По виду и по манере поведения О*** совершенно от кадровых офицеров не отличается. Тот же мат при отдании воинских команд, та же командная хрипотца в голосе, то же умение заставить даже самого наглого солдата выполнить почти любой приказ. И в военном деле он вполне прилично разбирался. И по своей минометной части дока был и командиром боевой группы на операции ходил. Офицер как офицер. На сугубо мирного гражданского интеллигента на которого чуть ли не силком напялили военную форму, О*** совершенно не похож. Хотя мирный, скромный, неловкий, обремененный дипломом и комплексами юноша интеллигент говорящий солдатам «вы» и не умеющий командовать, пить водку и воевать, это или донельзя затертый художественный штамп или просто рудимент иных времен. Наш студент, умеет пить, материться, драться, в безвыходных ситуация на экзаменах и зачетах проявляет смекалку, выдержку и беспредельное нахальство. А студент живущий в общежитии, да на одну стипендию это вообще элита студенческого сообщества и готовый командир для наглых, матерящихся, пьющих и не желающих служить как надо солдат. Чуток военных знаний, немного боевого опыта и вот вам офицер способный тащить службу «Ванькой-взводным» в любом роде войск.
— А вот интересно, где это вы постоянно дрожжи и сахар достаете? — облизывая губы крайне бестактно спрашивает меня бывший студент и выпускник физико-математического факультета, ныне и присно и до дембеля командир минометного взвода лейтенант О***.
Всем своим видом демонстрирую удивление и возмущение его крайне бесцеремонным вопросом. «Какой вы невоспитанный человек!» — говорит О*** моё вытянувшееся с разводами еще не смытой глины лицо. Такой вопрос по военному этикету это дурного воспитания. Если офицер поймал солдата с брагой или водкой, то отбирай, проводи допрос, накажи в конце то концов если уж так приспичило. Но если тебя угостили, а ты принял угощение, то спрашивать: где; зачем; почему, это то просто… ну просто моветон.
— Да я так интересуюсь, — слегка смущается О*** и пытается исправить возникшую неловкость, — вдруг самому пригодится.
— На хлебопекарне 201 дивизии меняем на патроны, — нехотя признаюсь я
— ?! — от удивления даже раскрыл рот О*** — Да на кой патроны хлебопекам нужны? Этого же добра и так завались…
И точно, вот чего-чего, а уж боеприпасов особенно патронов и гранат навалом было. Никого отчета в их использовании не требовалось. Цинки с патронами, гранаты без запалов прямо в палатке у оружейных ящиков валялись, «бери, не хочу». Да еще у каждого в РД по одному б/к — боекомплекту было. Б/К это четыреста патронов в пачках и четыре гранаты.
— Это трофейные патроны, — болтая в котелке остаток браги поясняю я, — пекари из них сувениры делают. Дома небось вые…ться будут: «вот мол мы какие лихие… вот какие у нас трофеи… вот сколько духов положили…. а вот эту самую пулю у меня прямо из груди вытащили…» Тут главное, — чуть улыбнувшись продолжаю я, — чтобы маркировка на патронах с иностранными буквами была. Больше всего патроны от английской винтовки «Бур» ценятся, еще патроны с иероглифами от китайских АК хорошо идут. — И поспешно во избежание последующих вопросов добавляю, — Мы уже все обменяли, больше нет.
— И браги больше нет? — тоскливо спрашивает не утоливший жажду О***.
Пожимаю плечами: Нет.
— Неужели и для П*** ничего не осталось? — скорбит О *** и вонзает мне слова прямо в сердце:
— Какие же вы х…вые солдаты, совсем не заботитесь о командире, а вот П*** вас всегда защищает.
Оскобленный до глубины души, я в запале кричу:
— Да мы для него два литра приготовили! Только, только бражка дошла…, - и прикусываю язык.
О*** довольный удавшейся провокацией смеется и хлопает меня по плечу.
— Ничего не знаю… я пошутил… не скажу… — и закончив фразу сжимаю зубы и смыкаю губы ну прямо хоть картину маслом пиши: «Допрос партизана».
