[1355]. Однако «Костя», движимый партийным долгом и дисциплиной, иначе поступить не мог, поскольку к высшей власти рвался М. С. Горбачев.
По оценкам многих историков и мемуаристов, на тот момент в Политбюро возникли три группировки. Костяк одной из них состоял из представителей так называемого «брежневского клана», куда входили шесть старейших членов высшего руководства страны: К. У. Черненко, Н. А. Тихонов, Д. Ф. Устинов, А. А. Громыко, В. В. Щербицкий и Д. А. Кунаев, — которые имели прочные позиции в партийном аппарате, во всех государственных структурах и военно-промышленном комплексе страны. Второй — «андроповский клан» — состоял из «младореформаторов», где первую скрипку играли М. С. Горбачев и его команда в составе В. И. Воротникова, В. М. Чебрикова, Н. И. Рыжкова, Е. К. Лигачева и Э. А. Шеварднадзе. Наконец, третий «клан», ставший своеобразным буфером, был представлен фигурами Г. А. Алиева, Г. В. Романова, М. С. Соломенцева, В. В. Гришина, В. И. Долгих, П. Н. Демичева, Б. Н. Пономарева, И. В. Капитонова, М. В. Зимянина и К. В. Русакова. При этом внутри этого «клана» существовало две группировки: большинство составляли так называемое «болото», готовое поддержать любую победившую группировку, а ряд крупных партийных и государственных деятелей, в частности Г. А. Алиев, Г. В. Романов, В. В. Гришин и В. И. Долгих, при определенном раскладе сил были готовы сами побороться за высшую власть в стране.
Между тем 23 февраля состоялось очередное заседание Политбюро ЦК, на котором был рассмотрен вопрос о новом распределении обязанностей между его членами. Как утверждают многие мемуаристы, в самом начале заседания К. У. Черненко предложил поручить ведение Секретариата ЦК М. С. Горбачеву. Однако против этого сразу и крайне резко выступил Н. А. Тихонов, заявивший, что тот превратит заседания Секретариата «в коллегию Минсельхоза и будет вытаскивать лишь аграрные вопросы». На сторону генсека тут же и довольно твердо встал маршал Д. Ф. Устинов, но позицию главы правительства сразу поддержал Г. В. Романов и, по заверению М. С. Горбачева и В. А. Печенева, глава Московского горкома В. В. Гришин[1356]. В итоге возникла патовая ситуация, которую «дипломатично» разрулил А. А. Громыко, предложивший «временно поручить» М. С. Горбачеву ведение Секретариата ЦК, но без фиксации этого решения в официальных документах, «а там посмотрим». На том и порешили, однако «больше к этому вопросу не возвращались». Хотя де-факто весь период правления К. У. Черненко именно М. С. Горбачев вел заседания Секретариата, а в последнее время — и Политбюро ЦК. Но официальное решение о наделении его функциями второго секретаря ЦК так никогда и не было принято.
11 апреля 1984 года состоялась очередная сессия Верховного Совета СССР, на которой К. У. Черненко был избран председателем Президиума Верховного Совета СССР, то есть юридическим главой советского государства, а М. С. Горбачев — председателем Комиссии ВС по иностранным делам. А спустя всего пару недель в ЦК состоялось совещание Программной комиссии ЦК, где было решено продолжить работу по пересмотру Третьей программы партии. В связи с этим обстоятельством Б. Н. Пономарев был отставлен от обязанностей главы этой комиссии, и руководство ею было возложено на Секретариат ЦК, а фактически на М. С. Горбачева. Это обстоятельство не только усилило его аппаратный вес, так как отныне он стал курировать идеологию, но и создало новые проблемы. Как утверждает А. С. Грачев, недруги М. С. Горбачева вскоре перешли в атаку, которую «при явном поощрении генсека» возглавил глава правительства Н. А. Тихонов, «в кильватере которого следовали В. В. Гришин, Г. В. Романов, В. И. Долгих и М. В. Зимянин». Однако этот «первый антигорбачевский “мини-путч” подавил своим авторитетом Д. Ф. Устинов», который убедил генсека не выносить данный вопрос на заседание Политбюро ЦК[1357].
Надо сказать, что целый ряд авторов (И. Г. Земцов, Р. Г. Пихоя, Л. М. Млечин[1358]) привычно утверждают, что приход К. У. Черненко к власти чуть ли не сразу обернулся отказом от всех новаций умершего генсека и возвращением к худшим брежневским традициям. Борьба за укрепление государственной и производственной дисциплины была фактически свернута, а нити многих коррупционных дел оборваны на уровне среднего управленческого звена. Зато в это время в центре внимания оказалась дискуссия о новой редакции Третьей программы и стадии развития советского общества, которую отныне было решено именовать не «развитым», а «развивающимся» социализмом. Однако нам представляется, что эта оценка не вполне корректна, поскольку, например, сам К. У. Черненко даже после личного послания генерала Н. А. Щелокова так и не отдал отмашку на прекращение «милицейского дела» и санкционировал арест его старого товарища, который не состоялся только из-за самоубийства бывшего министра внутренних дел, случившегося 13 декабря 1984 года. Более того, по мнению А. В. Шубина, при К. У. Черненко политика, начатая во времена его предшественника, не была прекращена, а, по мнению В. А. Медведева, она и вовсе стала «эмбриональным периодом» самой перестройки[1359].
