно спросил первого секретаря ЦК:
— У вас что, тягача нет его убрать?…)
Брежнев остался доволен ходом совещания. Сказал, что надо поручить секретариату ЦК разработать «конкретный план с указанием сроков и ответственных лиц». И несколько смягчил вывод:
— Мы не говорим сегодня, кого снять, кого переместить — Твардовского ли, Симонова ли, других ли, не об этом речь.
Константин Михайлович Симонов никакой должности не занимал, его снять было невозможно. А процесс снятия Твардовского — с учетом замечания Брежнева — растянулся на годы.
Леонид Ильич объяснил, что следует предпринять в первую очередь:
— Нам нужно привести в систему — на новой основе, на новой базе, на тех идеях, которые дал XXШ съезд партии, историю нашей Родины, историю Отечественной войны и прежде всего историю нашей партии…
Исправление истории
На этом заседании была утверждена идеологическая платформа брежневского руководства: о критике Сталина следует забыть; при Сталине хорошего было больше, чем плохого, и говорить следует о хорошем — о победах и достижениях страны; те, кто отступает от линии партии, должны быть наказаны.