Бригада (1-16) — страница 22 из 176

—        Блин, девятую «Балтику» себе же брал. Люблю крепкое, — объяснил обескураженный Семеныч, разводя руками. — А для них — семерка. Перепутал...

—        Уволю, если повторится, — пообещал старший. — Говорил же, когда гости — не пить.

—        Да я и не пил... — едва не перекрестился расстроенный егерь.

Старший, раздраженно махнув рукой, уже не слушал. Он помчался к гостям, прокручивая в уме версии, объясняющие атипичное поведение зайца. Но в голову

лезла одна чушь. На его счастье, приехавшие сегодня утром реформаторы интересовались охотой постольку поскольку. То есть — не интересовались ею вовсе. А другая часть гостей, из силовиков, собиралась на охоту настоящую только завтра поутру. Над неловкими прыжками и общей заторможенностью зайца только посмеялись, не сделав -ни единого выстрела. Лишь высокий рыжий Анатолий Парисович Губайс, предмет и главная мишень ненависти всей страны, дурачась, выставил вперед указательный палец и сделал «пуф» в сторону незадачливого пьяного зайца.

—        Вот видите, Виктор Петрович, — сказал он Зорину, с лукавой улыбкой сдувая с кончика пальца воображаемый дымок, — в России даже звери подвержены тому же пороку, что и все население. Поголовно... Это я взрослые особи имею в виду, — уточнил Губайс, отдавая подбежавшему егерю так и не понадобившееся ружье.

—        Ну-ну, Анатолий Парисович, не все так уж печально, — усмехнулся Зорин, — пока мы вот это делать не разучились, — сказал он, любовно поглаживая инкрустированное цевье своего тульского ружья.

— Будем надеяться, будем надеяться, — нехотя согласился с его словами Губайс. — Меня вот что волнует, Виктор Петрович. Другого электората, кроме имеющегося в наличии, у нас все равно нет. А до выборов всего год, Вы же понимаете, что ко времени «Ч» нам нужны будут очень большие суммы.

—        Понимаю, — кивнул Зорин.

Он давно ждал этого разговора. Только думал, что к нему "подкатит не рыжий, а писака Валентин Рюмашев, «золотое перо» президента. Но Рюмашев шел далеко Впереди, изредка лишь оглядываясь и рукой показывая на беседку, стоявшую по правую сторону от посыпанной мелкой кирпичной крошкой дорожки.

—        И суммы наличные черным, как говорят в народе, налом, — тихо продолжал Губайс. — И нам понадобятся помимо всего и свой банк с международными отделениями и другие возможности финансирования выборной кампании. Ибо если Сам проиграет, то полетят наши головы с плеч в разные стороны, как теннисные мячики, — Губайс выделил голосом слово «наши»,

—        Насчет банка я уже думал. Есть у меня ребята. Не слишком засвеченные, толковые и на все готовые.

—        Вот и договорились, — улыбнулся Губайс.

Зорин и в самом деле продумал схему с расчетом на Белова и его команду. Только он предусмотрительно не сказал Губайсу, как и с какой целью он собирается затем использовать Белова вкупе с его банком. Главное, добро и, следовательно, зеленый свет на раскрутку банка сегодня были получены. Зорин знал, что в ближайшее время никто их контролировать не станет. А если что, он всегда может сказать, что задание это было получено-лично от вице-премьера правительства...

Они уже подходили к двум беседкам. В правой за уже накрытым столом с икоркой и водочкой сидели Рюмашев и магнат Берестовский, обладавший удивительным свойством всегда оказываться в нужное время в нужном месте. Сегодня, как никогда ранее, ему был нужен доступ к телу. Он нервничал чрезвычайно. Его враги продолжали нагнетать массовую истерию вокруг якобы имевшего место участия господина Верестовского в убийстве известного телеведущего Влада Листьева. В многочисленных офисах Верестовского шли перманентные обыски. Он знал, что и как сказать президенту, но пока не мог к нему подступиться...

В беседке, располагавшейся по левую сторону оранжевой дорожки, за таким же сервированным столом сидели те, кого в правительстве называли силовиками. Это были вице-премьер правительства по ВПК Олег Быховец, начальник ФСБ Михаил Горностаев, а также всесильный шеф президентской безопасности Александр Коржиков. Эту компанию силовиков «реформаторы» называли «хунтой», те платили им той же монетой, именуя «предателями родины».

«Хунта» и «предатели», холодновато-любезно раскланиваясь и обсуждая вопросы по служебной необходимости, в неофициальной обстановке избегали лишних контактов, сводя общение до минимума.

Лишь Зорин, принадлежа по должности и образу мысли скорее к «хунте», был накоротке и с «предателями». То есть, выполнял функции связного. Это на первый взгляд. На самом же деле Зорин, как опытный игрок, предпочитал подстраховываться, делая ставку сразу на два лагеря. Не стоит держать все яйца в одной корзине.

«Хунта» уже разливала по рюмкам водочку. «Предатели» не торопились, лениво перебрасываясь словами. Говорили все о том же — о выборах, время до которых сжималось прямо на глазах, как шагреневая кожа.

И те и другие ждали президента. И вот наконец он вышел... Из лесу... Его крупная фигура казалась неестественно раздутой в районе пояса: к ремню президента, одетого в пятнистую полувоенную униформу, лапами кверху была приторочена добыча — полдюжины уток.

И в правой и в левой беседках повисла тишина. В каждой из них напряженно ждали, куда в очередной раз свернет президент — к «хунте» или к «предателям».

Президент, однако, не обращая внимания ни на тех, ни на других, тяжелым шагом протопал ровно посередине и остановился довольно далеко от них около аккуратного финского домика. Оттуда ему навстречу вышла румяная молодка с подносом. Президент взял рюмочку и немедленно выпил, хрупнув в завершение соленым огурчиком.

«Эипажи» беседок злобно переглянулись. До выборов оставалось еще на пять минут меньше.

Часть перваяКРЕМЛЕВСКИЕ КУРАНТЫ

I

Саша был невероятно благодарен Филу за то, что тот приучил его начинать день в тренажерном зале. Сначала было чрезвычайно сложно и физически и морально. Привык разминаться дома. Прямо из теплой кровати вскакивать на велотренажер и мчаться в никуда. Этот тренажер Фил подарил ему на день рождения и явно с далеко идущими целями. Как только Белов привык к более или менее здоровому началу дня. Фил стал активно закидывать удочку насчет зала. И поймал-таки...

Почти каждый день, отработав по полной программе в зале на тренажерах, они парились в сауне и плескались в ледяном бассейне. Бодрило невероятно. Прямо будто всякий раз заново рождаешься! И сразу — работать.

Как-то так само собой получилось, что все утренние деловые встречи Саша перенес в бильярдную клуба «Атлетико» на Мясницкой. Но сегодня за бильярдным столом разминались только Саша с Филом.

—        Фила, а слабо тебе Пчелу с Косом заманить сюда? — Саша хитро прищурился.

Фил как обычно не понял, шутит Саша или нет. Он на всякий случай улыбнулся, но ответил вполне серьезно:

—        Сань, ты ж знаешь, Пчела исключительно по бабам разминается. А так ему некогда, все вкалывает...

—        Ага, Пчелкин пашет, как пчелка, — усмехнулся Саша.

—        Ну а с Косом сам знаешь, что творится, — Фил почесал кием затылок.

—        Уж точно, лучше бы по бабам промышлял, все здоровей. Давай, не спи, — Саша кивнул на стол.

Фил ударил, и у него неожиданно, едва не со свистом, влетел в правую угловую лузу великолепный «свояк».

— Силен, брателла! — снисходительно похвалил Фила Саша. — Тебе б роль чемпиона мира по бильярду сыграть! Давай фильму замутим, а?

— Не-а, — помотал головой Фил, — я хочу про рыцарей. Мы с Александром Иванычем уже сценарий начали обдумывать.

—        Да? — Саша склонил голову, с интересом вглядываясь в мужественную, гладко выбритую физиономию друга.

В глазах его появились и тотчас исчезли смешинки — не хотелось шутить над Филом, таким наивным и искренним. Но удержаться было невозможно:

—        Да какой из тебя писака?

—        Ну, — замялся Фил, — мы так, набрасываем кое-что. Трюки продумываем. На мечах вот учусь рубиться. — Он взял кий, как меч, и сделал выпад.

—        Ты бей, бей, а то шарики уже пылиться начали. — Саша кивнул на стол, где на темно-зеленом сукне скучали цвета слоновой кости шары.

Наконец Фил промахнулся. И — вовремя. В бильярдную как раз вошла секретарша Фила Катерина, спортивного вида девица с короткой стрижкой.

—        Александр Николаевич, здесь, кажется про вас, — обратилась она к Саше, протягивая утренний «Комсомолец». На первой полосе была размещена фотография Листьева в траурной рамке. Небольшая заметка в правой колонке была отчеркнута желтым маркером.

Саша взял газету и начал с этой желтой заметки. Лицо его по мере чтения

менялось прямо на глазах. Утренние бодрость и веселость исчезли, резче обозначились скулы и складка на лбу.

—        Ну что там, что, .Сань? — забеспокоился Фил.  -

—        А это в продолжение нашего давешнего разговора...

—        Какого разговора? О чем? — Фил не ничего понял.

—        Да все о том же, о веселой жизни в России, — мрачно усмехнулся Саша.

Что-то ты не выглядишь слишком веселым, — Фил пожал плечами.

—        Это уж точно, Фила. Знаешь, кто Листьева грохнул?

—        Откуда? — сбил искренне изумился.

—        Да вот в газете пишут...

—        Что пишут, Сань? — Фил беспокоился все больше, даже отложил кий.

Саша прочел вслух: «Скорее всего, главного заказчика этого убийства Никогда не найдут. Но наши источники в правоохранительных органах утверждают, что непосредственными организаторами убийства могли быть представители трех группировок: солнцевской, чеченской или группировки Белова».

А Они что, охренели? — возмутился Фил.

—        Блин, щелкоперы хреновы, только с Фондом дела пошли, как бы медным тазом все не накрылось. — Саша зло стиснул зубы. — Похоже, это чей-то заказ.

Он подумал о Введенском, но тут же отбросил эту мысль — вряд ли тот стал бы действовать открыто и через прессу. Да и ни к чему это ему было. Здесь явно поработал тот, кто знал, откуда растут ноги в деле тележурналиста.

Саша даже предположить не мог, каких высот достигло разгильдяйство журналистов-комсомольцев. На самом-то деле источники в МВД намекнули на солнцевских и чеченцев, а Белова в редакции добавили уже сами для красоты. Исключительно потому, что имя Саши после недавнего покушения было какое-то время у всех на слуху. Тяжкое бремя славы — криминальной — работало сейчас против него.

—        С этим надо срочно что-то делать... — задумался Саша.

—        Что, Сань, газетчиков, может, прищучить?

—        Нет, Фила, это не поможет, хотя и не помешает. Так, — было видно, что Саша собрался и сосредоточился, как перед очередной большой битвой, — вызывай Павлючкова. Будем искать настоящих убийц Листьева.

—        Ты что Сань, офигел что ли? Все ФСБ с МВД найти не могут!

—        Почему ты решил, что не могут? Может, просто не хотят? А я хочу. Пусть твой зам Павлючков поднимет свои старые связи, а ты и вся твоя безопасность займитесь братками, особенно чеченцами. Сегодня жду вас обоих с докладом к трем часам.

—        Где? — Фил уже проникся идеей и словно приготовился к прыжку.

—        В офисе. На моей территории, — пошутил Саша. — Вам сложнее будет оправдываться, если не раскопаете то, что нужно.

—        Раскопаем, — мрачно и уверенно ответил Фил, кивнул на прощанье и вышел из зала...

— Ну, сволочи, — оставшись один, пробормотал Саша. — Надо же, придумали — Листьев!

Он с силой ударил кием по ближайшему шару. Тот обиженно подпрыгнул и с костяным стуком выпал на пол. Саша поднял шар, установил его на прежнем месте и ударил уже аккуратно, как следует. Теперь получилось — шар послушно отправил в корзины сразу двух своих круглых собратьев. Одного — в левую боковую лузу, другого — в правую.дальнюю. Саша довольно умехнулся...

В пиджаке, накинутом на спинку стула, запиликал мобильник. По этому телефону могли звонить только Оля или Макс.

Это была Оля. Слышно было так, будто звонила она из соседней комнаты.

—        Маленькая, как вы там? — Саша на мгновение забыл обо всех заморочках, так был рад слышать родной голос жены.

—        Сашка, это просто фантастика! Настоящий рай на земле! — почти кричала Оля. — Ты даже представить себе не можешь! Оля, кажется, напрочь забыла о том, что этот особняк на берегу Атлантического океана выбирал для нее сам Саша.

Это действительно была настоящая фантастика. Океан, пальмы, белоснежные особняки, один из которых — почти по соседству с домами модельера Версаче, Сильверста Сталлоне и самой Мадонны — и был их с Ванькой новым домом.

Полет Ванька перенес хорошо. Сначала спал, смешно открыв рот. Любезная темнокожая стюардесса принесла плед и теплые носки. Ванька так и не проснулся, пока Оля укутывала его и, сняв крохотные башмачки, надевала, носочки. Вскоре Оля и сама задремала, расслабившись и впервые за долгое время почувствовав, что она с ребенком находится в полной безопасности.

После обеда Ванька снова заснул, с трогательной серьезностью нацепив на глаза черную махровую повязку. Оля не сразу поняла, для чего эта смешная штука предназначена. Малыш первым сообразил — это чтобы свет не мешал глазкам спать. Сама она больше не уснула, хотя перелет был долгим. Что-то ждет их в дальних заморских странах?

Встречал их Макс. Только они прошли через контроль, как сразу увидели его. Оля едва удержалась, чтобы не рассмеяться слишком громко.

Суровый Макс был одет совсем по-пляжному. Широкие бежевые шорты, футболка с хитророжим Микки-Маусом и, главное, какая-то детская красная панамка в белый горох. Прямо Микки-мухомор, а не серьезный громила-охранник.

По прикиду Макса Оля тотчас поняла, что все ужасы России остались далеко-далеко. Точнее, их просто не осталось! Были только солнце, беззаботные люди и какая-то безудержная роскошь вокруг. Здесь и запахи были другие — пахло

вкусной едой, сладким парфюмом, раскаленным асфальтом.

—        Оля, тебе здесь понравится, — говорил Макс, выруливая на своем огромном джипе с бескрайней по размерам автостоянки от аэропорта. — Ванька-то не очень устал?

—        Вроде бы ничего, — Оля поправила воротничок рубашки сына. — Вань, ты как себя чувствуешь?

Ванька не ответил, завороженно глядя в окно на огромного негра, который ехал в соседнем ряду в длинной открытой машине ядовито-красного цвета. Машина буквально сотрясалась от чудовищно громкой музыки. Негр при этом еще и пел, используя при этом руль в качестве барабана... Руки его так и мелькали, отбивая ритм... Похоже, дорога его совершенно не интересовала, он, что называется, «ушел в себя и не вернулся». И вид у него был не вполне нормальный. Оля испуганно посмотрела на Макса... Тот усмехнулся: мол, здесь еще не такое увидите!

—        Сейчас я вас по главной улице Майами-Бич провезу.

—        Типа нашей Тверской, что ли? — улыбнулась Оля.

—        Да нет, Оль. Тут вдоль одной стороны океан и пляжи, вдоль другой — гостиницы и запредельные особняки. Правда есть тут один нюансик...

—        Какой такой? — рассеянно спросила Оля, глазея в окно под стать Ваньке. -

—        Тут голубых, Оль, как ментов в Москве во время праздников. И русских до фигищи. Знаешь, как они друг друга называют?

—        Откуда ж мне-то знать? — засмеялась Оля.         .

—        Прикинь: барсиками! Один тут ко мне подвалил. Так я ему такого барсика вмазал, долго теперь помнить будет.

Оля представила себе эту картинку и расхохоталась. Макс удивил ее: обычно такой сдержанный и неразговорчивый, он здесь как-то расслабился, даже черты его каменного лица стали мягче. Наверное, солнце и морской, точнее, океанский воздух благотворно влияют даже на таких вот суровых бойцов.

—        Балсик — киса, — сказал вдруг Ваня, оторвавшись от окна. — Где киса?

—        У тебя будут две кисы, — торжественно объявил Макс.

—        Ура-а! — восторженно крикнул Ваня. — Абака?

Он совсем недавно, очень рано начал говорить, и у него получались только отдельные слоги. Притом максимум — два слога. Вместо собака, например, выходи-

ла «бака». Но взрослые прекрасно поняли его.

—        Собаку заведем, места хватит, — успокоил его Макс.

—, Только собаки нам не хватало, — скептически отозвалась Оля.

Они проехали мимо стаи огромных, в человеческий рост, диснеевских утят, громко призывавших прохожих покупать пиццу.

—        Что-то здесь шумновато, — забеспокоилась она.

