— Включить фонари! — нервно произнес Богданов. — Теперь уже в нас не выстрелят…
Сразу несколько фонарей вспыхнули и отодвинули неуютную мокрую тьму к стенам ложбины. В их свете совсем несложно было обнаружить неподвижные тела шестерых диверсантов. Но на них никто толком и не взглянул, все сразу кинулись к лежащим на камнях товарищам — Степану Терко и Прохору Эльчину. Дубко стремительно опустился на колени перед Эльчиным и прислушался.
— Вроде дышит, — неуверенно проговорил он. — Точно, дышит! Братцы, он живой! Ну-ка посветите мне сразу двумя фонарями!
В свете двух фонарей, которые держал в руках Соловей, Дубко принялся оказывать Эльчину помощь. Такую помощь умел оказывать каждый спецназовец КГБ, поскольку проходил медицинскую подготовку.
Богданов же тем временем склонился над Степаном Терко.
— Куда тебя? — спросил он.
— Понятия не имею, — чувствовалось, что Терко с трудом произносит каждое слово, хотя и старается делать вид, что с ним все в порядке. — Вроде бы и никуда… Но все-таки что-то застряло у меня внутри. Силы выматывает… — Степан собрался с силами и продолжил: — Только ты не говори сейчас никаких глупостей, ладно? Ну, вроде того, что я, мол, нарушил инструкцию и подставился под выстрел.
— Так ведь нарушил же, — качнул головой Богданов.
— Да, нарушил… А ты бы не нарушил? Просто я среагировал быстрее, чем ты. Вот и вся разница.
— Да, нарушил бы, — сказал Богданов.
— Вот то-то и оно, — сказал Степан. — Так что посадишь меня под арест потом, когда наши приключения закончатся. За нарушение инструкции. А пока посмотри — что там у меня, куда и как.
Глава 20
После оказания первой помощи Терко заявил, что чувствует себя гораздо лучше. И даже попытался встать на ноги.
— Лежи и не шевелись! — прикрикнул на него Богданов. — Побереги силы!
Степан скептически хмыкнул, но подчинился. Что же касается Эльчина, то он по-прежнему был без сознания.
— И что будем делать дальше? — спросил Дубко у Богданова.
— Значит, так, — подумав, сказал Богданов. — Сейчас я свяжусь по рации с Иркутском и коротко обрисую им ситуацию. Далее сделаем так… Мы втроем берем раненых и как можно скорее несем их на магистраль. Должна же там быть хоть какая-то больничка! Рябов и Чудояков останутся здесь охранять пленных. Не тащить же их с собой! А то вдруг они сиганут в темноту с какой-нибудь кручи. Ищи их потом…
— Ну так они связанные, — отозвался Рябов.
— И что с того? — поморщился Богданов. — Сиганут и связанные! Разве ты на их месте не сиганул бы?
— Обязательно сиганул бы, — согласился Рябов.
— Ну так и они тоже… В общем, так. Остаетесь и охраняете. А мы займемся ранеными. Сейчас это важнее всего. Ждите меня, я скоро.
Он выбрался из впадины — рация здесь волны не ловила. Отсутствовал он недолго.
— Что, обрадовал иркутских полковников и подполковников? — спросил Дубко.
— Еще как, — усмехнулся Богданов. — Сказали, что поднимаются по тревоге и мчатся к нам на всех парах! Конечно, для этого надо какое-то время… А потому ждать их мы не будем. Рябов и Чудояков остаются здесь, мы трое готовимся к транспортировке раненых.
— Понятно, — за всех ответил Дубко.
И вдвоем с Соловьем они стали мастерить носилки. Вскоре носилки из жердей и веток были готовы. Дубко и Соловей осторожно уложили на носилки все еще пребывающего без сознания Эльчина.
— А ты поедешь на мне верхом, — сказал Богданов Степану Терко.
— Да ты только помоги мне подняться, — запротестовал Терко. — И поддерживай меня по ходу движения. А там уж я как-нибудь и сам… А то ведь упреешь и уронишь ценную ношу в моем лице!
— Ничего, я подхвачу! — отозвался Дубко. — Не расшибешься! Тут и идти-то всего ничего — чуть больше километра! Ну что, командир, потопали?
— Одну минуту, — сказал Богданов. — Вот задам только несколько вопросов этим молодцам и пойдем. Ну-ка, посветите мне фонарями!
Рябов и Чудояков включили фонари и направили их на пленных. Пленные были связаны, они безучастно сидели рядышком, прижавшись к холодному плоскому камню. Сверкающие в свете фонарей дождевые капли струились по их лицам и одежде. Богданов приблизился к пленным и какое-то время молча их разглядывал.
— У меня к вам вопрос, — сказал он. — Только один. На другие вопросы у меня нет времени. Их вам будут задавать другие люди. Вопрос такой: что вы знаете о поджоге поселка в пятидесяти километрах отсюда? Поселок называется Светлый.
Ни один из троих диверсантов ничего не ответил.
— Не усугубляйте свою вину, — мрачно предупредил Богданов. — У вас она и так большая. Попытка подрыва важного государственного объекта — раз. Сбор важных сведений стратегического характера, то есть шпионаж, — два. Ну и, наконец, вы ранили двух наших товарищей — можно сказать, двух государственных служащих. Это три. Весь этот букет по нашим законам тянет на очень и очень крутую меру. Так что не берите на себя еще и вину за поселок Светлый. Итак, я повторяю свой вопрос…
Но и на этот раз никто из пленных не проронил ни слова.
— Угу, — мрачно произнес Богданов. — Молчите… Что ж, мы можем поступить и по-другому. Я вот сейчас возьму и пристрелю одного из вас! Ничего, для допросов нам хватит и двоих! Третий — лишний… Выбирайте — кто из вас хочет быть этим лишним? Или мне выбрать самому?
Богданов угрожающе вскинул автомат и ткнул срезом ствола в лоб одному из пленных.
— Ты? — яростно скаля зубы, спросил он, после чего проделал точно такую же процедуру в отношении остальных пленных. — А может, ты? Или — ты?
Столь угрожающие действия Богданова оказались не напрасными.
— Мы не знаем ни о каком поселке, — мрачно ответил один из пленных. — У нас было другое задание…
— То есть взорвать мост? — уточнил Богданов.
— Да…
— И все? Я спрашиваю, это все?
— В зависимости от обстоятельств, — все так же мрачно ответил пленный. — Либо оставаться здесь, либо — уходить.
— С кем вы здесь поддерживали связь? — все так же напористо спросил Богданов. — Есть такие люди?
— Да, есть…
— Вездеход со взрывчаткой — тоже ваших рук дело? — отрывисто и зло спросил Богданов.
На это диверсанты не ответили ничего, лишь смутно шевельнулись в темноте.
— Понятно! — выдохнул Богданов. — Подробности будете рассказывать в другом месте. А у нас сейчас другие дела…
Дубко и Соловей подняли носилки с Эльчиным, Богданов кряхтя взвалил себе на загривок Степана Терко.
— Все, поскакали! — дал он команду.
И они пошли по направлению к магистрали. Дождь к этому времени уже прекратился, и это было хоть и маленьким, но все-таки добрым подспорьем для спецназовцев. Идти под дождем куда как неприятнее, чем если дождя нет.
Шли быстро — настолько быстро, как только могли. Терко то и дело пытался протестовать и уверял, что он вполне может идти самостоятельно, но Богданов лишь один раз цыкнул на него, а все остальное время молчал — берег силы.
— А давай-ка поменяемся! — предложил Богданову Дубко, когда они прошли половину пути. — Ты — берись за носилки, а я — понесу Степана!
Но и на этот раз Богданов ничего не сказал и ноши своей никому не отдал. В таком-то порядке — с Эльчиным на носилках и со Степаном Терко верхом на Богданове спецназовцы и добрались наконец до магистрали.
Здесь их уже ждали. Люди толпились на насыпи и вдоль нее и гомонили. Отдельных лиц видно не было, в ночном мраке смутно угадывались лишь силуэты большого количества людей. Невесть откуда по магистрали разлетелся слух о том, что где-то невдалеке какие-то неведомые люди ведут бой с диверсантами, которые, ни много ни мало, намеревались взорвать мост через Витим.
Бамовцы выскакивали из палаток, торопливо натягивали на себя брезентовые дождевики, а то и вовсе обходились без них и пешком, а если было далековато, то на вездеходах мчались к тому месту, где, по их предположениям, происходило сейчас сражение. Для чего они туда мчались? Понятное дело — чтобы помочь. Как и чем именно они могли помочь — таким вопросом никто из них не задавался. Помочь чем-нибудь, как-нибудь! Ведь нельзя же оставаться безучастным, когда на магистрали творятся такие дела! БАМ строили люди молодые, искренние, неравнодушные, горячие…
И неизвестно было, во что бы вылилось это искреннее и вместе с тем безрассудное стремление помочь в схватке с диверсантами, если бы не участковый Окуньков. Он в числе самых первых оказался на месте, в гуще событий, и, как мог, сдерживал бамовцев в их благородном и опрометчивом порыве.
— Стоять! — надрывался он. — Куда вы поперлись, обормоты! Что вам там делать? Там справятся и без вас! Я сказал — стоять! А то ведь сейчас начну стрелять в воздух!
Он прокричал свои угрозы во второй раз, и в третий, и в четвертый, и уже охрип от криков, но все же добился своего. Люди постепенно стали останавливаться на насыпи и вдоль нее темными неподвижными шеренгами. Замереть-то они замерли, но вот всяческие разговоры при этом не умолкали. Больше всех от этих разговоров настрадался, конечно же, участковый Окуньков.
— Ну, и чего мы тут ждем? — донимали Окунькова голоса из мрака. — Какого, спрашивается, лешего мы сюда приперлись? Сколько нам еще здесь стоять?
— А кто вас вообще сюда звал? — огрызался Окуньков. — Сидели бы себе на месте! Спали бы… Нет же — понесла вас нелегкая! Как будто бы без вас здесь не справились!
— Это с диверсантами-то? — ехидно интересовались из толпы. — Ты, что ли, Окуньков, с ними собрался воевать? Ну, так иди и воюй — чего ты здесь торчишь? Вояка…
— Есть кому справиться и без меня! — ответил Окуньков, и в его голосе слышались обида и злость.
Он злился и обижался, потому что ему казалось, что эти ехидные голоса из тьмы во всем правы. В самом деле, что он здесь делает? Ему бы сейчас быть там, где идет сражение… Но, с другой стороны, никто не давал ему такого распоряжения — сражаться с диверсантами. И потом — кто бы тогда сдерживал этих обормотов в их стремлении попереть в атаку на диверсантов, которых неведомо сколько и которые неведомо где? В расхристанном душевном состоянии находился сейчас участковый Окуньков, оттого он и злился.