— Да ладно тебе, — радостно улыбается Игорь О*** — Сашка П*** все равно эту брагу нам отдаст. Не пьет он эту дрянь…
— Не ври лейтенант, — не верю я.
Потому как твердо знаю, нет в армии непьющих офицеров и подло клевещет О*** на моего командира взвода.
— Слово офицера, — торжественно клянется О***.
Слову О*** я поверил и не ошибся. Действительно в силу дурного воспитания и неизвестного науке дефекта в психике кадровый офицер П*** брагу не пил, водку употреблял в малых дозах и очень редко. Кроме того он не курил, и почти не матерился. Нет вы чего плохого не подумайте, во всем остальном он был вполне достойный офицер. А не пьет…не курит… не кроет матом… ну что ж… в конце концов у каждого есть свои недостатки.
Достаю из потаенного места еще две фляги с брагой. Пока я рылся в углу каптерки О*** деликатно повернувшись ко мне спиной смотрел как сквозь щели дощатой двери продолжает мести в помещение бурую пыль «Афганец».
— Тебе когда на пост? — перед выпивкой осведомляется О***.
— Через два часа, — отворачивая колпачок фляги отвечаю я, а сам думаю каких же п…лей мне отвесят ребята когда узнают как бездарно был израсходован запас взводной браги.
— Протрезвеешь? — заботится о службе ответственный за роту лейтенант О***.
— Было б с чего, — вызывающе говорю я и делаю первый глоток.
Пьем молча минут пять. А потом… ну вы же сами знаете у в нас в стране даже запойные пьяницы и самые забубенные алкаши и то молча не пьют.
— Слушай Игорь, — фамильярно перехожу на «ты» и зову офицера по имени, — у тебя случайно почитать ничего нет, а?
— Есть томик прозы Лермонтова, — не удивляется вопросу Игорь, — да ты же вроде Пушкина предпочитаешь? Я твое сочинение по Ларину читал, а потом и статейку в стенгазете…
О*** мелко и как мне представляется противно хихикает, а я все равно под его критикой не клоню головы. «Завистники всегда губят талант» — мрачно думаю я и делаю из фляги глубокий глоток, брага скользнув по пищеводу смыла мою обиду на О***.
— Много ты в литературе понимаешь, — уверенно кинулся я на защиту своей статьи и…
О литературе сейчас говорят развалившись на стопке грязных бушлатов полупьяный проваливший экзамены в институт солдат и выпивший призванный после окончания университета офицер. Да я и сам понимаю, что трудно в это поверить. Вот только о чем еще было говорить? О войне и службе? Да ну ее на х. й! Не затем пьют в Афгане что бы о нём говорить, за тем и пьют что бы хоть на время о нем не думать. Рассказывать о доме и девушках? Так разные у нас дома и общих знакомых нет. Лучше уж о литературе… век девятнадцатый сменяет двадцатый, почти безостановочно грохочут на нашей планете войны, простые люди так и не могут помять: «им то зачем истреблять друг друга?», но падают убитые солдаты, и оживают и снова идут в атаки что бы умереть еще раз теперь уже в книгах. В тех книгах которые напишут их выжившие товарищи. Может и про нас кто напишет. Главное чтобы не в парадные расчеты нас построили, а рассказали о том какими мы были на этой ненужной нам войне где мы убивали, чтобы не быть убитыми.
— Слышь Игорь, а вот у тебя как было, вот ты что чувствовал когда первого убил? — вернулся я к занимавшей меня теме.
Мы как раз повесть Бориса Васильева «А зори здесь тихие» вспомнили. Сначала горько посетовали, что у нас в батальоне зенитный взвод из одних парней состоит. Затем я осторожненько поинтересовался его мнением о художественной достоверности той части повести где старшина Васьков девушку-зенитчицу утешает и рассуждает о нравственной ломке которую должен переживать человек убивший себе подобного. И только потом, в упор, как в живот выстрелил, спросил: «Ты что чувствовал когда убил человека?»