— Оль, не бери в голову, это же Оушен-драйв, здесь все тусуются, развлекаются и шоппингом занимаются. Национальный вид спорта — шоппинг. В Майами, как наши местные объяснили, вся Америка отоваривается. Таких распродаж нигде больше нет. Прикинь — за кучу километров едут, чтобы какую-то хрень купить подешевле, — в голосе Макса послышалось снисходительное презрение к привыкшим «экономить на спичках» аборигенам.

—        Потому они, наверное, такие богатые, — заступилась за американцев Оля, разглядывая проносившиеся за окном фасады домов самого фантастического вида.

Казалось, они едут мимо выставки достижений американского народного

хозяйства и одновременно музея архитектуры под открытым небом. Гостиницы, особняки, магазины и рестораны были выдержаны в самых невероятных стилях: модернистском, колониально-испанском, мавританском, китайском и прочая, прочая, прочая. Оля чувствовала, что у нее кружится голова от обилия впечатлений. Она притихла...

Макс обернулся к заметной подуставшей Оле:

—        Скоро на месте будем. Не бойся, у нас там не так пестро. И совсем спокойно. Наш район Бэл-Харбор называется.

Оля кивнула. Они остановились перед светофором.

—        Киса! — истошно завопил Ваня.

«Перевозбудился, — подумала Оля, — зря ему Макс кошек наобещал». И,, взглянув на дорогу перед собой, ахнула:

—        Ничего себе экземплярчик!

Дорогу переходила сладкая парочка.

Чудовищных размеров белоснежная котяра на поводке и с розовым бантом на шее, и его хозяин или хозяйка — сразу было и не понять. Это человеческое существо неопределенного пола, казалось, было ростом чуть выше, наверное, полутора метров, а в ширину примерно столько же. Существо было в шортах и в майке, и все его телеса колыхались

при каждом шаге, будто плохо застывшее желе.

—        Тут таких полно, — прокомментировал ситуацию Макс. — А все потому, что они эту дрянь жрут: гамбургеры, чизбургеры... Помнишь, как наши на Тверском бульваре у первого Макдональдса в километровые очереди выстраивались? — Макс осуждающе покачал головой.

—        Угу, — ответила полусонная Оля.

Ванька тихонько посапывал под мерный ход машины, привалившись к ее боку Оля, почти засыпая, отметила, что Ванька успел нацепить на глаза так понравившуюся ему черную повязку из самолета... Она закрыла глаза и словно провалилась в колодец...

Макс деликатно потормошил ее, когда они подъезжали к их особняку. Он был не так огромен как те, что на главных улицах Майами. И действительно, их узкая улочка под названием Колинна авеню была на редкость тихой и, что самой удивительное, почти совсем без машин.

Правда, здесь было несколько отелей, но небольших и не слишком роскошных. В глубине квартала, еще дальше от океана, видны были обычные жилые городские дома. По всем признакам это был спальный район.

Шуму городского не было слышно совсем, в ушах стоял звон от пения цикад... Неведомые птицы кричали как-то не по-нашему... Все это вместе взятое создавало необычный звуковой фон и, как это ни странно, ощущение тишины.

Роскошные пальмы казались пластмассовыми, такими яркими были их зеленые листья-лапы. Их волосатые стволы хотелось потрогать... А вот шевелиться не хотелось! «Под такими пальмам и можно лежать всю жизнь», — с трудом заставив себя сесть, лениво подумала Оля.            -

Макс заглушил двигатель и посмотрел на нее с сочувствием:

— Ладно, Оля, потом со всеми познакомишься и осмотришь владения. А сейчас — отдыхать.

Они вышли из машины. Макс взял спящего Ваньку на руки и направился к дому. Поднимаясь вслед за ним по белым ступенькам парадной лестницы, Оля рассеянно кивала в ответ на улыбки и поклоны выстроившихся в ряд незнакомых людей. Это была прислуга — к такому ее количеству Оля не была готова.

Но это все — потом, потом. Краем глаза она увидела за высоким окном огромного холла два бассейна с неестественно голубой водой и рыжую кошку, пересекавшую наискосок аккуратно подстриженный зеленый газон...

Саше она позвонила, едва проснувшись. Прямо с террассы, откуда открывался роскошный, прямо-таки фантастический вид на океан.

II

Павлючков появился в приемной за несколько минут до назначенной встречи.

Он всегда приходил минута в минуту, но здесь, в головном офисе, появлялся чуть загодя, оставляя время для легкого, но бесконечного флирта с Людочкой. Не то чтобы у него, серьезного женатого человека, были какие-то матримониальные планы по отношению к секретарше Белова, но она ему нравилась. И он симпатии не скрывал, вызывая жгучую ревность у Пчелы всеми этими своими вкрадчивыми подходами, цветами и шоколадками.

—        Мое почтение, сударыня, — он склонился над рукой Людочки, легко и нежно касаясь ее губами.

Людочке нравилось, как Павлючков целует ручку — не демонстративно чмокая и оставляя на руке влажные следы, а легонько трогая, словно пробуя на вкус. Так лошадки ласково, берут с ладони сахар, бережно и осторожно щекоча руку дающего.

—        Добрый день, Лев Викторович, — приветливо отозвалась Людочка, рассматривал легкую плешь на затылке отставного подполковника...

Карьера Льва Викторовича Павлючкова в Комитете государственной безопасности закончилась в середине девяносто второго года после его очередного, преобразования. Функции их Девятого управления, прежде осуществлявшего охрану высокопоставленных лиц и государственных секретов, частично были упразднены, частично перешли к Службе безопасности Президента, которая тогда еще не носила этого названия, а только создавалась господином Коржаковым, в те времена даже не генералом. ,

Павлючков же, как и многие его коллеги, был буквально выброшен на улицу. Он попытался заняться бизнесом. Ничего из этого не вышло — для успешной коммерции нужно было иметь как минимум первоначальный капитал. А откуда его взять? Так что пришлось Павлючкову перебиваться случайными заработками, подрабатывая то извозом, то мелкими торговыми операциями по классической схеме «то-вар-деньги-товар». Все это была мышиная возня.

Многие бывшие коллеги между тем поустраивались на теплые места в службу охраны разных коммерческих организаций...

Однажды и у Павлючкова раздался дома звонок. Это Филатов нашел его через Киншакова, у которого Павлючков ходил по татами еще в стародавние времена.

Александр Иванович вполне прозрачно намекнул Льву, что команда Белова имеет некоторое отношение к криминалу, хотя и склоняется к чистому бизнесу. Но Павлючков никогда не был чистоплюем — работа в советском КГБ приучала быть не слишком брезгливым. Да и без работы, как всякий советский человек, он чувствовал себя каким-то неполноценным... Так Павлючков и стал заместителем службы безопасности у Валеры Филатова, выполняя в основном функции аналитика и разведчика...

Ровно в три часа дня Лев Викторович вошел в кабинет Белова. Филатов уже был там. С ним Павлючков переговорил еще с утра, когда тот позвонил насчет Листьева. Нескольких часов Павлючкову аккурат хватило, чтобы выяснить примерный расклад в интересующем Белова деле.

—        Присаживайтесь, Лев Викторович. Что-то удалось узнать? — Саша был сосредоточен и смотрел исподлобья.

—        Кое-что удалось.

—        Кто?

—        Чеченцы.

—. Слава богу, — Саша вздохнул облегченно.

Меньше всего ему хотелось вступать в конфликт с солнцевскими. Все-таки Кабан ему был почти другом. «Почти» в том смысле, что и ему он не мог доверять на все сто. Тем более, что Кабан всегда проявлял нездоровый интерес к Сашиным делам... И ненужную осведомленность.

—        Чеченцы, конечно, просто исполнители, — продолжал Павлючков. — С наибольшей вероятнрстью — люди братьев Юскаевых. Вы же знаете, это беспредель-щики. Им человека убить, как два пальца об асфальт!.. Их поэтому ацтеками и прозвали...

—        Да, у них давно башни посрывало, это точно, — согласился Саша. — А заказчик?

—        Все это закрутилось вокруг рекламного времени на телевидении. Там ведь

капают сумасшедшие деньги, а Листьев держал руку на кране... Так что догадываться можно, но выяснить точно кто — пока нереально.

—        Да и не надо. У нас другая задача. — Саша задумчиво постучал карандашом но столу. — Спасибо Лев Викторович, — улыбнулся он Павлючкову и встал, давая понять, что разговор закончен...

Как только Саша остался с Филом наедине, он резко встал из-за стола и отошел к окну:

—        Ну что, Фил, пондл задачу?

—        Мочить чеченцев? Ох, Саня...

—        Нет, Фила, не чеченцев, а именно тех, кто выполнял приказ. И стрелки надо перевести с нас на конкретных чеченцев. И чтобы все знали — это не разборка, а конкретная месть за Листьева. Не наша, Фила, йесть, не нашей Бригады, а неких неуловимых мстителей. Красных, блин, дьяволят!

—        Сделаем, Саня. Есть у меня один человечек, у чеченцев в ресторане работает. Только непросто все это будет.

—        А кто тебе обещал, что будет просто? Нет, ну ты скажи, Фила? — и Саша шутливо ткнул друга в бок.

III

Пчела никак не мог уразуметь: как можно было так бездарно бросить на ветер одиннадцать лимонов! Зеленых лимончиков! А ведь в чеченском пожаре сгорело именно столько. И чему Белый радуется? Как дебил, ей-богу!

Пчелу буквально зациклило на этой сумме, и впервые в жизни он был зол на друга по-настояшему, до черной злобы. Ну, хрен бы с ней, с его благотворительностью! Пчела с трудом, но смирился с тем, что на правах детской дружбы Космос и Фил имеют в бизнесе Бригады равные доли. Хотя по справедливости им можно было бы платить хорошую, очень хорошую, непомерно хорошую — но зарплату, а не равную часть. Да, мы равны, но тот, кто вкалывает и приносит в казну реальные деньги, — должен быть равнее других.

А он, Пчела, в последние годы вкалывал, как бобик. Пока Кос втюхивал в себя наркоту, а Фил все больше актерствовал...

Банк, названный громким именем «Бриг», Пчела создавал практически

один. То есть в том смысле, что к этому делу не приложил руку никто из пацанов. Пчеле приходилось работать со всякими ботаниками и прочими умными очкариками. Хотя конечно Фил обеспечил безопасность. А Космос, когда был в норме, со знанием дела контролировал хорошо налаженный афганско-европей-ский маршрут, хотя его закидоны начинали всех доставать.

Кос больше всего пугал Пчелу своей непредсказуемостью. Если он был в порядке, то он был надежен, если же под наркотой, то от него можно было ожидать любой выходки, вплоть до подставы.

Однажды он сдуру набил морду выгодному заемщику, который брал кредит под двадцать пять процентов! Вмешательство Коса стоило Пчеле ста штук отступного, а все потому, что Космос принял клиента за Фредди Крюгера. Сто штук за глюк! Дороговато, однако, за галлюцинацию, хоть в книгу Гиннеса заноси!

В общем, пацаны катили по накатанным дорожкам, а весь новый бизнес тянули они с Белым вдвоем. Без связей Саши «Бриг» не получил бы таких выгодных клиентов, вроде Казанского авиационного завода, Челябинского

тракторного и, как это ни смешно, московских налоговиков.

Банковский процент был настолько ниже процента инфляции^ что выходило так, будто им просто на время отдавали огромные суммы бюджетных денег — типа, делай с ними, что хочешь... , Пчела и делал — выдавал кредиты коммерсантам уже под настоящие проценты с учетом инфляции. Все заработанное — сверх необходимого для жизни — через несколько зарегистрированных в Гибралтаре и нц. Мальдивах фйрм уводилось в оффшоры.

Пару раз Белый ухитрился добиться кредитов Центрального банка. Это было, можно сказать, как манна небесная! Формально сумму надо было вернуть большую, с процентами, но на самом деле, учитывая «одеревенение» рубля, они возвращали куда меньше, чем брали! Это же — милый мед! Пчела просто балдел от этого бизнеса, он ловил от него такой же кайф, как Космос от кокса.

Но одиннадцать миллионов все равно не помешали бы! А то ведь пришлось Пчеле на ремонт благоприобретенного корпуса банка тратить баксы из НЗ. — впервые он вынужден был переводить деньги не из России в Европу, а ровно наоборот.,

И все же Пчела был доволен собой. Должно же было хоть что-то его радовать на фоне потери одиннадцати миллионов гринов! Ремонт был сделан на славу. Удобство состояло и в том, что их старый офис удалось соединить с соседним зданием банка подземным переходом. Это было недешево, зато надежно и практично, к тому же — нелишне с точки зрения безопасности. Мало ли что могло случиться? Пчела вообще любил подстраховываться, он даже втайне от Белова открыл в Швейцарии счет на предъявителя, так, на всякий пожарный...

Но пока, слава богу, все складывалось как нельзя лучше. Сегодня должна была состояться презентация нового здания «Брига». Приглашены были многие, в том числе и очень влиятельные лица;. Так что нельзя было ударить в грязь лицом! Пчела об этом, можно сказать, заботился на протяжении двух последних месяцев до тех пор, пока здание не покинул последний работяга, а свои места за станками-компьютерами не заняли прилизанные банковские клерки.

Мотаясь по Европе, Пчела понял, насколько важно с умом пустить клиентам пыль в глаза. Излишняя помпезность постсоветских банков вызывала к ним зачастую недоверие. Пчела решил выбрать стиль «непогрешимой экологической чистоты».

Два зимних сада в холлах второго и третьего этажа, удобная красивая мебель и картины современных американских художников на стенах вселяли в клиентов спокойствие и уверенность в том, что здесь их не обманут. И кошельки их раскрывались зачастую сами собой, без особых на то усилий со стороны Пчелы.

Но гордостью Пчелы и предметом неустанных забот был огромный, во всю стену, аквариум, где плавали не микроскопические, пусть и симпатичные, но унизительно мелкие рыбещки с Птичьего рынка, а настоящие речные красавицы длиной в полруки.

Пчела, конечно же, не был спецом по рыбам. Аквариум сделали и заселили специально обученные люди. Самому ему из всех обитателей этого маленького мирка больше всего понравилась пара маленьких сомов. Они так забавно шевелили усами и пучили из-за стекла глаза на Пчелу, что он не уставал всякий раз им улыбаться, проходя мимо. Прямо не рыбы — допинг!

У примыкающей к аквариуму стены стояла искусно сделанная — в человеческий рост — модель трехмачтового парусника. На борту корабля, как и на фасаде банка, красовалось гордое слово «Бриг». Было в этом что-то этакое — пиратское! Да они и были пиратами в бурном море дикого капитализма.

— Это же будет брэнд, торговая марка, — объяснял поднаторевший в Евро-пах Пчела темному Филу.

Тот, с его дорыночными мозгами, никак не мог понять, зачем нужна вся эта суета вокруг диванов. Но Пчела знал, что делает!

Маленьким парусничком он украсил и свои визитки. А для сегодняшнего вечера заготовил кучу рекламной дребедени на ту же тему: стикеры с бригом, бриги на магнитах, песочные часы с бригом на пузатом боку, календари и блокноты с бригом... Особо важным персонам — мощные ноутбуки в дорогих кожаных сумках... Опять же с тисненным золотом бригом... В общем, все по полной программе, как у больших...

До начала презентации оставалось минут двадцать, уже начали прибывать приглашенные, а Белова все не было. Отдав последние указания распорядителю вечера, затянутому во фрак молодому человеку артистической наружности, Пчела по подземному переходу двинул к Саше в офис, благо теперь это можно было сделать без проблем...

Белов был на месте и, как всегда, обсуждал дела по телефону. Он и не подумал переодеться к торжеству! Пчела даже обиделся и выразительно постучал пальцем сначала по циферблату, а потом себя по лбу...

—        Угу, — кивнул, ничуть не смущаясь, Саша и крайне вежливо закончил разговор с. собеседником.

—        Никак с Кремлем? — кивнул Пчела на телефон.

—        С ним, родимым. Время по кремлевским курантам сверяю, — и Саша, как бы в ответ на Пчелин нетерпеливый жест, постучал по циферблату своих часов. — Сколько на твоих?

—        Без четырнадцати.

—        Нет, брат, уже без тринадцати. Поправь будильничек-то.

—        Да брось, Сань.

—        Я тебе что сказал, — притворно нахмурился Белов, — мы теперь по кремлевскому времени живем. Кстати, будь готов, на днях у нас встреча с нашим куратором по Фонду. Виктор Петрович давно хочет с тобой .познакомиться.

—        С чего такая честь?

—        Он о «Бриге» наслышан,

—        Весьма польщен, — манерно раскланялся Пчела, шаркнув ножкой. — Но комплименты, Саня, в карман не положишь. Пусть лучше он пару новых кредитов от Центробанка подбросит. Ну, а мы в долгу не останемся. Откат — это святое.

—        Сдается мне, что сейчас господин Зорин предложит нам нечто более серьезное, — улыбнулся Белов.

—        Твоими бы устами... — Пчела не договорил и нервно посмотрел на часы: — Сань, пора!

—        Иди, иди, ты у нас председатель совета директоров. А я что? Всего лишь рядовой акционер...

«Рядовой акционер» так и не успел выбраться на празднование. Телефон сегодня просто дымился от звонков. Всем, всем нужен Белый! Звонили из благотворительных фондов, из Австрии, из Америки, с Сахалина и из Душанбе... А уж из Москвы звонков было просто не счесть. И все — важные. Наконец, телефон заткнулся. Уф! Саша потянулся так, что аж суставы хрустнули. Трудно быть бюрократом, ох как трудно. Но — необходимо!

Больше всего на свете Саша хотел сейчас покоя. Господи, как, он устал, знал бы кто! Покой, и то относительный, мог дать только легальный, хорошо отлаженный бизнес. Поэтому дела Фонда были сейчас для Саши на первом месте.

Но увы, покой нам только снится — за дверью кабинета раздался тяжелый топот... Через секунду она распахнулась, будто выбитая сильным взрывом, и в кабинет влетел разъяренный Пчела. Его еще недавно аккуратная прическа была растрепана, вытаращенные глаза едва не вываливались из орбит... Если бы у Пчелы были клыки побольше, с них наверняка капала бы бешеная слюна. Кожа на его липе приобрела несвойственный ему в обычной жизни багро-во-красный цвет.

—        Ты что, конем подавился? — заржал Саша,

От Пчелы действительно попахивало дорогим коньячком.

—        Ур-род! Ты только прикинь, что этот ур-род натворил! — орал Пчела, судорожно сжимая кулаки. — Я его ур-р-рою!

—        Сядь, успокойся, — Саша неспеша встал из-за стола, налил в стакан воды и протянул его Пчеле. — Выпей вот успокоительного, — усмехнулся он. — Расскажи все по порядку.

Саша сел в кресло у стены, положил руки на подлокотники и многозначительно склонил голову к лацкану пиджака. Так в сложных ситуациях поступал герой Марлона Брандо в «Крестном отце». Правда, дон Корлеоне при этом как бы нюхал цветочек в петлице... Саше пришлось довольствоваться -ароматом собственного одеколона. Пока...

Что значит глаз — алмаз! Именно те рыбешки, которые первыми приглянулись Космосу на Птичке, и оказались самыми дорогими. Что, собственно, и требовалось...

Рыбки красивой стайкой кружили в довольно большом аквариуме: будто стадо божьих коровок, только не красных, а желтых. Большие такие коровки, сантиметров по двадцать, а то и тридцать в длину, ярко-желтые в черный горошек, тупорыленькие, как на подбор, формой похожие на осиновые листья. Не рыбки — мечта банкира!

— Трех возьму, вот этих, покрупнее. Можешь не заворачивать, беру с посудой, — решительно сказал Кос аквариумному рыбоводу, молодому мужику цыганистого вида в выцветшей бандане с пляшущими розовыми скелетами, которой тот на пиратский манер обвязал загорелую бритую голову.

—        Отсади куда-нибудь остальных по-быстрому. — Космос вытащил из бумажника пачку зеленых и помахал ею перед носом продавца. — Так почем килька?

Рыбовод, уловив запах денег, исходивший от клиента, вспотел от волнения, снял бандану и вытер ею лоб. При этом скелетики, исполнявшие пляску святого Витта, столкнулись и смешались в кучу.

Он назвал сумму... Вот это цена — закачаешься! Но Космос и ухом не повел. Чего не сделаешь для друга детства золотого?

Продавец понял, что появилась возможность развития успеха!

—        Бери всех, — с надеждой в голосе сказал он, указывая на свой товар. — Тут всего семь штук. Эта порода стайная, коллектив любит. За опт могу чуток скинуть, — он подумал и добавил: — но немного...

—        Сколько скинешь? — деловито спросил Кос и пожевал губами, прикидывая общую сумму.

Деньги-то его, естественно, не волновали, ему был интересен сам процесс торга! Таково было тлетворное влияние Туркестана с его восточным базаром, где Космос ошивался долгое время безвылазно.

—        Пару десяток, — осторожно прощупывая почву, заявил прижимистый продавец экзотики...

—        Чего так хило? — изумился Кос.

—        Редкая у нас порода. Из Южной Америки. Ну, максимум тридцатник, — чуток уступил парень.

—        Хрен с тобой. Пусть в коллективе живут. — Космос отслюнил несколько крупных купюр и протянул продавцу.

Тот принялся отсчитывать сдачу дрожащей рукой.

—        Не надо, — остановил его Космос благородным жестом. — Это не деньги. Дацан, помоги в машину шпроты занести.

Пират кивнул и, нагнувшись, взялся за аквариум. Но поднимать не стал, а застыл в неудобной позе и крикнул:

—        Ленок, — позвал он.

Откуда-то из-под прилавка вылезла девушка. Сонная, загорелая, с длинными светлыми волосами, она сама была похожа на экзотическую обитательницу очередного аквариума. Не девушка — русалка.

На ней была точно такая же бандана, как на ее шефе, только скелеты были не розовые, а светло-зеленые. Наверняка — фосфоресцирующие. Не приведи господи ночью такую ундину встретить, кондратий запросто хватит.

—        Ну? — спросила русалка неожиданно хриплым голосом.

—        Погляди тут, я быстро. — Пират с трудом поднял аквариум и перехватил поудобнее.

Вода полилась через край, намочила куртку на груди, но это уже не имело значения. Сегодня у него удачный день! Вот бы всегда так. Теперь месяц можно не работать.

—        Угу, — кивнула девушка. — А, жел-топузых взяли, наконец-то...— довольным голосом сказала она и окинула Космоса оценивающим взглядом с головы до ног. Глаза у нее были круглые и светло-зеленые. Не иначе как ночью тоже светятся. — А не боитесь, что не справитесь?

Он расхохотался. Он, Кос, боится? Надо бы объяснить девочке поподробнее, с кем она имеет дело, да некогда — труба зовет.

—        Ну, двинули, — поторопил он пирата.

Тот кивнул девице и, покряхтывая, пошел за покупателем.

—        Это подотряд харациновых... — сдавленным от натугй голосом принялся объяснить по дороге на стоянку рыбовод, которому все-таки было немного неудобно — на самом деле проданный косяк рыбы стоил раз в пять меньше...

—        Хоть хероциновых, воду не расплескай, — Кос уже открывал багажник. — Черт, как везти-то, пять кэмэ в час что ли?

—        Их нельзя содержать вместе... — пытался учить Космоса рыбовод, но тот его не слушал.

—        Не парься, — посоветовал он пирату на прощание и, уже отъезжая, крикнул из окна: — Не боись, ничего с ними не случится. Жарить в масле не будем. Так засолим и высушим!

И, страшно довольный собой, он медленно-медленно поехал в сторону офиса, не обращая внимания на нервно сигналившие ему автомобили...

К началу презентации Космос, конечно же, опоздал. В центральном холле банка уже вовсю толпились финансисты, коммерсанты, представители мэрии и прочий падкий на халяву чиновный люд. Основная туса происходила как раз на фоне аквариума — гордости Пчелы.

Некоторые гости высыпали на крыльцо с высокими бокалами шампанского и сигаретами в руках, но большинство торчало в холле и рассматривало плавающих рыбин. Только карликовые сомики, испугавшись шума, прятались за камнями, шевеля усами. Остальные же твари речные фланировали перед любопытствующей публикой, словно манекенщицы на показе модной коллекции от кутюр. Задами, то есть, хвостами, вертели будь здоров!

—        Смотри, смотри, какая миленькая! — верещала длинноногая грудастая девица в красном мини-платьишке. Рыбка, длинная и красненькая, была похожа на нее — такая же дура дурой, глаза в разные стороны растопырила. — Хочу таких рыбок, — капризно заявила она кругленькому невысокому «папику».

—        Хочешь — получить, — «папик» похлопал спутницу по талии и смахнул невидимую пылинку с рукава бордового пиджака.

С восторженным лепетом грудастая девица, видимо, из свежеиспеченных «миссок», повлекла своего спутника к шампанскому.

Таких длинноногих, почти неотличимых друг от друга «барби» здесь среди женщин было большинство, точно солидные гости решили устроить очередной конкурс «Мисс населенный пункт» прямо здесь, в помещении банка. Чьи «мисски» выйдут в финал — те самые крутые. А уж чья победит, тот вообще вне досягаемости по крутизне.

Косу оставался один путь — через служебный вход. На пару с охранником он втащил свою посудину с подарком на второй этаж, где располагалось небольшое помещение над большим аквариумом. Отсюда рыбок кормили и убирали их водные апартаменты.

— Ну, в добрый путь, дорогие выпускники! Живите, не тужите! — напутствовал Космос рыбешек, выплескивая содержимое переносного аквариума в стационарный. — Большим кораблям большое плаванье!

Он чувствовал себя волшебником: вроде как доброе дело сделал, переселил жильцов из тесной коммуналки в фешенебельную квартиру необъятных размеров. Кос довольно потер мокрые ладони одну об другую и уже через секунду резво бежал по ступенькам вниз...

И застыл на пороге холла. Что за дела? Теперь уже все гости плотной толпой сгрудились возле стеклянной стены аквариума. Ого! Похоже, его подарок произвел впечатление. Раздавались даже крики. В основном женские, но скорее не восторженные, а испуганные. «Мисски» оказались не только сисястыми, но и голосистыми!

Кос благодаря своему росту мог из-за спин и голов увидеть, что там, в воде, происходит. А происходило там нечто невообразимое. «Божьи коровки» вовсю работали челюстями — не хуже акул, а может даже и лучше! Только теперь он обратил внимание на зубки, которыми были усеяны невинные рыбьи рты да еще чуть ли не в два ряда. Или что там у них — пасти?

К моменту появления Коса его подопечные уже доедали второго сомика, а ведь он не мешкал ни минуты!

— Да это же пираньи! — раздался истеричный женский крик.

Самой догадливой оказалась представительница мэрии, толстая, ядрено надушенная дама в фиолетовом бархате, увешанная побрякушками, как рождественская елка. После этого крика в холле повисла гулкая тишина. В правильности идентификации никто не сомневался.

С другой стороны холла, бесцеремонно расталкивая любопытных, к аквариуму бросился Пчела. Он прижался лбом к холодному стеклу... На несколько мгновений застыл, отслеживая действия агрессоров, но довольно быстро оценил ситуацию, И повернулся к толпе с таким злобным выражением лица, что все отшатнулись, а наиболее чувствительные «мисски» чуть было не описались от страха.

— Кто пустил сюда эту гадость? — крикнул он грозно, но вопрос так и повис в пространстве!

Кто же захочет взять на себя ответственность за чужие грехи. И свои-то замолить некогда!

Пчела обвел взглядом Юпитера притихшую толпу. Заметив в ней обалдевшего, растерянного Коса, он, кажется, понял, кто автор этой истории с рыбным ассортиментом.

Он ринулся обратно сквозь толпу и через четыре ступеньки помчался по лестнице наверх, в комнату обслуживания аквариума. Склонившись над ним, схватил прислоненный к оградке люка сачок и попытался избавить своих протеже хотя бы от нескольких прожорливых тварей. Однако те ловко увиливали, уходили от ответственности. После долгой борьбы с этими исчадиями Амазонки ему с трудом удалось спасти лишь небольшую часть своей роскошной живой коллекции... Пираньи, однако, в большинстве своем уцелели и не собирались сдаваться без боя...

—        Нет, ты прикинь, Сань, — смешно размахивая рунами, кричал Пчела, — он мне пираний в аквариум запустил! Ну что ты ржешь? Они там уже последнее дожирают!

Саша хохотал так, что едва мог говорить:

—        Зато... зато завтра, Пчел, прикинь, все газеты напишут про твой банк. «Пираньи в Банке», а чем тебе не реклама? — Саша вновь закатился смехом.

И с этим смехом ушло все напряжение долгого трудового дня... Он даже почувствовал благодарность к обоим аквариумистам за эту комедию. Ну, Космос, учудил так учудил! Глядя на Сашу, и Пчела постепенно стал успокаиваться.

—        Хороша реклама, - проворчал он недовольно.

—        Люда, — нажал Саша кнопку переговорного устройства. — Где там наш герой?

—        Космос Юрьевич?

—        Он самый.

—        Здесь. Он опрашивает...

И тут из переговорного устройства раздался виноватый голос Коса:

—        Пчел, брат, прости, кто ж знал...

Саша, не студия его извинений, крикнул со смешинкой в голосе:

—        Ладно, Кос, не прячься, заходи. Пчела, кажется, уже отошел.

—        Отошел в мир иной, — мрачно отозвался Пчела.

Он действительно, чуть было не помер от расстройства. Ему и рыбок было жаль и себя. Приглядел он там, в холле, одну девицу: ноги от ушей, а сама в таком мини, что трусики из-под него посверкивают... Ну да теперь пожалуй что и упустил. Такие, как эта, с трусиками, на полках долго не залеживаются, пользуются ажиотажным спросом...

Космос осторожно приоткрыв дверь, потихоньку протиснулся в кабинет и тут же начал сыпать словами, подкрепляя их усиленной жестикуляцией:

—        Пацаны, ну вы прикиньте, поехал на Птичку за подарком. Вижу там эти красавицы туда-сюда, туда-сюда! Желтые в крапинку! Рты разевают — улыбаются. И стоят соответственно. Я и подумал — редкость поди. Вот Пчела-то порадуется.

—        Вот и порадовался, — не глядя на Коса, согласился Пчела и закрыл лицо руками.

Плечи его при этом как-то странно подрагивали, из чего можно было заключить, что Пчела еле сдерживает... Не рыданья же, в самом деле? Или это истерическая реакция на пережитый стресс? Вообще-то это на него не похоже, он вроде как психически устойчивый. Да нет, и вправду смеется!

—        Мужик сказал — хероциновые рыбы, — продолжал вещать Космос, потирая руки, — из самой Южной Америки гребаной! — Для большей убедительности. он решила привлечь к делу полученную на Птичке информацию по части аквариумного рыболовства. Против науки не попрешь!

— Ну и дурень ты, Кос! — назидательно прбизнес Пчела, отнимая руки от своей смеющейся физиономии. — Это ж самая известная рыба с Амазонщины — пиранья. Живет стаей. Пираньи буйвола за пять минут сжирают. А человека — в три. — И вдруг его осенило: — А что, Сань, может, макнем Коса в аквариум? Или подождем, пока они проголодаются? — Пчела заметно оживился: — Ты как, не хочешь искупаться?

Кос, насупившись, ничего не ответил.

—        Ладно, пацаны, пошли к гостям, — поднялся Саша и примирительно улыбнулся друзьям. — Будем спасать положение. Как говаривал наш учитель фон Клаузевиц, видимое поражение порою превращается в невидимые победы. Будем теперь разводить исключительно пираний.

IV

Рома Воронин всю жизнь был, что называется, при еде. Закончил кулинарный техникум, потом Пищевой, поработал по специальности... Но так и не поправился, остался худющим и нескладным. Не па что глаз положить. Вот разве что уши горчат, большие, как у шимпанзе. Зато к двадцати пяти годам Рома дослужился до должности метрдотеля в солидном ресторане «Бенефис» на Таганке.

Несмотря на театральное название, ресторан этот принадлежал чеченцам, от театра, естественно, людям далеким. И посещался он все больше не актерами-режиссерами с дырявыми кошельками, а представителями этого малого горского народа. Если уж называть вещи своими именами, то «Бенефис» был штабом южнопортовой бандитской группировки Москвы.

Платили здесь хорошо и никогда не хамили. Единственным неудобством было то, что Роману приходилось скрывать, что он кое-что понимает по-чеченски.

Языку его научил чеченец-тяжеловес Ваха в те далекие времена, когда Рома работал в столовке спортбазы в Челюскинце, где тренировались в основном боксеры и тяжелоатлеты. Там же, в Челюскинце, он познакомился с вечно тогда голодным боксером Валерой Филатовым, а если короче — с Филом. И сошелся он с ними обоими, как ни странно, на почве, бокса. Они давали Роме уроки кулачного боя, а тот в благодарность подкладывал Филу и Вахе на тарелку лакомые куски.

Вообще-то умение договариваться и особый талант переимчивости были свойственны Роме с детства. «Прямо не пацан — обезьяна», — говаривал его отец всегда с разными интонациями. От явного восхищения до столь же явного презрения — все зависело от ситуации.

Правда, при таких-то талантах ни в одном деле Рома не достиг особых высот, но зато знал и умел все понемножку. А вот с языком вышел особый случай. Ваха в свое время научил его совсем немногому, можно сказать, основам, но то, что последние годы он постоянно слышал чеченскую речь, сильно продвинуло его в этой области. Однако этими знаниями он не бравировал. Понимал, что это может быть просто опасно для жизни. В самом начале, когда еще можно было, он в своих хилых знаниях не признался, а потом поздно стало — слишком уж много опасной информации уловил он своими ушами-локаторами.

Как ни смешно, но с Филом во второй раз они встретились именно здесь, в «Бенефисе». Фил со товарищи приехал обсуждать какие-то вопросы с чеченцами. Рома и без каких бы то ни было намеков со, стороны Фила понял, что их знакомство афишировать вовсе не следует.

Зато после этой встречи его «учитель» регулярно стал отстегивать ему за информацию хорошие бабки. Дело было, конечно, опасное, зато прибыльное.

Когда Рома был нужен Филу, ему звонила якобы какая-то знакомая барышня и назначала свидание. Это означало, что Рома должен связаться с Филом и договориться о встрече. Конспирация прямо как в кино. Роме нравилось играть в конспирацию. Главное — , не заигрываться. Но еще больше ему нравились деньги, которые никогда лишними не бывают.

Пересекались они обычно где-нибудь в центре. Фил подъезжал на скромном авто — марку и цвет оговаривали заранее, — а Рома просто голосовал, стоя на обочине, вроде как частника ловил. Потом они просто кружили по городу и спокойно разговаривали.

Сегодня он ждал Фила на бульваре! возле нового МХАТа. Тот, как и обещал, 1 подъехал на красной «девятке».

—        Все худеешь? — спросил Фил, открывая дверь изнутри. — Неправильный I ты метр, метр должен быть толстым.

Это он так неловко шутил при каждой их встрече. По логике, если бы Рома впрямь все время худел, от него уже остался бы один скелет. Рома, как всегда, улыбнулся и привычно отшутился: ,

—        У нас кухня тесная, толстый метр между плитами застрянет.

—        Как жизнь? — почти искренне поинтересовался Фил.

—        Гребем понемногу, — Рома тонко улыбнулся. — Ты, Валер, про жизнь мне зубы не заговаривай. Спрашивай, что надо. Смогу — отвечу.

—        Лады, Ром, — легко согласился Фил: переговорщик из него все равно был никакой, и он давно и с легким сердцем с этим смирился. — Что слышно у твоих чеченцев про Листьева?

Рома удивленно посмотрел на работодателя: откуда это аполитичный Фил мог знать, что к устранению известного журналиста имеют отношение чеченцы? Такая информация на дороге не валяется! Не иначе как сверху кто-то организовал утечку, а действуют через братков! Рома пораскинул мозгами и сделал правильный вывод:

Ты что, Ельцину решил помочь?

—        При чем тут Ельцин? — изумился Фил.

—        Ну, — объяснил Рома, — он же заявил, что берет дело под свой личный контроль.

—        До него мне дела пока нет. У меня спой интерес. Говорят, ваши зверьки заказ выполняли... — по интонации трудно было понять, спрашивает Фил или утверждает.

—        Говорят...— охотно согласился Рома. — А еще говорят, что вашего Листьева в карты проиграли.

—        В каком смысле? — Фил от изумления чуть не врезался в бампер идущей кпереди старенькой «Волги».

—        Не в том смысле, как в зоне на чью-то жизнь играют. Насколько я понял, разыгрывали, кто конкретно будет выполнять заказ. У нас и играли.

У Фила от волнения вспотели ладони. Он даже представить не мог, что с лопоухим Ромой так попадет в точку.

—        Ну, и кому же такое счастье выпало? — стараясь казаться равнодушным, спросил он.

—        Ну, ты, Фил, даешь! Они что, мне докладывают? — изумился Рома. — Это я умный такой, по кусочкам информацию складываю. Знаешь, игра такая есть, популярная, паззл называется? Когда из разноцветных клочков целые картины выкладывают? Так вот, я бы в ней чемпионом мог стать, — сейчас Рома важничал, наслаждался своей ролью человека осведомленного: ему так нравилось, что он знает больше, куда больше своего собеседника.

—        Ну, Ром, а поподробнее что-то выяснить сможешь? — Фил притормозил на красный свет и взглянул на Рому.

—        Так они же мне, — Рома провел указательным пальцем по шее от уха до уха, но продолжил нелогично, — яйца отрежут... Им это раз плюнуть!

—        Сколько? — спросил Фил без обиняков.

Рома многозначительно посмотрел ему в глаза.

—        По двойному тарифу.

—        Идет, — легко согласился Фил.

Честно говоря, он думал, что Рома запросит втрое против обычной таксы.

—        Так вот. Я знаю, кто играл. И вычислить проигравшую пару довольно просто. Но нужно время, хотя бы неделю?

—        А как вычислишь-то? — удивился Фил.

—        Элементарно, Ватсон. Они же в «Пенефис» — как на работу ходят. У них там каждый день что-то вроде планерки. Так вот: кто не будет из игравших появляться — у того и рыло в крови. Плюс побольше пошевелю ушами.

Рома и впрямь пошевелил ушами-локаторами, это у него ловко получалось. Они были у него большие, оттопыренные — выразительные, короче говоря.

—        Силен, — восхитился Фил. — Тебе где тормознуть, Ромик? А то мне еще за женой надо заехать.

—        Да где-нибудь здесь, на Маяковке кинь, пройдусь, — Рома внимательно смотрел в окно. — Вот, давай туточки.

—        Угу, — Фил ловко перестроился в правый ряд, на ходу вытащив из бардачка пачку зеленых. — Это аванс, — бросил он деньги Роме на колени.

Прежде чем заехать за Томой, Фил вызвал по мобильнику Сухаря, своего заместителя — не ехать же в самом деле за Томкой на этом драндулете.

Сухой подъехал к Кудринской площади на филовом БМВ, и они прямо на глазах изумленного гаишника обменялись машинами.

Филу надо было заскочить за Томой на Ленинский, а потом двигать на самый Юго-Запад — в Институт матери и ребенка, к Кате, тетке Белова, которая обещала им устроить консультации на самом высшем уровне.

Две недели, как проклятая, Томка сдавала анализы. Какие-то бесконечные баночки, скляночки, по утрам голодная мчалась сдавать кровь. Филу тоже пришлось помаяться, но совсем немного. У него все оказалось в норме. И теперь Томка нервничала жутко, чувствовала себя виноватой. Хотя в чем она виновата? Разве в том, что родилась женщиной.

В институт приехали вовремя, хотя на улице Волгина и пришлось нарушить, проскочить по тротуару. Но Фил нарушал не один — идиотская бетономешалка, на самом повороте с Обручева перегородила дорогу намертво. Интересно, какой идиот придумал в жилом районе построить бетонный заводик? Тамара, казалось, ничего не заметила, сидела тихо и прямо-прямо. Будто перед казнью, честное слово!

Фил попытался рассказать ей анекдот про обезьяну и крокодила, но как назло забыл, чем там кончалось. То есть последнюю фразу помнил: «Аза кого за-муж-то выходить — кругом одни крокодилы!», но середина вылетела из головы напрочь. Плохой из него массовик-затейник, н-да...

- Ни пуха, — успел шепнуть Фил жене, она в ответ легонько сжала его руку.

Фил остался в холле, разглядывать устрашающие плакаты про венерические заболевания, которыми зачем-то были оклеены стены такого мирного на первый взгляд учреждения. «Осторожно: СПИД!» — предупреждал оскаленный череп. Фил достал из кармана золотой «Паркер» — его забыл у него Пчела, а отдать все было как-то недосуг, — и пририсовал черепу дымящуюся сигарету.

После этого он с чувством выполненного долга уселся в кресло. Ждать наверняка предстояло не один час. Дел было много, но оставить Тому одну здесь он не мог...

— Одевайтесь, — ласково сказал Тамаре профессор.

Осмотр он уже провел, а теперь задумчиво перебирал бланки анализов. Профессор был совсем старенький и говорил тихо-тихо, будто шелестел.

Тамара села на самый краешек стула. Она уже не волновалась, шепот профессора, который все время что-то говорил Катерине по латыни, вселял в нее спокойствие и уверенность. Она не сразу поняла почему, а когда поняла, не могла не улыбнуться. Профессор был похож на Санта-Клауса. Именно на аккуратного рождественского дедулю, а не на лохматого и разбитного отечественного Мороза. Точно-точно. Ему бы полосатые чулочки, да котомку за спину — один к одному картинка с заграничной открытки! Такую им в прошлом году прислал из Амстердама Пчела: там Санта Клаус за столом собирает подарки и пишет поздравления. Ну, точно как сейчас этот милейший Сергей Михайлович.

Сергей Михайлович оторвался от бумажек и прошелестел:

—        Собственно, картина ясна, псе как я и предполагал. После спиральки, соответственно, не предохранялись...

Тамара кивнула.

—        И, как следствие, внематочная .беременность.

—        Я не знала, — попыталась оправдываться Тамара.         1

Санта Михайлович мелко закивал и сказал, обращаясь к Катерине:

—        Советская медицина - лучшая медицина в мире. Лечат у нас кардинально, соответственно. Лучшее средство от головной боли — гильотина.

Катя что-то мрачно буркнула, видимо, соглашаясь.

Так-с... А после, соответственно, И м г маточной, естественно, не долечились и получили спайку труб, — констатировал профессор. — Случай, можно сказать, классический, не так ли?

Катерина согласилась вновь, успокаивающе подмигнув Томе. Та сжала вспотевшие ладони.

—        Ну что же, выпишу вам, пожалуй но г это...

Профессор что-то застрочил на необычном, размером в тетрадный лист, рецепте.

—        Учтите, лекарство очень дорогое... — шептал он, будто убаюкивал.

—        Это неважно, — вставила Тамара, по он остановил ее жестом:

—        И купить его можно только в Швейцарии или Франции, потому что еще пару месяцев назад его не производили. Очень современное лекарство. Схему применения я вам, соответственно, тут отдельно нарисую. Сможете достать-то?

—        Сможем, — ответила за Тому Катя.

—        А... — замялась Тома, — если не поможет?

Профессор поднял на нее усталые серые глаза, снял очки и протер их бумажной салфеткой.

—        Если не поможет, пойдем, другим путем. Клеточки в пробирке оплодотворять, а уж там пытаться вынашивать. Ну да, про это после, соответственно... Катюша, у нас что сегодня еще?

—        Сегодня только Полякову в третьей палате посмотреть, и все.

—        Вот и ладненько, — Сергей Михайлович встал, прощаясь.

Тома неловко вручила ему конвертик с гонораром.

—        Ну что вы, зачем, — лукаво улыбнулся Санта Клаус, но конвертик в момент исчез в складках его белого халата.

Катя за спиной профессора делала Томе знак, что все в порядке. Большой палец у нее был испачкан зеленкой.

Сияющая Тамара, прижимая рецепт к груди, вышла из кабинета и увидела мужа: уставший от ожидания Фил стоял у плаката в позе «художник за мольбертом» и пририсовывал черепу круглые уши. Почти такие же огромные, как у метрдотеля Ромы Воронина.

V

Силуэт Белого в освещенном окне был идеальной мишенью. И расстояние до его окна было каких-то там тридцать метров. Плевое дело.

Но перед Володей Кавериным стоял мучительный выбор. Сидя в кресле перед распахнутым окном, Каверин переводил горящий взгляд от фигуры Белого-к правой стене. Там, как в оружейной комнате, рядком стояло оружие. Чистенькое, новое, готовое к бою. Снайперская винтовка с цейсовским оптическим прицелом, «Калашников», ручной пулемет и гранатомет.

Бывший опер все никак не мог выбрать оружие. Ведь он не просто хотел убить Белого, это-то дело нескольких минут — он должен был доставить себе максимальное удовольствие. Кайф словить. И каждое из решений было по-своему соблазнительно...

Можно близко-близко через окуляр прицела увидеть ненавистную физиономию, рассмотреть лицо Белого от макушки до кончика подбородка, а потом перевести оптику ниже и увидеть, что он делает руками... Как он берет перьевую — почему-то — ручку и что-то черкает на листе бумаги. А потом проследить, Как Белый берет телефонную трубку и подносит ее к уху.

И вновь сосредоточиться на лице, на глазах, будто бы непосредственно встретившись с ним взглядом. Подмигнуть гаденышу. И, поймав в перекрестье прицела переносицу, нажать спусковой крючок. Пуля войдет, оставив маленькую круглую дырочку, но зато выйдет, разнеся череп, словно перезревший арбуз. Но это был слишком интеллигентный способ.

Любовно поглядывая на «Калашников», Каверин представлял, как переводит флажок в режим автоматического огня и прямо от бедра, как немец из «Шмайсера», начинает поливать окно Белого длинными очередями. Звенят стекла и падают плавно-плавно, как при замедленной съемке, а Белый кричит, словно смертельно раненный зверь. О, как сладко слышать Этот крик! А тем временем пули прошивают Белого крест-накрест, крест-накрест! Славно! Но в этом способе недоставало пафоса.

Вот оно! Взгляд Каверина падает на пулемет. Это машинка посерьезнее «калаша». Тут уж не только начнут крошиться в щепки, в пыль телефоны, оргтехника, мебель, но и толстые стены, а Белому, если повезет, просто оторвет башку. Может, хоть это сотрет наглую ухмылочку с его рожи!?

И все же Володя остановил свой выбор на гранатомете. Это надежная штука. Солидное оружие для солидных людей. Стирает сопливых щенков в порошок. Вернее, раздирает в клочья!

Белый все сидел и все черкал свои бесконечные бумаги. Каверин взялся рукой за холодный металл гранатомета, приподнял его, ощутив полноценную тяжесть благородного оружия — орудия мести.

Пристроив гранатомет на плечо, Каверин в последний раз посмотрел на Белого через прицел. И сейчас его враг, его антипод был для него уже не мишенью, а просто ничтожной мелкой тварью, которую он сейчас сотрет с лица земли.

Граната летела медленно, как во сне. Каверин даже видел в воздухе след от летящей маленькой ракеты. Вот она прошла через стекло, как сквозь масло, вот влетела в комнату и зависла на мгновение в воздухе.

— Давай, давай, — крикнул Каверин и махнул правой рукой, словно поторапливая. Рука болела так, будто ее жег изнутри адов огонь.

Вся чудовищная смертоносная сила гранаты, казалось, сжалась до размеров микроскопического ядра, чтобы потом с чудовищной мощью расшириться и уничтожить все вокруг. Почти белый шар огня возник в полной тишине. И только спустя чуть ли не минуту до слуха Каверина донесся грохот взрыва.

Всепожирающий огонь, которому было тесно в замкнутом пространстве помещения, вырвался на свободу и осветил все пространство вокруг. Каверин всей кожей лица почувствовал его жар.

Запахло гарью. Хотя нет, не гарью. Почему-то невыносимо воняло какой-то дрянью... Этот неистребимый и въедливый запах в последнее время прямо-таки преследовал Каверина, доводя до исступления. Но к черту запахи! Дело сделано, господа. Каверин удовлетворенно потер ладони и сказал, обращаясь к невидимым зрителям:

— Не стоит благодарности, мне и самому было приятно,— но правая рука опять отозвалась несусветной болью.

И все-таки прикончить вражину — что может быть лучше? Прислонив гранатомет к стенке, Каверин сложил руки на груди и с видом Наполеона после Аустерлица стал наблюдать, как дым медленно начинает рассеиваться. В комнате Белого все черно, как в преисподней. Но только за чудом сохранившимся письменным столом продолжал как ни в чем не бывало сидеть Володин заклятый враг, по-прежнему что-то черкая на листе абсолютно черной бумаги. При этом Белый ухмылялся той самой улыбочкой, за которую Каверин его больше всего ненавидел.

—        Не-е-ет! — заорал Каверин что было сил, надрывая голосовые связки.

—        Успокойся, успокойся! Все хорошо. Тебе просто что-то приснилось, — услышал Володя голос и открыл глаза.

На его потный лоб легла маленькая нежная женская рука. Сначала он увидел расплывчатый силуэт и лишь спустя какое-то время этот силуэт приобрел вполне миловидные черты сестрички в белом халате. — Вот видишь, все хорошо, — повторяла та, ласково поглаживая его лоб.

Сильно пахло лекарствами. К этому тошнотворному духу присоединялись и прочие отвратные запахи: пота, портянок, еще хрен разберет чего. Даже от сестрички с ласковыми прохладными руками несло, как от парализованной старухи.

Каверин выпростал руки из-под серой больничной простыни с квадратным фиолетовым штампом в углу и застонал.

Он вспомнил, что только что болевшей правой руки у него просто нет — вместо нее осталась лишь туго затянутая многими слоями бинтов культя. И он снова застонал от боли и бессилия...

Когда его — казалось, это было в какой-то прошлой жизни — подняли на броню бронетранспортера десантники, он надолго впал в забытье. Федералы доставили едва живого Каверина в полевой госпиталь возле Ханкалы. Там его, как могли, заштопали и забинтовали наподобие мумии. Остатки правой кисти пришлось ампутировать. Иначе — гангрена! С ней шутки плохи.

Бросая в эмалированный таз то, что еще недавно было живой каверинской рукой, немолодой подполковник-хирург выругался:

— Твою мать, сегодня за день уже третьего инвалидом на всю жизнь делаю!..

Володя две неделю пролежал практически без сознания. Его все никак не отправляли на Большую землю. Сначала потому, что он был нетранспортабельным, а после им почему-то стали очень интересоваться особисты. Никто не знал, кто он такой, откуда и как сюда попал. Он был здесь совсем чужим.

И лишь когда в его просыпающееся сознание начали врываться сцены еженощной и ежедневной мести, Каверин пошел на поправку. Лишь много позже он поймет, что своему спасению, возвращению к жизни он обязан ему, самому своему ненавистному врагу.

Только великая ненависть и всепроникающая жажда мести вернули его в ;>тот мир. Он должен был жить, чтобы отомстить. Эта ненависть была сродни великой любви, той, что до гроба!

VI

Виктор Петрович Зорин формально занимал не столь уж высокую чиновничью должность. Однако место в кремлевской иерархии определялось вовсе не этим. Существовала масса внешних признаков, которые, собственно, и давали знать посвященным, кто есть кто. Кто есть ху, как выражался последний генсек страны Советов.

Например, не величина дачи, а ее местоположение относительно дачи президента и других первых лиц — было одним из таких факторов.

Так вот, дача Виктора Петровича находилась не в плебейской по кремлевским меркам Жуковке, а в Ильинском. Чуть ли не через забор от дачи премьера. Только вот премьеры менялись, а Зорин оставался. Тем-то и привлекательны не слишком заметные должности.

И все же главным знаком избранности было наличие или отсутствие кабинета в самом Кремле. И не где-нибудь просто в Кремле, а именно в здании Сената. Там, где «сидели» все генеральные секретари, а теперь и первый президент России.

У Виктора Петровича кабинет в Кремле был. Аккурат в известном здании, на втором этаже. Окна выходили прямехонько на Мавзолей, которого, впрочем, видно не было — Кремлевская стена загораживала.

Кабинет Зорина — стеночка в стеночку — соседствовал с бывшим кабинетом Лаврентия Павловича Берия, сталинского верного наркома, всесильного начальника НКВД и заместителя в правительстве самого Иосифа Виссарионовича. Позже бериевский кабинет долгие годы занимал председатель Совета министров СССР Косыгин. После Косыгина там сидели зампредсовмины. Но как-то никто из них не оставил о себе памяти.

Последняя яркая страница бывшего кабинета Берии была связана с генералом Руцким, который в бытность свою вице-президентом начал большой подкоп под президента. Отсюда же, из того самого соседнего кабинета он и вынес вскоре свои «одиннадцать чемоданов компромата», которые почему-то так никто и не увидел.

После Руцкого «нехороший кабинет» уже никогда надолго не обретал хозяина и вообще пользовался дурной славой. Всех, кто имел неосторожность в него вселиться, очень быстро снимали. И обычно с публичным скандалом. А после публичных скандалов наверх путь был закрыт навсегда.

В отличие от соседнего суперпросторного помещения величиной с хоккейную площадку, с роскошной комнатой для отдыха и большой приемной, кабинетик Виктора Петровича представлял собой обычную комнату площадью всего лишь в тридцать или около того квадратных метров. Видимо, в прежние времена, здесь сидели референты или переводчики.

Среди этих стен, отделанных, как и весь остальной Кремль, темными Дубовыми панелями, довольно экзотично смотрелась современная офисная мебель. Подобрана она была даже с некоторым изыском.

Стол был не привычно прямоугольным, а овально-неправильной формы. К столу прилагалось высоченное и мягчайшее кожаное кресло, в котором иногда так сладко спалось после сытного кремлевского обеда.

Вдоль стены стояла пара книжных шкафов с папками и многочисленными справочниками. Угол, в пределах достижимости от кресла, занимал сейф, поблескивающий хромированными деталями. На столе, кроме компьютера и старинного письменного прибора из уральского малахита, обычно ничего не было. Виктор Петрович, как и его любимый поэт Пастернак, предпочитал идеально убранные столы. Только за таким рабочим местом он и мог творить.

Но в отличие от Пастернака творил Виктор Петрович Зорин не стихотворения и поэмы, а всякого рода исходящие бумаги, которые, украшенные «монаршьей» подписью, становились вехами в истории страны. А ведь некоторые из этих бумаг для кого-то очень и очень дорого стоили! В том смысле, что за них готовы были платить любые деньги. Или бабки. Или тугрики. Или зеленые. Или капусту. Или, в конце концов, просто бабло. Главное — много.

Так что этот кабинетик был по всем параметрам главным. А все прочие, по статусу положенные чиновничьи прибамбасы были у Зорина в Белом доме. И приемная с тремя секретаршами, и стол для заседаний длиною в полкилометра, и комната отдыха с диванами, ванной и даже походной кроватью за ширмой. Но, и Зорин любил это подчеркинать, там, в Белом доме, была рутинная работа, а здесь — настоящее творчество.

— Вот тут, Петр, я и провожу самое плодотворное время своей жизни, — объяснял Зорин своему новому помощнику Петру Исаеву, по уникальному стечению обстоятельств полному тезке знаменитого чапаевского ординарца. Того самого Петьки из анекдотов.

—        А что, призрак Лаврентия Павловича не сильно беспокоит? — попробовал пошутить Исаев.

—        Бывает, — серьезно отозвался Зорин. — Особенно хорошо на стуки отзывается. Рефлекс, не иначе.

—        Видели?

—        К счастью, пока не доводилось. Говорят, он является здесь тому, чей час пробил, — по голосу Зорина невозможно было определить, шутит тот или говорит серьезно.

—        Это в каком смысле? — удивился Исаев и вздрогнул.

Как раз начали бить кремлевские куранты.

—        Это, Петя, ты не по радио слышишь. Это само время к нам в окна стучится. — Зорин по-прежнему был серьезен, но в глазах его плясали озорные огоньки.

Исаев кивнул. Он чувствовал, что с Виктором Петровичем в роли начальника они сработаются.

А знакомы они были с самого детства. Естественно, с Петиного детства. Зорин учился вместе с Петиным папашей в Академии общественных наук при ЦК КПСС. А благодарен теперь Виктору Петровичу Петя был по гроб жизни, из такого дерьма тот его вытащил...

Как и почти все детишки его круга, Петька закончил хорошую французскую школу в центре Москвы. Дорога его прямиком лежала в Институт международных отношений. Тепленькое местечко в советском посольстве в Париже ему вполне светило. Но случилось страшное. И, в общем-то, непоправимое. Как раз ко времени его выпуска началась горбачевская борьба с привилегиями. И вместо теплого Петя Исаев получил жаркое местечко.

Последний министр иностранных дел СССР Шеварднадзе отдал распоряжение детей дипломатов распределять в самые что ни на есть затрапезные посольства. Так Петя очутился в Конго, в нашем посольстве в Браззавиле. И можно сказать, что ему повезло. Многие его однокурсники вообще загремели в такие места, откуда и живым-то можно не вернуться. А Конго все-таки было и не только по африканским меркам местом вполне цивильным.

Сначала Петьке в Африке жутко не нравилось. Дикая жарища, бездельники-негры, надоевшие донельзя фрукты и еще более надоевшие насекомые. Особенно туго было ночью. Приходилось спать под москитной сеткой, всякий раз утром вздрагивая от вида неба в мелкую клеточку. Мало того — после каждой ночи что-то у него опухало. То колено, то плечо, а то и задница.

Дело в том, что во время здорового юношеского сна с лихими эротическими сновидениями, Петька ворочался, как буйвол, то и дело прикасаясь телом к сетке. Именно в такие моменты касания безжалостные африканские насекомые яростно жалили его потное бедное тело. Караулили, сволочи. А после улетали, громко жужжа от радости, что напились сладкой молодой крови — дефицитной — белого человека!

Пока Петька научился спать аккуратненько и тихо, как гусеница, он потерял крови не иначе как на пару-тройку литров. А днем — и в посольстве и дома — он все время расчесывал эти укусы... Впрочем, все новички здесь чесались.

Но через некоторое время Петьке в Конго понравилось. Кайф он здесь поймал. Работы было мало, денег много. По конголезским меркам он был богачом. Приятное, что и говорить, ощущение.

Но главное — ему стали нравиться местные женщины. Он вообще любил женщин, а когда пригляделся к африканкам, стал находить среди них очень даже хорошеньких. Эротические сны обернулись сладостной явьо. И никакие москиты не могли отравить эту сказку.

У него не было постоянной любовницы — это в посольстве не поощрялось. Зато уж на ночку-другую всегда можно было снять девчонку в баре «Сан», где подобным же образом отоваривались собратья из других посольств. Времена наступили либеральные, и на такие закидоны уже начальство смотрело сквозь пальцы. Хотя Петька на всякий пожарный случай особо не афишировал любовные свои похождения. Именно из любви к негритяночкам он и влип в не-приятную историю...

С Луизой он познакомился не в баре, а на утренней пробежке. По утрам, пока еще не стало слишком жарко, он бегал в Центральном парке трусцой. От инфаркта, как смеялись старшие товарищи по посольству, пугая Петьку историей о том, что американский автор книги про такой вот бег умер на очередной утренней пробежке. От инфаркта, естественно...

Луиза, двухметровая глянцево-коричневая красотка с перетянутыми красной ленточкой волосами бежала, как младая кобылица! Ее обтянутые ярко-синими трусами ягодицы так и ходили ходуном. Туда-сюда, туда-сюда. Умереть — не встать. Он еле догнал черную гренадер-шу, прельстившись не иначе как гребаной красной ленточкой. Мужик, он ведь, как в народе говорят, на красное летит.

Поболтали по-английски, так предложила Луиза. На финише он пригласил ее вечером в «Сан», куда ж еще? И, собственно, ничего не произошло, о чем стоило бы вспоминать. Ну, приобнял, ну, за грудь ущипнул. Подумаешь, делов-то!

«Делов» хватило аккурат на международный скандал. Негритянка оказалась штатовской, блин, афроамериканкой, переводчицей из американского посольства. Подстава, какая подстава!

Продвинутая афроамериканка подаст на Петьку в суд за сексуальные домогательства. Так бесславно закончилась-его дипломатическая карьера. Никакого суда, конечно, не было — российская сторона не допустила, но любвеобильный Исаев в двадцать четыре часа оказался на родине. Безработный и несчастный. Он так и не успел напоследок заглянуть в родимый «Сан».

И вот тут-то в самый раз и сработали старые добрые родительские связи. Виктор Петрович Зорин при новой власти стал очень большим человеком. Встретившись пару раз с Петей и поговорив о том о сем, он и предложил ему место своего помощника:

— Поработаем, посмотрим, на что ты на самом деле годишься. Сейчас, Петя, такие времена, что карьеры делаются стремительно. Правда, и рушатся они порой так же. Но, — и Зорин приятельски подмигнул Пете, тут у тебя есть личный опыт. Раз обжегся — осторожнее будешь по бабам промышлять. Учись, пока я жив, набирайся опыта, глядишь, еще моим начальником станешь. Ладно, ладно, шучу, — Виктор Петрович примиряюще поднял руки, останавливая готовые сорваться возражения. — Но вот одно заруби себе на носу точно. Я по роду своей работы встречаюсь с самыми разными людьми. Что бы тебе о них не говорили люди со стороны — верить ты должен только мне! Все, что я делаю, я делаю ради нашей страны, ради высших интересов государства. Поэтому меня здесь и ценят. Понял? — Ответа на сей сакраментальный вопрос Виктор Петрович и не ждал, но Петя подобострастно закивал...

В Кремль Виктор Петрович привел Петю, что называется, на экскурсию. Чтобы тот понял и почувствовал, где сегодня история страны делается. Здесь, в гулких стенах высокий кудрявый Петя, похожий на жизнерадостного эрделя, смотрелся чужаком. Ну да ничего, пообтешется.

Из кабинета они вышли в широкий, но казавшийся узким из-за неимоверной длины, коридор-туннель со сводчатым потолком. Из конца в конец туннеля струилась красная ковровая дорожка.

— Эти коридоры всех помнят. Всех вместе и каждого по одиночке. Здесь сами стены впитали столько истории, что нам с тобой и не снилось. Вот сюда, сюда заходи, — Зорин с усилием открыл тяжелую дубовую дверь и пропустил своего подопечного вперед.

Петя машинально отметил, что на двери был обозначен обычный символ мужского туалета — большая старомодная, буква «М». Не метро же это в самом деле? Хотя Петя и не удивился бы, окажись вдруг под этим зданием тайная ветка метро или вся в мраморе и скульптурах станция с гордым названием «Кремлевская».

Но все-таки вожди, пока не ставшие памятниками, тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо — это был туалет. 11о выяснилось это чуть позже. Сначала они попали в огромную курительную комнату. Глубокие удобные кресла стояли вдоль стены. Перед ними — мраморные столы с мраморными же пепельни-11ами. Но не это главное. Вдоль еще двух стен располагались телефонные кабинки, точь-в-точь как на обычном переговорном пункте. Только на части кабинок значилось «АТС-1», а на другой — «АТС-2».

—        Понимаешь, Петя, что сие означает?

—        Спецсвязь? — догадался Петя. И подумал: «Н-да, укромное выбрали местечко. Интересно, а телефонисточка здесь же сидит? Пикантно было бы, однако».

—        Правильно понимаешь, — улыбнулся Зорин.

Он видел, что здание и его секреты производят на Петю должное впечатление. Мощь, величие и избранность, — вот три кита, на которых зиждется власть. И он продолжал лекцию-экскурсию:

—        Здесь тоже соблюдалась своя иерархия. «АТС-1» — для многих, сюда вхожих. А вот «АТС-2» для гораздо более избранных.

Выйдя из огромного переговорного туалета, они прошли влево по коридору и зашли... опять в туалет.

«Он что, маньяк, что ли?» — успел подумать Петя.

Но Виктор Петрович подвел его к единственному здесь окну, выходившему в треугольный внутренний дворик и Петя понял, зачем его сюда привели. Внизу, во дворе стоял огромный ЗИЛ с президентским штандартом на капоте.

—        Вот именно через этот внутренний подъезд и приезжает в Кремль его хозяин, — Виктор Петрович многозначительно указал пальцем наверх. Жест этот не был чисто символическим, ведь именно там, на третьем этаже и находилась так называемая «президентская зона». — Видишь, машина на месте, значит и Сам здесь.

—        А на этот третий этаж пускают? — Петя хотел пошутить про идеальную снайперскую позицию, но не рискнул. Хрен его знает — может, здесь слушают даже в сортире. А может, особенно в сортире. Не зря же тут прямо целый телефонный узел чуть ли не возле унитазов устроили.

—        Тебя — нет. Меня — по делу, а не ради праздного любопытства. Может, и ты когда-нибудь сподобишься, — предположил без всякой, впрочем, уверенности Зорин.

«Ну, спасибо, милостивец!» — саркастически усмехнулся в душе неблагодарный Петя.

Экскурсия затягивалась. Экскурсанта тянуло ко сну, но он мужественно боролся со скукой, старательно тараща глаза и многозначительно кивая в ответ на слова начальника.

По красной дорожке мимо множества высоких дверей они дошли до парадной сенатской лестницы. Из огромных окон лестничной площадки открывался потрясающий вид на Соборную площадь и колокольню Ивана Великого.

—        А ремонтик-то давно не делали, — заметил Петя, обратив внимание Виктора Петровича не на эти поразительные открыточные красоты, а на облупившуюся белую краску в межоконных пространствах.

—        Ничего, погоди. Скоро здесь такой ремонт устроят, что Ватикан завидовать будет. Это, конечно, все уйдет. Так что смотри, запоминай. Может, в последний раз все в таком виде наблюдаешь, — в голосе Зорина проскочили ностальгические нотки. — Ну да ладно, пойдем что-нибудь перекусим.

«Наконец-то!» возрадовался Петя.

Его не слишком молодой, но зато начавший расти вширь организм очень нуждался в пище. Почти так же сильно, как в бабах-с...

Виктор Петрович толкнул ничем не примечательную дверь со стандартным номером. И они оказались в буфете, мало отличающемся от прочих кремлевских кабинетов — все те же мореного дуба панели на стенах, тяжеловесные столы и кресла. Под стать им была и официантка — массивная и немолодая. Хотя и улыбчивая. В меру.

Цены зато были вполне символическими. Даже не слишком сейчас богатенькому Пете кормежка показалась практически дармовой.

—        Много не набирай. У нас сегодня ужин на природе, точнее, на реке. Любишь на теплоходах кататься? Придется, даже если у тебя морская болезнь, — безапелляционным тоном заявил Зорин.

—        Елизавета Петровна, — обратился он к официантке, — соблаговолите организовать нам по пятьдесят «Кремлевского». И пару бутербродов с икоркой.

—        Будет сделано, — неожиданно низким голосом ответила буфетчица и широко улыбнулась.

Зубы у нее были, как у молоденькой. Не иначе тоже к Кремлевке прикреплена. Не иначе...

Небольшой кораблик с гордым названием «Дмитрий Донской» был пришвартован к причалу недалеко от Киевского вокзала. И хотя издалека он напоминал обычный прогулочный речной трамвайчик из тех, что курсируют туда-сюда по Москве-реке, при ближайшем рассмотрении «Дмитрий Донской», от них сильно отличался.

Во-первых, он был новенький, как говорится, с иголочки, в данном случае чуть ли не со стапеля. Во-вторых, все медные и прочие металлические детали на нем сверкали раза в два ярче, чем на обычных суденышках.

Ну а главным отличием было то, что у трапа Сашу с Пчелой встречал сам Виктор Петрович Зорин, ассистировал ему бравый усатый капитан в белоснежной форменной рубашке с погонами, а вдоль борта выстроились шеренгой четыре девицы, одетые в подобие морской формы. Все они, девицы то есть, или каждая в отдельности вполне могли бы украсить обложку модного журнала.

—        Приветствую вас на борту нашего лайнера! — с этими словами Виктор Петрович Зорин, радушно улыбаясь, пожал по очереди руки Саше и Пчелё.

«Дмитрий Донской» принадлежал одной из крупных московских корпораций, и Виктор Петрович время от времени «одалживал» кораблик для проведения разного рода встреч и переговоров. Он знал, что ужин на воде, в лучах заходящего солнца, весьма способствует достижению консенсуса.

Похоже, больше никого не ждали. Едва ребята ступили на борт, корабль сразу отдал швартовы.

Улыбчивые девушки одна за другой скрылись в глубине закрытого салона. Виктор Петрович предложил пока подняться на верхнюю палубу.

—        Вдарим для начала по аперитивчику, — предложил он, потирая ладони, — сие весьма способствует хорошему аппетиту. — Соответствующим жестом он пригласил гостей следовать за собой. Пчела в ответ облизнулся то ли в предвкушении трапезы, то ли в предвкушении девушек, и сказал:

—        Да мы вроде на аппетиты не жалуемся, — он засмущался: действительно, получилось довольно двусмысленно.

—        Мне бы ваши годы, — улыбнулся Зорин и сокрушенно развел руками: мол, быстры, как волны, дни нашей жизни...

«Да уж, пришло время пить боржом!», — не без ехидства подумал Пчела. Кму-то казалось, по младости лет, что сам он будет жить вечно.

По дороге на палубу к ним присоединился парень, наверное, чуть старше Саши и Пчелы. Он был удивительно похож на недавно подстриженного жизнерадостного эрдельтерьера, несмотря на отсутствие бороды и пышных бровей.

Сходство с веселым песиком проявлялось скорее в выражении мордочки, то есть, конечно, лица, а также в весело посверкивающих глазах. И вообще во внешнем облике. Казалось, спусти его с поводка, тотчас радостно удерет за кошкой или за лакомым куском на ближайшую помойку. Было такое впечатление, что человек-эрдель ни секунды не стоял бы просто на месте, если бы присутствие строгого хозяина не сдерживало его бьющей через край энергии.

—        Кстати, познакомьтесь, — Зорин выдвинул молодого человека вперед.

—        Петр Исаев, — представился эрдель.

—        Моя правая рука, — уточнил Зорин.

—        Александр Белов, — улыбнулся Саша в ответ, пожал эрделю лапу и после небольшой паузы добавил: — вулканолог.

Петя с простодушным изумлением уставился на Сашу, задержав взгляд на толстой золотой цепи, сверкавшей у того на шее. Что-то здесь не срастается! Он растерянно оглянулся на шефа.

—        Александр Николаевич имеет в виду, что на вулкане, как и на штыках, очень неудобно сидеть, а деятельность отечественного бизнесмена именно к этому и сводится... — пояснил интеллигентный Зорин.

—        Виктор Пчелкин, банкир, — с несвойственной ему скромностью представился Витя, когда очередь дошла и до него.

Молодые люди пожали друг другу руки. Петя все еще пребывал в недоумении: что общего могло быть у вулканолога с золотой цепью на крепкой шее и зеленого пацана несерьезного вида, который, тем не менее, претендовал на высокое звание банкира? На этот раз его Зорин не пришел ему на помощь, а занялся гостями.

—        Да, ребята, классный вы пиар провернули! — с уважением сказал Зорин, указывая гостям на столик с напитками. — Советую кампари.

Пчела был доволен началом встречи. Похоже, западная цивилизация, наконец, докатилась и до матушки-России, раз деловые переговоры начинаются с кампари, а не с водки! Давно бы так.

—        Пожалуй, последуем вашему совету, — согласился Саша, плеснув себе в стакан немного ароматной жидкости. — Так что вы там про пиар говорили?

—        Не только я, вся деловая Москва говорила. О вашей презентации с пираньями! Кто придумал-то? — Зорин спрашивал не для формы, ему и впрямь это было интересно.

Во всяком случае, так казалось со стороны.

—        Да есть у нас один ихтиолог, — сказал Пчела, не вдаваясь в подробности, и натянуто улыбнулся.

Он до сих пор не мог простить Косу рыбью разборку, учиненную им в банковском аквариуме.

—        Ловко, ловко, — похвалил Зорин, — согласись, Петруха!

—        Чрезвычайно, — охотно подтвердил Исаев, хотя вообще-то даже не понимал, о чем идет речь.

—        А что, на самом деле понравилось? — с деланным простодушием поинтересовался Саша и скосил хитрый глаз на Пчелу.

—        Ну, во всяком случае, о вас много говорили. А это дорогого стоит. Да и символ получился, понимаешь ли...

—        Да уж, символ, — горестно вздохнул Пчела. — Банк с пираньями.

—        Ну, правильно, законы рынка, — подтвердил Зорин, — как в джунглях — выживает сильнейший. Как с Фондом, надеюсь, проблем нет?

—        Теперь — нет, — Саша старательно проинтонировал слово «теперь».

—        Какой ты злопамятный, Саша. Нельзя же так, — слегка пожурил его Зорин.

—        А как иначе? Память необходима, чтобы выжить! Сами говорите — закон джунглей, Виктор Петрович. Главное, как можно дольше продержаться в конце пищевой цепи. А, как думаешь, Петя? — неожиданно обратился он к эрделю.

Петя вздрогнул и неуверенно кивнул. Он никак не мог врубиться — что за отношения у шефа с этими пацанами, такими молодыми и такими самоуверенными. И ведь, судя по всему, он им явно симпатизирует!

—        Нам бы еще... — поймал волну прагматичный Пчела, — кредит организовать, Виктор Петрович. Монастырь в Костроме реставрировать собираемся.

—        Ипатьевский, тот самый, где первого Романова на царство благословили? — удивился Зорин.

—        Он самый, — подтвердил Пчела.

—        Хорошее дело, поможем.

—        Хорошее, — охотно согласился Пчела, имея в виду солидную прибавку к «бриговским» капиталам.

На этой реставрации в Костроме он собирался наварить по крайней мере пару лимонов.

—        У меня к вам, ребята, еще предложение есть, — продолжал Зорин. — Банк «Социум» знаете?

—        Знаем, — эрудит Пчела знал все российские банки и у него при упоминании «Социума» загорелись глаза.

Так же, как при разговоре о Костроме. Он-то знал, что просто так Виктор Петрович ничего не говорит.

—        Так вот, у них большие проблемы. Ну, как обычно: невозвращенные кредиты, дефицит, профицит и прочее. Ну, ты, Витя, сам разберешься, не мне тебя учить. Ты же в этом дока.

Пчела кивнул. Ясен пень, разберемся!

—        Петр, будь добр, — обратился Зорин к помощнику, — передай, пожалуйста, Виктору синюю папку. Тут все необходимые документы по «Социуму», а вы

уж сами подумайте, как с ними там договориться.

—        В смысле — предложить сотрудничество, от которого они не смогут отказаться? — спросил Саша с обаятельной улыбкой.

—        Что-то в этом роде, — недовольно кивнул Зорин.

Ему не понравились эти намеки: зачем в данном случае называть вещи своими именами? Даже в завуалированной форме.

—        Насколько я знаю, к «Социуму» давно уже чеченцы, братья Юскаевы, подбираются. — Саша вопросительно посмотрел на Пчелу, и тот кивнул:

—        Точно, ацтеки там несколько раз засветились, но у них не выгорело.

—        Ну, уж с коллегами-то сами договоритесь, не мне вас учить, — Зорин чуть заметно усмехнулся; — Я вас прикрою со стороны Центробанка. Ну, согласны?

—        Лады, Виктор Петрович.

Саша понимал, что Зорин преследует какие-то свои далеко идущие цели, но, отказаться от предложения не мог, даже если бы хотел. Во-первых, коммерческие-то банки на дороге не валяются, даже в непредсказуемой России и даже в наше смутное время. Во-вторых, его не понял бы Пчела, да и вся братва тоже.

Однако с какой это стати прижимистый Зорин занялся благотворительностью? И не потребует ли он за это множество мелких услуг? А может, ему нужны мальчики для битья? Скорее всего, так и есть.

—        Это что, вроде подарка? — решил уточнить он. — Так кажется, до Рождества далеко...

—        В корень зришь, Саша. За что тебя и ценю. Ты знаешь, что будет через год и одну неделю. — Зорин не скупился на комплименты. — С тобой приятно работать...

Мягко стелет и лебезит... Саша все никак не мог понять причин такого благоволения. И вдруг его осенило:

—        Ага, понятно, выборы президента! Гарант конституции будет выдвигаться? Или вы, Виктор Петрович, сами надумали? Так мы за вас проголосуем, правда, Вить? — он толкнул Пчелу локтем.

—        Шути, шути. А если серьезно, то слушайте внимательно. — Зорин повернулся к Сашиному финансисту. — Ты, тезка, берешь под свое крыло банк. Используй его прежде всего не для бизнеса, а для обналички в солидных масштабах. Продумай схему, знаю, ты это умеешь, ты же у нас финансовый

гений. На президентскую кампанию нам понадобится огромная масса нала. Ближе к делу я сведу тебя с одним кремлевским человечком. А пока все! контакты через Петю, он будет нашим,; что называется, связным.

—        Договорились, Виктор Петрович, нет проблем. — Галантный Пчела отвесил полупоклон в европейском стиле и с любопытством посмотрел на Петю. «Свожу пацана к девочкам, там и посмотрим, сработаемся или-нет», — решил он...

—        Тогда все, — сказал Зорин с облегчением, — пожалуйте к столу... — «...зайки», — додумал, но недоговорил он свою фразу, повернулся и направился к ведшему в недра судна трапу.

Пришло время ужина, застольного трепа и прочих — нескромных — удовольствий! Дурачась и по-шутовски ступая след в след за Виктором Петровичем, Пчела обернулся к Саше и тихонько пропел: «Господа, ставки сделаны, мы поставим на Белого...», — и расхохотался так оглушительно, что замыкавший шествие Петя чуть было не споткнулся, а Зорин резко остановился, и Пчела врезался в него лбом... Саша, однако, даже не улыбнулся...

Партнеры спустились вниз, в роскошный салон «Дмитрия Донского», где звучала релаксирующая музыка, где их ждали горячительные напитки, горячие рыбные (и не рыбные) блюда и не менее горячие девушки-морячки... Красивую жизнь не запретишь! Даже Виктор Петрович позволил себе расслабиться... Ему ведь тоже — ничто человеческое...

VII

Все братаны и с той и с другой стороны были, конечно, на шестисотых «меринах» и навороченных джипах с кенгурятниками. У большинства из них были такие образцово бандитские рожи, будто их перед стрелкой долго-долго гримировали — брили наголо на широких мордах рисовали шрамы, на бугаистые шеи наворачивали в три слоя златые цепи вроде той, со знаменитого дуба, а короткие пальцы надували при помощи неведомых технологий до толщины сарделек...

Половина братков красовалась в малиновых и ярко-желтых пиджаках. Вторая половина, — все как на подбор, — с автоматами наперевес, в спортивных костюмах «Адидас» исключительно ядовитых расцветок. Преобладали лиловые и фиолетовые тона. Такая вот картинка, достойная пера:

Это были две преступные группировки: «солнцевские» и «казанские». Банды выстроились на пустыре возле каких-то складов двумя полукольцами друг против друга. Сквозь строй бандитов с одной стороны вышел огромный детина с тремя золотыми цепями на могучей шее и огромным, никак не меньше наперсного, золотым же крестом на груди.

Прямо не уркаган, а вроде как миссионер! Все в нем было чрезмерным: и слишком большие руки, поросшие слишком густым рыжим волосом, и слишком бегающие, слишком свирепые глазки, и слишком яркие белого металла пуговицы слишком желтого пиджака.

Сквозь строй его супротивников просочился маленький худосочный человечек с огромной головой. И тоже в цепях — кот ученый! Он, казалось, немного стеснялся своего интеллигентски-затюханного вида, поэтому гнусавил на манер пацанов из глухой провинции:

—        Я не понял, — гундосил он, помахивая пушкой. — Че ты мне предъявляешь, в натуре? За базар ответишь, Зеленый!

—        За базар, Буцефал, я отвечу, а вот кто ответит за беспредел?

—        Я беспредел не одобряю. В чем конкретно твоя предъява? — Буцефал сдвинул брови, не то хмурясь, не то пытаясь таким образом заставить шевелиться единственную извилину за лобной костью.

В чем конкретно?! — Зеленый побагровел. — Пять моих пацанов реально за хрен собачий положили, это тебе не конкретно?

—        А я-то здесь при чем? — почти искренне изумился хилый Буцефал. — Кто положил, с того и спрашивай.

—        Я и спрошу, со всей строгостью спрошу... Огонь, пацаны! — заорал вдруг Зеленый, как командир перед атакой, а сам слишком проворно для своей комплекции юркнул за спины своих гвардейцев...

Раздался грохот автоматных очередей, камера выхватила садистские ухмылки стрелков и содрогавшиеся в их руках от ярости, плюющие огнем и гильзами «калаши»... Вот на желтых и малиновых пиджаках появляются, как после перфорации, черные дырочки от пуль, вот с дикими криками падают друг на друга раненые бандиты, вот оператор меняет ракурс и показывает сверху заваленное трупами поле боя... А потом экран заволокло дымом, и все смолкло.

Подавленные этим зрелищем потребители кинопродукции испуганно притихли, поэтому смех Саши прозвучал в зале неприлично громко. С момента появления на экране обеих бандитских стай он хохотал, не переставая, так, что на него стали оборачиваться и шикать.

Сидевшая рядом Аня схватила его за рукав и дернула на себя, будто пыталась остановить:

—        Сань, ты чего?

—        Ой, Анька, ну и насмешили меня эти пацаны, — с трудом сдерживая похожий на рыданья смех, простонал Белов. — Кто такую лажу придумал-то?

—        Ну, это ж кино, Саш, кино, искусство... — попыталась вразумить его Аня.

—        Сам вижу — не театр. Это ж просто хрень какая-то...

—        Погоди, сейчас моя сцена будет. — Аня даже напряглась, пред и кушая свое появление на экране...

Она стоит на Тверской возле Пушки среди других ночных бабочек. На ней коротенькая блестящая юбка, белая шелковая блузка с декольте до пупка, сверкающая бижутерия. Фигурка что надо! Мимо путан медленно-медленно катит заморская тачка — тысяча девятьсот лохматого года выпуска «мерин». А в «мерине» все тот же Зеленый, все при тех же цепях, но уже в кожаном пиджаке и синей рубашонке.

Зеленый, оценив товар, выхватывает взглядом кокетливо выставившую вперед ножку Аню, манит скрюченным пальцем. Девушка, радостно вспыхнув, окидывает товарок гордым взглядом и, походкой модели, от бедра, направляется к гостеприимно распахнутой дверце допотопного авто., Позвякивают серебряные браслеты на Аниных запястьях, яркая искорка — красновато-оранжевый отсвет фонаря на мачте городского освещения — вспыхивает на золотой цепи на шее Зеленого. Машина торжественно удаляется вниз по Тверской, в сторону Кремля.

—        Ну, как? — спросила шепотом Аня, наклонившись к Саше.

—        Что как? — удивился он.

—        Как тебе мой эпизод?

—        И это все? — бестактно спросил Белов.

—        Что все? Нормальная роль! — обиделась Аня.

—        Вообще-то классно! На уровне современных требований, — спохватившись, похвалил подругу Белов.

—        А не заметно, что тушь потекла? — -никак не хотела успокоиться Аня.

—        Все в полном порядке, — обнадежил ее Саша. — Так ты еще ты там появишься?

—        Нет, это все. Там больше женщин нет по сценарию. Это ж крутой боевик, — пояснила Аня.

—        А-а, тогда понятно, — протянул Саша немного разочарованно.

Но, если честно, ни фига он не понял. Э,то вот из-за нескольких минут фильма, из-за этой роли без слов, Ань-ка так волновалась перед премьерой? Специально платье покупала, туфель пар сто перемеряла? Н-да, странные эти люди — актеры.

Но еще больше, чем эти, простительные в общем-то, всплески актерского тщеславия, Сашу доставали заполонившие экраны примитивные фильмы о русских криминальных делах. Тема была самоокупаемой и поэтому модной. Режиссеры, даже именитые, дружно бросились снимать фильмы про братков. Получалось нечто близкое к идиотизму, пародия не то на американские боевики, не то на милицейскую криминальную хронику.

Пацаны в этих лентах больше всего походили на придурков, временно выпущенных из сумасшедшего дома. Говорили киношные братки на безумном слэнге, от которого вяли уши.

Но самое, пожалуй, потешное было то, что роли авторитетов и их подручных исполняли известные всей стране актеры. Вся команда Гиммлера из «Семнадцати мгновений весны» ухитрилась порулить мафиозными структурами. Даже милейший Штирлиц, и тот отметился.

Сегодняшнего Зеленого Саша тоже узнал — этот толстый жизнерадостный актер вовсю рекламировал отечественное пиво. Там, «под сенью струй» золотого цвета, раскованный и добродушно-настырный, он выглядел куда как органичнее, чем на этой топорно снятой, запредельно-идиотской стрелке.

В реальной жизни все было и скучнее и проще. А иногда, между прочим, и смешнее. Но только вот кровь была, к сожалению, настоящая...

В отличие от фильма, банкет после него удался на славу. Саша впервые оказался на большой тусовке в Доме кино. Самое удивительное, что на премьеру этой абсолютно бездарной ленты съехались толпы известных актеров. Понятно^ что не столько для просмотра, сколько ради собственно тусовки. Тут все друг друга знали, при встрече преувеличенно громко ахали и целовались чуть ли не в засос. Что не мешало им тут же после этих иудиных поцелуев передавать следующим знакомцам сплетни о предыдущих, или, если сплетен не доставало, просто всласть позлословить. Не корысти, а искусства ради. Актеры ведь как дети, а дети — они бывают жестоки, бессознательно жестоки. Во всяком случае, в рассказах Ани все выглядело именно так.

От киношника Фила Саша знал, что вообще нынешний отечественный кинобизнес — это черная дыра. Здесь отмывались колоссальные деньги. Откат в кинопроизводстве- обычно бывал не меньше ста процентов. Но лучше — двести.

Саша даже журил Фила, что тот занимается не совсем своим делом. А именно, собирается не зарабатывать на кино, а в него вкладывать. Ну да ладно, должно же у человека быть хобби.

Аня, как ни удивительно, была здесь персоной довольно известной. Хотя бы судя по тому, как много киношных людей подходило к ней с поздравлениями по поводу премьеры фильма.

—        Поздравляю, дорогая! Такие роли тебе всегда удаются, — с фальшивой приторной улыбкой подошла к Ане молодая актрисулька. Кажется именно из тех, что толпились на панели в давешнем фильме:

—        Спасибо, дорогая, — с той же ядовитой патокой в голосе поблагодарила Аня.

Саша только усмехнулся, наблюдая, как Аня и девица с приклеенными улыбками трижды соприкоснулись щеками.

А знаменитостей-то вокруг! Что кур в курятнике! Знакомых лиц было на самом деле очень много.

—        Смотри, смотри, Табаков! — по-детски радовался Саша. — А вон — Армен Джигарханян.

—        Тише, тише, а то всех распугаешь. — Аня была довольна тем, что она такая крутая. Почти своя среди этих знаменитостей.

—        Молодец, деточка! Поздравляю! Нельзя зарывать такой талант в землю!— обняла и поцеловала Аню в щеку подвыпившая актриса.

Саша узнал ее, хотя и не помнил фамилии. Когда-то давным-давно он видел ее в фильме про войну, там она была хорошенькой санитаркой с удивленными глазами.

Сейчас глаза ее уже ничему не удивлялись, а щеки покрывал нездоровый румянец — то ли сетка старческих жилок, то ли просто слишком яркая косметика. Дама со следами былой красоты на лице...

—        Спасибо, огромное спасибо! — любезно раскланявшись с актрисой, Аня повернулась к Саше, притворно закатила глаза и скорчила смешную рожицу. — А вон, смотри, видишь там, у колонны, с Табаковым разговаривает? — шепотом сказала она, стирая платком со щеки «поцелуй актрисы».

—        И кто это? — Саша без всякого интереса посмотрел на невысокого паренька, явно своего ровесника.

Может на год-другой помладше. Паренек говорил с мэтром как равный, лучезарно улыбаясь и бойко, жестикулируя. Похоже, рассказывал что-то комичное — Табаков расплылся в улыбке, как его знаменитый кот Матроскин.

—        И кто этот солнечный мальчик? — еще раз повторил Саша.

—        Скоро его все узнают. Он актер театра Табакова. А сейчас на TV подвизается. «Куклы», передачу, смотришь?

—        Бывает, — кивнул Саша.

—        Так вот, это Сергей Безруков. И он там, в «Куклах» Ельцина озвучивает и добрую половину других героев, — с энтузиазмом объясняла Аня.

—        Ань, ты что, к нему неравнодушна, что ли? — Саша испытующе взглянул на раскрасневшуюся подругу.

—        Ну что ты, Саш, я тебя люблю, — почти искренне сказала Аня. Она уже знала, что шутить с Беловым на эти темы не следует: в этом случае ему почему-то изменяло чувство юмора. А ее инстинкт самосохранения не подводил почти никогда. — Может, познакомить?

Саша еще раз бросил взгляд на бойкого молодого человека. Тот, откидывая со лба челку, уже что-то впаривал Михаилу Казакову, который в ответ на его слова кивал и невозмутимо попыхивал трубкой.

— Боюсь, пока рылом не вышел, — неловко пошутил Саша. — Поехали к тебе. Надоело мне здесь.

VIII

С утра, благо выдалось воскресенье, Саша договорился с архитектором ехать смотреть, как продвигается строительство загородного дома.

Еще до отъезда Оли с Ваней в Майами Саша купил эти полгектара земли на Рублевке. Место было хорошее, обжитое и совсем недалеко от Москвы. Недаром дачная эпопея здесь началась еще до революции. Говорят, у самого великого князя Сергея Александровича здесь был загородный дворец. Вроде бы он даже и сейчас существовал, этот дворец, только был сокрыт за высокими заборами правительственных резиденций.

Строительство здесь велось ударными темпами, почти комсомольскими. И даже не почти, а именно комсомольскими. Ближайшими его соседями были новые русские: банкиры и коммерсанты, по большей части выходцы из бывших комсомольских работников последнего советского призыва.

Саша, приглядевшись к соседским строениям, частью завершенным, а частью находившимся в процессе созидания, решил не отступать от общепринятых правил. Первым делом вдоль границ участка он возвел двух с половиной метровый красный кирпичный забор. И лишь потом с архитектором уже в этом замкнутом пространстве они стали планировать, где будет стоять дом, где хозяйственные постройки, где пройдут дорожки, где будет пруд с зеркальными карпами и все прочее. Главное — без всяких пираний, здесь все должно быть патриархально и по-семейному.

Сказочный дом с островерхими башенками по углам Саша нарисовал сам. В этом его «проекте» сошлись его детские представления о волшебных замках из сказок и те образы удивительных домов, которые он видел в Европе и Америке. Все должно быть красиво, функционально и максимально удобно для жизни. Что бы ни случилось с Сашей, у его сына будет свой дом, настоящий дом. Крепость!

Архитектор Андрей, не от мира сего длинноволосый человек с русой бородой и задумчивым взглядом, долго смотрел на его рисунок, но оценку свою высказал в какой-то заумной форме:

— Да это Эльсинор какой-то! По сути... А в общем — эклектика... Впрочем, отсутствие стиля, определяемого канонами конкретного архитектурного направления есть тоже своего рода стиль.

—        Что, хреново нарисовал что ли? — по-простецки спросил Саша.

Ему нравился этот богемного вида парень, хоть и выражался он порою так витиевато, что Саша потом мысленно расшифровывал его длинные фразы.

—        Да нет, нормально, — Андрей внимательно, разглядывал рисунок, что-те прикидывая. — Хозяин-барин. Думать будем, в процессе разберемся.

Разбирался Андрей как-то очень долго. Целый месяц Саша не мог добиться от него готовых чертежей. Это начинало доставать.

Но зато когда архитектор принес ему бумаги с цветными эскизами, Саша готов ему был все простить — и необычайную медлительность, и заумные слова, и уклончивые ответы на конкретные вопросы.

Андрей почти ни черточки не поменял в том облике дома, который представил и нарисовал Саша. Он только довел карандашную зарисовку до ума и просчитал идеально каждый угол, каждую лесенку, каждый тупичок, каждое стеклышко. Особенно хорош был эркер с витражом в готическом стиле. По эскизам Андрея, на которых он вписал дом в окружающее пространство, уже вполне можно было представить, как это все будет. Классно будет...

На сегодняшний день рабочие завершали стены второго этажа. Саша не то чтобы взял на себя роль постоянного надзирателя, но как только выдавалось свободное врмея, он ехал сюда, в свой будущий дом.

Сегодня он и с Андреем прикатили перед самым обедом. Аня напрашивалась ехать вместе ними, но Саша ей отказал, причем довольно резко. И тут же об этом пожалел. Нe потому, что отказал, а потому что сделал это действительно слишком груба. Аня, похоже, даже обиделась.

Ну не мог, не мог он везти свою любовницу в дом, где будут жить его жена и сын. Параллельные линии не должны пересекаться. Этому учат еще в школе. Аня хороша в постели... Как там вчера сказала та актриска: «Такие роли у тебя получаются»? Именно так. А жена и сын — это часть его самого...

Рабочие как; раз пошли обедать в свою бытовку. А». Саша решил побродить

по стройке. Он поднялся по деревянным сходням на второй этаж и, встав у оконного проема, засмотрелся на потрясающий пейзаж, из-за которого в большой степени и остановил свой выбор на этом участке. Там, вдали Москва-река, утопая в зелени деревьев, делала плавный поворот между холмами...

«Красотища-то какая! Вот она, Россия, Родина!..» — восхищенно подумал Саша.

И тут же одернул себя. На восхищение времени не было. В его жизни в.се меньше места оставалось эмоциям. Порой, словно спохватившись, он задумывался над тем, нужно ли ему то, что он делает? В самом начале существования Бригады, когда все было внове, он получал удовольствие и от преодоления трудностей, и от пьянящего чувства опасности, с которой были связаны его решения и их последствия. А еще больше от ощущения власти, от того, как охотно все окружающие подчинялись его приказам. Как там у Окуджавы: «Каждый сам ему выносит и спасибо говорит...»

А теперь даже работу по «Социуму», проекту, который должен был вознести его на командные высоты бизнеса и сделать своим, пусть с оговорками, человеком в околокремлевской тусовке, он смотрел как на обузу. Почему так произошло? Может быть, потому, что тогда он был свободен в своих решениях и играл по правилам, которые сам же и устанавливал? А теперь, как Москва-река, он должен был плыть в назначенных природой берегах? Нет, не природой, а Виктором Петровичем Зориным!

Саша посмотрел на часы — пора было ехать в Москву. Их с Пчелой ждали на Совете директоров банка «Социум». Отработанная технология наката и на этот раз не дала сбоя: пришло время принимать новое хозяйство...

IX

В Майами было хорошо. Оле нравилось здесь все. И в первую очередь — климат. Никакой слякоти, мерзкого холодного ветра, пронизывающих дождей. Ванькины комбинезоны, которые она так старательно упаковывала перед отъездом, так и остались лежать в огромном чемодане.

В первый же месяц она накупила себе здешней одежды: хлопковые шорты, шорты льняные, просторные тишотки, в смысле футболки, соломенную шляпу и сабо на пробковой подошве. Ну, и, конечно, шелковых платьев, юбок и блузок, не мнущихся и приятно холодящих тело. Ванькин гардероб состоял в основном из шортиков и маечек. Большую часть дня  они проводили возле бассейна, где одежды, собственно и не требовалось. Бикини для нее и «форма номер ноль» для маленького Ваньки, который предпочитал купаться голышом.

Оля так и не смогла отучить сына играть с оружием. Но зато здесь вместо пахнущих машинным маслом и металлом папиных «игрушек» ребенок забавлялся с водяным пистолетом, пугая няню и повариху неожиданными «мокрыми» выстрелами. Те притворно ахали, приводя малыша в полный восторг.

А когда Макс, сраженный очередной водяной очередью, картинно упал в бассейн прямо в одежде, потеряв в падении панаму, Ванька визжал, как поросенок. И метко потопил отчаянно не желавшую сдаваться панаму. Та, обиженно булькнув, затонула лишь после третьего выстрела.

Но, наверное, самым удивительным для Оли было то, что у нее впервые в жизни появилась прислуга. Причем в количестве, заметно превышающем ее распорядительские способности. Если бы не помощь Макса, ока, наверное, никогда не научилась бы рулить всем этим штатом местных русских. И, как, ни странно, ей это стало доставлять удовольствие.

Для работы по дому были наняты люди из советских эмигрантов, так и не вписавшихся в богатую жизнь Америки. Кроме, пожалуй, Ксюши, веселой хохлушки из-под Киева, няни для Вани, которая работала у Оли, сочетая работу с заочной учебой в каком-то американском университете. Ксюша сразу предупредила, что в следующем году она полностью переключится на учебу, и Оля согласилась на ее условия. Была уверена, что они не останутся в Америке на постоянное жительство.

Погода погодой, но она скучала по русской пище, по черному хлебу и соленым огурцам, по бабушке. И, конечно, больше всего по Саше. Хоть тот и вел себя не слишком-то примерно в последние месяцы их совместного житья-бытья. Но здесь, под солнцем и пальмами все плохое как-то забылось. К тому же сытная беззаботная жизнь безусловно располагает к всепрощению.

Кроме няни в доме хозяйствовали: повариха Антонина, садовник Николай, горничная-уборщица Леночка. Несколько средних лет женщин были на подхвате. Они все время менялись и Оля, обалдев от большого количества новых лиц, никак не успевала запомнить их имен, выкручиваясь классическим «вы».

Повариха и садовник — супружеская пара в летах — были из Пскова, типичные «советские люди», даже по-английски не научились говорить. Но представились все-таки просто по именам — в Америке отчества как-то не приживались. Николай в советском прошлом был инженером, а Антонина — шеф-поваром интуристовского ресторана. Поэтому блюда русской кухни у нее были — пальчики оближешь.

Сначала Оля робела и чуть ли не стеснялась прислуги, потом вдруг поймала себя на том, что начала на людей прикрикивать. Прямо барыня на вате! Лишь через пару месяцев, привыкнув к новой для себя роли, она нашла верный тон. И с тех пор каталась как сыр в масле, предоставив с одной стороны прислуге возможность нести груз своих обязанностей, а с другой — оставив за собой право контроля и даже наказания провинившихся, А хозяйство — после московских-то углов было огромное...

Ванька же вписался в курортную жизнь сразу. Эх, хорошо быть ребенком! Только вот баловали его тут почем зря. Да, еще здесь были кошки. Рыська и Марыська. Обе рыжие и достаточно нахальные. Поначалу нахальные. Ванька быстро их поставил на место, пару раз чуть не задушив в объятиях:. Теперь большую часть времени Рыська и Марыська проводили в щелях за шкафами, куда ребенок не мог добраться со своей любовью к животным... и водяным пистолетом. А наглые свои усатые физиономии казали миру, лишь по вечерам, когда мальчик под ведомством Ксюши ложился в кроватку в своей детской. Оля специально привезла с собой книжку с теремками и колобками, Хотела, чтобы Ванька слушал русскую речь.

Обязанность читать мальчику вслух Оля возложила, когда не делала этого сама, на Ксюшу. .

«...С этих пор братья стали жить вместе, под одной крышей. Вот и все, что мы знаем про трех маленьких поросят — Ниф-Нифа, Нуф-Нуфа и Наф-На-фа...», — читала она Ивану перед сном с неистребимым хохляцким акцентом...

—        Ну, ты понял сказку про трех поросят? — спросила сына на другой день Оля. Ванька насупился и кивнул. — Ну, о чем она?

—        Вок ляки озе... — «Волк лапки обжег», — поняла Ольга и захохотала, как сумасшедшая, хотя у малыша глаза были на мокром месте от сочувствия бедному волчку, которого доконали злые поросята.

А когда она описала эту сцену с Иваном Максу, приглашая посмеяться, тот сказал без тени улыбки, что вообще-то это сказка о наезде на трех поросят. Смешного здесь ничего нет. Просто они хорошо подготовились к накату. И правильно организовали охрану...

И только после этого позволил себе сдержанно усмехнуться, давая понять, что это шутка. «Кто бы мог подумать, Макс способен шутить, у него есть чувство юмора! Кто бы мог подумать?», — удивилась Оля.

Вечером того же дня Макс удивил Олю еще раз. Она была в доме, когда услышала доносившееся откуда-то сверху бренчание гитары. Это был не какой-то из американских стилей, что было бы естественно, а наш дворовый, родной бой, сотни раз слышанный в детстве. В свое время сколько она ни старалась, — при всем том, что училась в музыкальной школе, — ничего похожего воспроизвести так и не смогла.

Она пошла на звук, на крышу особняка, служившую одновременно солярием. Макс, сидя в одном из шезлонгов спиной к ней, очень серьезно, как все, что он делает, пел... Даже не пел, а словно говорил сам с собой:

А потом до утра можно пить и гулять, Чтоб звенели и пели гитары, И спокойно уснуть, чтобы не увидать Во сне кошмары, мусоров и нары...

«Надо же, — подумала Оля, — Макс еще и на гитаре играет! Вот уж не ожидала... Вот только ни голоса, ни слуха!»

Она подошла и устроилась на соседнем шезлонге. Но Макс, не допев Высоцкого до конца, отставил гитару в сторону... Вот вечно он такой — на все пуговицы застегнутый!

Некоторое время они сидели молча, глядя на океан, серебрившийся вдали... Потом Оля, чтобы не молчать, спросила, откуда у него такой большой шрам от ожога на спине. Его она заметила, когда Макс, выбравшись из бассейна со своей панамой, снял майку.

—        Горел в бээмпэ под Кандагаром, — неохотно объяснил охранник.

—        Расскажи, — попросила Оля.

—        Да что рассказывать... Подорвались на мине, дверь заклинило, мы все задохнулись от дыма там, как крысы на сковородке вертелись... — Он тяжело вздохнул. — Ребята снаружи ломом открыли люк, вытащили нас... Я один из пятерых выжил.

—        Как же ты потом?

—        Клаустрофобия у меня была... И ожог, двадцать процентов тела... В Центре реабилитации пришлось поваляться-Вылечили...

Он встал и, взяв гитару, аккуратно положил ее на свой шезлонг.

—        Ты извини, Оль, я пойду... — видно, разговор давался ему нелегко, так сильно он был расстроен. — Ты первая, кому я об этом рассказал... До завтра, — и он направился к ведущей в дом лестнице.

А Оля подумала, что зря он так все в себе носит. Добром это не кончится. Иногда нужно выговориться, расслабиться...

Из всех развлечений, после купания в океане, больше всего Оле здесь нравился аквапарк, тот, что был неподалеку от Фламинго-парка. Он, видимо, был не самым большим в Майами, зато здесь было как-то очень уютно и, одновременно, захватывающе. Оле самой очень нравилось скатываться по водяным горкам, пока Ваня с няней катался в лягушатнике, где все было «как у больших», только в уменьшенном виде...

Оля с дикими криками спускалась по спиралям, вместе с Максом на двойном надувном круге они ухали вниз по двускатному желтому желобу, который потом возносился вверх, и лишь после нескольких динамичных, колебаний вверх-вниз круг с седоками застывал в нижней точке равновесия. Были там и черные закрытые трубы, где по стенкам светились тусклые лампочки, а ты не мог понять, куда и в каком точно положении несешься.

Но самой восхитительной и ужасной была водяная горка под названием «камикадзе». Она представляла собой широкую, почти вертикально закрепленную пластиковую трубу с загнутым кон-цом-отверстием, направленным в сторону бассейна... Человек-снаряд в ней набирал такую скорость, что, вылетая из нее, плюхался в бассейн, пролетев несколько метров по воздуху.

Оля спускаться здесь не решалась. И только иногда смотрела, как это делает Макс. Он же в каждый их приезд в аквапарк обязательно скатывался по «камикадзе» несколько раз, хотя и признавался потом, что после каждого спуска у него все тело болит и постанывает.

С этим самым «камикадзе» вышла уморительная история. Как-то раз, когда они с Максом стояли на берегу детского бассейна и наблюдали за радостно плескавшимся Ванькой, что-то обсуждая между собой, к ним подошла полная брюнетка в бикини и на чистом русском языке простодушно поинтересовалась:

— Ребят, а где здесь, говорят, самая большая горка? Кикабидзе, кажется, называется.

Оля в ответ прыснула, но Макс серьезно объяснил, где эта самая «кикабидзе». С тех пор они и между собой только так эту страшную горку называли.

Сегодня Оля почти решилась на «ки-кабидзе», но Макс ей запретил. Перед Сашей он головой отвечал за Элину и Ванину безопасность. Эту горку же безопасной мог назвать лишь совсем безбашенный человек.

—        Ну, Макс, честное слово, я же уже никогда не решусь, только сегодня, — просила Оля, не вполне уверенная, что и сегодня-то решилась бы, даже если бы этому не препятствовал Макс.

—        Нет, Оля, — Макс взял ее за запястье и повел ее в сторону лягушатника. — И вообще нам пора.

—        Макс, у нас что, какие-то важные дела появились? Ты что командуешь-то? — полушутя-полусерьезно возмутилась Оля.

—        Антонина просила к обеду не опаздывать. Она как раз твои любимые голубцы затеяла.

—        Ну ладно, раз голубцы, тогда идем. Но учти: когда-нибудь я все равно прокачусь. — Оля должна была оставить последнее слово за собой.

—        Вот Саша приедет — тогда и катайся, — не терпящим возражений тоном сказал Макс, поскольку это был вопрос в его компетенции.

—        Вот-вот, быстрей бы приезжал. А то ты меня со своей безопасностью совсем затерроризировал, — засмеялась Оля. — Скоро не то что горки, собственной тени буду бояться. — Ванька, вылезай, пора домой! — крикнула она сыну...

Шоколадный Ванька в оранжевых плавках выскочил из лягушатника, обрызгав с ног до головы мам и детишек, стоявших на краю бассейна, и с криком «Папа, папа...» бросился к Максу...

Оля поймала сына, перехватив его за пояс. Ванька завизжал, попытался вырваться, протягивая руки к охраннику.

—        Да, пожалуй, Саше и впрямь пора приехать, — растерянно сказала Оля опешившему Максу.

X

Ильяс и Султан уже который месяц сидели на этой даче. Похоже, выбор убежища был сделан правильно — ими за все это время никто из аборигенов или представителей власти не заинтересовался. Хотя располагалась дачка в двух шагах -от Москвы, в писательском поселке Переделкино. Может, потому их и не нашли, что слишком близко от Москвы...

По телевизору время от времени сообщали о ходе расследования по делу Листьева — их делу... Шмонали по всей стране. Конкретный такой был шмон. А они — совсем рядом и хоть бы что!

Впрочем, информация этого рода появлялись все реже. Глядишь, скоро можно будет и покинуть эту переделкинскую обитель.

Дачка была не очень большой, но зато с обширным участком и высоким дощатым забором. Поэтому они могли спокойно гулять по территории и даже жарить шашлыки на мангале в глубине двора. Раз в неделю к ним приезжали и привозили продукты.

И вообще здесь было тихо. Слишком тихо. Их уже тошнило от этой тишины. И Султан и Ильяс привыкли совсем к другой жизни. Здесь не было ни девочек, ни казино, ни даже нормального курева. В смысле травки...

Во время очередного телерепортажа из Буденовска о захвате Басаевым тамошней больницы, в котором тут и там мелькали до боли знакомые, такие родные лица ребят из их отряда, Султан с досады несколько раз хлопнул себя ладонью по коленке:

— Лучше бы мы тогда в Чечню, к Шамилю вернулись, сейчас бы тоже в телевизоре были! — Казалось, сейчас его волнует не собственная жизнь, которая висела на волоске, как, впрочем, й всегда, а лишь упущенная возможность покрасоваться перед камерами в маске и с автоматом наперевес. А еще лучше без маски, чтобы эти свиноеды видели лицо человека, готового умереть за свободу Кавказа.

Ильяс разделял его восхищение дерзким набегом Басаева на больницу: прямо в лучших традициях гордого чеченского народа. И тоже жалел, что Юскаевы не разрешили им вернуться на родину, когда Шамиль набирал людей для этого рейда. И тогда они не гнили бы здесь, можно сказать, заживо. А Шамиль герой, настоящий герой! Прошел за считанные часы пятьдесят два поста федералов и нигде не засветился. Да, что и говорить, за деньги эти русские мать родную готовы продать...

Ильяс щелкал языком от восторга, слушая разговор Черномырдина с Басаевым. Черномырдин выглядел растерянным и не знал толком, что сказать, хотя и пытался сохранять начальственную осанку и грозный голос...

—        Да, не повезло мне тогда с прикупом, — кажется, в сто первый раз посетовал Султан.

—        На все воля аллаха, — в сто первый раз отозвался Ильяс. Он тоже тогда играл из рук вон плохо. — Ну, я пошел к себе...

Он спал на втором этаже в небольшой комнатке в мансарде. Султан ночевал внизу. В отличие от Ильяса, он еще не разучился читать книги. А на этой бывшей писательской даче их было вдоволь. Собрания классиков, пухлые производственные романы и множество поэтических книг с дарственными надписями: «Дорогому Николаю...». Дорогой Николай, похоже, редко читал стихи —сплошь и рядом в дареных книгах Султан натыкался на неразрезанные страницы. Он пытался приучить к чтению Ильяса, но на того книги действовали как снотворное. Он засыпал на третьей, в лучшем случае на четвертой странице.

Султан когда-то, еще в мирной жизни, отучился пару курсов в Литературном институте в группе переводчиков. И до сих пор иногда писал стихи. Не хуже, кстати, тех, что в книгах с автографами. Но как раз тогда началась борьба Джохара за чеченскую самостоятельность — о какой учебе могла идти речь? Тем более, что в Чечне тогда крутились колоссальные деньги. Надо было успеть подзаработать, чтобы потом построить дом где-нибудь в грозненском предместье, жениться и растить сыновей. И, конечно, писать книги.

Но все обернулось иначе. И вот он здесь, на этой даче. Через два месяца Султану должно было исполниться двадцать шесть лет. Ильясу только-только миновало двадцать. Что будет дальше, никто из них не знал.

Как Султана угораздило попасть из поэтов в киллеры, он и сам сейчас не понимал. Жизнь так сложилась. Когда-нибудь, если он выживет в этой мясорубке, то напишет обо всем этом роман. И обязательно со счастливым концом. Пока же приходилось думать только о хлебе насущном. Как раз завтра поутру должен был приехать Ахмед и привезти продукты...

Свернув с Симферопольского шоссе, Ахмед извилистой, плохо заасфальтированной дорогой проехал мимо заборов роскошных генеральских дач и сбавил скорость. Здесь, в поселке на каждом шагу попадались «лежачие полицейские».

Подъезжая к дому, где ждали его Султан с Ильясом, он позвонил по мобильнику, чтобы не сигналить перед воротами. Краем глаза Ахмед успел заметить, что ехавший за ним зачуханный красный «Москвич» притормозил метрах в пятидесяти от въезда на Их территорию. Но не придал этому значения. Это наверняка местный, деловые люди на таких раритетах не ездят.

И уже через пару минут он въезжал во двор. Султан и Ильяс встретили его радостными улыбками. Как-никак — чуть ли не единственное развлечение.

— Закрывайте ворота, — крикнул Ахмед по-русски.

Султан взялся за правую створку, а Ильяс за левую. Любопытные взгляды соседей им меньше всего были нужны. Тем более, что в этот момент появился в пределах видимости давешний «Москвич». Он резко свернул в их сторону и, взревев заслуженным движком, почти мгновенно оказался у них во дворе. Двери его распахнулись, из них выскочили двое в черных масках с пистолетами в обеих руках. Стреляли они по-македонски, быстро, профессионально и бесшумно. Ни Султан, ни Ильяс не успели толком подумать, что происходит, не то что вытащить оружие.

Ахмед бросился на землю и попытался отползти за свой пикап.

—        Эй, чечен! А ну, встать! — крикнул один из стрелков.

Ахмед медленно поднялся, подняв вверх руки: всем своим видом он демонстрировал полную и безоговорочную капитуляцию. Ноги у него дрожали...

—        Передашь своим, — человек в маске показал глушителем сначала на Ильяса, потом на Султана, — что Это за Листьева!

Ильяс лежал, уткнувшись носом в траву, а Султан — на спине, устремив мертвый взор в июньское высокое небо. Так и не удалось ему написать роман о судьбе поэта-киллера...

—        Передам, — послушно кивнул Ахмед, но его ответа никто не ждал.

Киллеры, словно «двое из ларца, одинаковых с лица», исчезли в своей битой металлической коробке... «Москвич», не разворачиваясь, задом выехал за ворота и газанул...

Саша был доволен. Уже сегодня информация об убитых чеченцах пройдет по основным каналам, а завтра появится в газетах. Об этом уже позаботился Павлючков. Первая съемочная группа появилась на месте происшествия спустя двадцать минут. Лев Викторович же организовал и утечку информации из чеченского клана.

Отныне никто и никогда не будет связывать смерть Листьева с бригадой Белого. Правда, наконец, восторжествует и пресловутое общественное мнение свяжет исполнение этого убийства с чеченцами. Успокоятся и органы, записав себе маленький плюсик супротив множества минусов в деле Листьева.

— Фила, включи телевизор, сейчас новости будут, — попросил Саша, доставая из заветного шкафчика бутылку «Джони Уокера».

Симпатичная дикторша уже начала дневной обзор новостей. Интересовавшая Сашу с Филом новость шла второй, сразу после сообщения об очередных кремлевских «рокировочках».

«Сегодня утром, — говорила она проникновенным тоном, — в подмосковном поселке Переделкино были убиты активные члены так называемой чеченской преступной группировки Султан Нухаев и Ильяс Сулейманов. Из конфиденциальных источников стало известно, что именно эти люди подозреваются в совершении убийства известного телеведущего Владислава Листьева. Начато расследование. За комментариями мы обратились к представителю пресс-службы Министерства Внутренних дел Андрею Викторовичу Денницыну.

Ведущая повернулась в кадре направо и камера, отъехав назад, показала и ее собеседника. Денницын, похоже, только что вернулся из отпуска. Легкий ровный загар и жизнерадостный взор выдавали недавнего отпускника. Держался он уверенно, был в теме и отвечал на вопросы ведущей напористо и со знанием дела.

—        Андрей Викторович! Наша милиция все эти последние месяцы искала убийц Владислава Листьева. И вот сегодня они обнаружены убитыми. Что бы вы могли сказать по этому поводу?

—        Да, Настя. Судя по всему, все обстоит именно так. Султан Нухаев и Ильяс Сулейманов давно подозревались нами в совершении этого преступления. Они

уже несколько месяцев находились в розыске.

— А теперь они убиты...

—        Да, теперь они убиты. И, к сожалению, не могут дать показания. Потому что вы понимаете, Настя, нас интересуют не только непосредственные исполнители убийства, но и его заказчики. Их поиском мы продолжаем заниматься.

—        А здесь у вас есть подозреваемые?

—        Безусловно. Но я, Настя, в интересах следствия пока не могу назвать их имена.

—        Это понятно, Андрей Викторович. А как бы вы могли прокомментировать следующий сюжет — о задержании в США известного российского авторитета, так называемого вора в законе Владимира Иванченко, в определенных кругах известного под кличкой Дед?»

—        Ни хрена себе! Ты слышишь, Фил?! — Саша чуть не поперхнулся виски, которое щедро разбавил содовой и потихоньку смаковал, наслаждаясь этой телебеседой на профессиональные темы.

—        Слышу, не глухой, — Фил нахмурился.

На экране появились кадры, где седобородого Деда вели под белы руки дюжие американские полицейские, а он пытался то боднуть кого-нибудь из них * головой, то пнуть по чьей-то случайно подвернувшейся фэбээрошной заднице. Инвалидной коляски отчего-то в кадрах хроники не наблюдалось...

«Иванченко арестовали в Америке за рэкет. Андрей Викторович... — проговорила ведущая, давая понять, что слово предоставляется Денницыну.

—        Настя, — имитируя уверенный тон ведущих НТВ в спутниковых перекличках, мгновенно отозвался тот. — Это обвинение даст, я думаю, им возможность упрятать Иванченко за решетку лет на пять-шесть. Если бы его взяли за неуплату налогов, как было в свое время с Аль Капоне, то он сел бы, минимум, лет на десять-двенадцать.

—        Эксперты в один голос утверждают, что оттуда, из США Иванченко руководил едва ли не всем российским криминальным сообществом. Это правда? — ведущая склонила голову и обворожительно улыбнулась...

—        Как вам сказать, Настя? — Денни-цын не был столь категоричен. — Конечно, Иванченко — фигура влиятельная в криминальном мире. Но этот мир все же

не настолько организован, чтобы им мог руководить один человек. Даже такой, как Иванченко. Вот, кстати, и самые последние события, я имею в виду сегодняшнее убийство в Переделкино, говорят о том, что между преступными группировками существует масса противоречий. Я даже рискну предположить, что убийство это организовано одной из славянских группировок. Ведь ни для кого не секрет, что между чеченцами и славянами продолжается криминальная война.

—        В таком случае, может быть как-то связано это убийство с арестом Иванченко

—        Да нет, — усмехнулся Денницын и посмотрел на ведущую ласково, как на умственно отсталого подростка, — я думаю, что эти события разного масштаба. Но вот тот факт, что арест Иванченко усилит позиции чеченских преступников, мне кажется бесспорным. Иванченко как раз и пытался организовать славян против чеченцев. И иногда ему это удавалось...

—        Спасибо, Андрей Викторович, за ваш комментарий...»

Обмен любезностями Сашу не интересовал, он убавил звук.

—        Да, Саня, зверьки сейчас и вправду обнаглеть могут... — Фил ловко, на манер того, как ковбои крутят «кольт», крутанул на пальце связку ключей.

—        Не дождутся! — резко бросил Саша.

Он достал из бумажника золотую монету с изображением Деда и, подбросив ее в воздух, зажал между ладонями. — Ну что, Фила, орел или решка?

—        Так ведь там всегда — орел, как ни кинь, — Фил прекрасно помнил, что на обеих сторонах монеты изображен Дед.

—        Что и требовалось доказать, — констатировал Саша. — А ацтеков мы мочили и всегда мочить будем,— без всякой логики добавил он.

Но Фил его, кажется, понял. Все возвращалось на круги своя.

Часть вторая