И действительно, еще в феврале-апреле на постоянной основе шли рабочие заседания временной Комиссии Политбюро ЦК в составе Н. А. Тихонова, Г. А. Алиева, М. С. Горбачева, Г. В. Романова и Н. И. Рыжкова, которой было дано поручение рассмотреть до ноября «все предложения по совершенствованию управления народным хозяйством страны»[1360]. А уже 26 апреля 1984 года на Политбюро ЦК был одобрены «Основные направления совершенствования управления народным хозяйством» и образована уже постоянно действующая «Комиссия Политбюро ЦК по совершенствованию управления в составе: тт. Тихонова — председатель, Горбачева, Алиева, Романова, Долгих, Капитонова и Рыжкова». По свидетельству Е. Т. Гайдара, «ее формальным руководителем был ветхий председатель Совета Министров Тихонов, но реальным мотором — динамичный, имевший в то время репутацию одного из наиболее энергичных лидеров хозяйственной номенклатуры Николай Рыжков»[1361]. На первом же заседании этой Комиссии, состоявшемся уже 15 мая, было принято решение о создании двух органов: Рабочей группы и Научной секции, которую возглавил академик Д. М. Гвишиани, где всю конкретную работу вели сотрудники его ВНИИСИ — Б. З. Мильнер, С. С. Шаталин и Е. Т. Гайдар.
Между тем, по свидетельству ряда мемуаристов, после майских праздников К. У. Черненко слег на больничную койку из-за обострившейся астмы, однако на «хозяйстве» никого не оставил, не желая конфликтовать с Н. А. Тихоновым. Правда, вскоре он вышел на работу и уже 20 и 22 мая дважды встретился с вице-канцлером и министром иностранных дел ФРГ Г.-Д. Геншером, а 21 мая принимал В. И. Воротникова. Затем 7 июня после заседания Политбюро в своем рабочем кабинете он принял 94-летнего Вячеслава Михайловича Молотова, который еще 14 мая направил на имя генсека очередное заявление о своем восстановлении в партии. В самом начале этой встречи К. У. Черненко сообщил ближайшему сталинскому соратнику о том, что его просьба о восстановлении в рядах партии, членом которой он был с лета 1906 года, удовлетворена, и сразу после разговора с генсеком В. М. Молотов поехал в МГК, где сам В. В. Гришин вручил ему новенький партийный билет. А 12 июля, перед своим отпуском, на заседании Политбюро К. У. Черненко сообщил коллегам о прошедшей встрече и заявил, что аналогичные заявления на его имя прислали Л. М. Каганович и Г. М. Маленков, которые, как и В. М. Молотов, были исключены из партии по решению XXII съезда в октябре 1961 года. На этом заседании целый ряд его участников — сам К. У. Черненко, Д. Ф. Устинов, Н. А. Тихонов, А. А. Громыко, Г. В. Романов и М. С. Горбачев — высказались за восстановление их в партии. При этом маршал Д. Ф. Устинов, мотивируя это предложение, справедливо заявил, что «если бы не Хрущев, то решение об исключении этих людей из партии принято не было бы. Вообще не было бы тех вопиющих безобразий, которые допустил Хрущев по отношению к Сталину… ни один враг не принес столько бед нашей стране, сколько принес нам Хрущев своей политикой в отношении прошлого нашей партии и государства, а также в отношении Сталина»[1362]. Но несмотря на столь единодушную поддержку генсека, принятие решения по двум другим сталинским соратникам было отложено, поскольку председатель КГБ В. М. Чебриков «попросил дать нам некоторое время, чтобы подготовить справку о резолюциях», которые они писали на «списках репрессированных».
При этом пятеро других участников этого заседания, в частности В. И. Воротников, Г. А. Алиев, В. В. Кузнецов, Н. И. Рыжков и Е. К. Лигачев, отмолчались и не стали принимать участия в дискуссии.
15 июля К. У. Черненко улетел в отпуск, а через четыре дня, как явствует из дневника В. И. Воротникова, М. С. Горбачев, который остался на «хозяйстве», «впервые вел заседание Политбюро»[1363]. При этом, как свидетельствуют А. Д. Черненко и В. А. Печенев, по совету М. С. Горбачева и Е. И. Чазова, генсек, который всегда проводил отпуск в Крыму, на сей раз отправился отдыхать на Ставрополье, на высокогорную дачу «Сосновый бор», что самым пагубным образом отразилось на его здоровье, поскольку он давно страдал эмфиземой легких и испытывал нехватку кислорода даже в привычном ему климате[1364].
Ситуация обострилась настолько, что К. У. Черненко вскоре потерял всякую способность передвигаться даже по самой даче и ему понадобилась «каталка». И только после этого, как уверяет В. В. Прибытков, из Москвы срочно прибыли Е. И. Чазов и А. Г. Чучулин, которые, осмотрев больного, приняли решение везти его в Москву. Разные авторы называют разные даты его воз