— Я же минометчик, — морщится крайне недовольный вопросом О***, - моё дело команду отдать: «Прицел… беглым огонь…», а там куда мина попадет…
— Не п…ди! — грубо обрываю я О***. Сейчас он для меня не офицер. Кто? Да просто товарищ, сослуживец с которым за флягой браги говорю о литературе и о войне вот потому и повторяю:
— Не п…ди Игорь! Ты же боевой группой командовал, мы же не всегда с минометами на операции ходим.
— Чего ты дое…лся? — неожиданно резко повышает голос О*** и он сейчас не с подчиненным ему солдатом говорит, а почти со сверстником, — Ничего такого я не чувствовал! И переживать по этому поводу не собираюсь! Понял?!
Тускло желтый от электрической лампочки свет в безоконной каптерке. Тускло желтое лицо у Игоря и у меня наверно такое же, уже только на донышке фляжки осталась брага, и все метет и метет Афганец.
— Думай о простых вещах, — помолчав советует Игорь, — пожрать, выпить, поспать, — чуть улыбнувшись краешком потрескавшихся губ продолжил, — как офицеров нае…ть. Иначе ты служить тут не сможешь. Обо всем остальном дома подумаем… если вернемся.
Через две недели О*** убьют. Колонна машин за продуктами шла в Союз, лейтенант О*** и его взвод были назначены в сопровождение. Машина в кабине которой ехал Игорь подорвалась на мине. Игорю оторвало обе ноги, он умер от потери крови. Ребята говорили, что он не мучился быстро отъехал. А пока:
— Тебе пора, смена скоро, — вставая с кипы бушлатов негромко говорит О*** и приказывает, — Пошли, мне тоже посты проверить надо.
Надеваем марлевые повязки, пыль на них красно-черная как запекшаяся кровь, выходим из каптерки. Бушует Афганец и марлей закрыты у нас рты. Непроницаемой стеной стоит красно-бурая пыль, так тяжело дышать и не видать что там вдали. С закрытыми ртами, сомкнутыми губами и сузив глаза почти ничего не видя идем мы на посты. Мы не знаем, что ждет каждого из нас. С закрытыми ртами, сомкнутыми губами и сузив глаза прошли мы по этой войне. И что бы выжить в этой буре надо думать только о простых вещах: «Пожрать, выпить, поспать, как офицеров нае…ть, как не нарваться на пулю, не подорваться на мине». А все остальное… повторю короткое пожелание своих сослуживцев: «Да пошло оно все на х…й!» Пусть каждый сам хоронит своих мертвецов. И все бушует в памяти красно-коричневая буря, которую мы называли просто по имени: «Афганец».
А еще в первые месяцы службы в Афганистане было у меня тайное горе. Очень много оно мне нравственных страданий принесло и чем сильнее я о нем хотел забыть тем чаше мне про него напоминали. Дело в том, что мне просто фатально не везло с воинскими званиями. Ну то что я единственный в учебной роте в Гайджунае при выпуске получил чин ефрейтора, это еще не горе, со всяким такая беда может случиться коли такое звание в армии предусмотрено. Как говорится с кем не бывает. А вот то что в роте куда попал служить, я оказался единственным ефрейтором меня сразу как-то насторожило. Рядовые у нас были, сержантов хватало, а вот ефрейтор я один. И чего ранее со мной никогда не было, стал я при перемещениях по батальону и бригаде погоны солдат срочной службы разглядывать. И вот через пару недель мрачное подозрение превратилось в твердую уверенность, я не только в роте, но и во всей бригаде единственный ефрейтор. Как же мне за это досталось! Если командир роты со зловещей улыбкой меня спрашивал: «Вы это, что себе позволяете, товарищ ефрейтор?» То я сразу понимал никакие отговорки не помогут, меня подловили с очередным залетом, и будь готов ефрейтор получить хороших ну просто огромным трендюлей. Если командир взвода лейтенант П*** с утра вставал с левой ноги, а я в недобрую минуту попадался ему на глаза, то он обязательно спрашивал: «А почему вы товарищ ефрейтор предусмотренные уставом знаки различия на погонах не носите?» Дело в том что свой гайджунайский позор, тоненькую сиротскую и такую одинокую лычку я на погоны никогда не пришивал. А П*** требует: «Немедленно пришить, а потом прийти и доложить» Несколько раз я слезно умолял командиров: