Под навесами прибрежных скал, в пещерах обитали первобытные люди. Охотники. Охота на крупного и сильного зверя требовала, чтобы в ней принимало участие все племя. Именно охота сплотила людей в первобытные коллективы, где каждый был подчинен всем и все действовали ради выгоды каждого.
Как же проходила первобытная охота? Памятники Ко-быстана помогли ученым ответить и на этот вопрос.
Подбадривая себя криками» размахивая факелами, толпа людей, вооруженных костяными ножами, дубинами, копьями с кремневыми наконечниками, загоняла животных на вершину горы (плосковерхйе Кобыстанские горы с крутыми обрывами были как бы самой природой подстроенными ловушками); в тупой ярости, в сжимающемся кольце огней метались быки по плоскогорью и, охваченные паническим страхом, бросались в пропасть.
Охоте предшествовали своеобразные учения. Ведь чтобы победить сильного врага, нужно уметь его найти, знать его приметы, повадки, нужно отработать и согласовать действия загонщиков и охотников.
И на скалах, в особо удачливых местах охоты с аналитической точностью высекался «портрет» зверя, на которого готовилась облава. У изображения, как у мишени, и отрабатывало племя охотничьи приемы.
Это были торжественные обряды. Они совершались под команду старейшин и сопровождались размеренными ритмами камня-бубна.
Еще раз внимательнее приглядимся к камню, на котором высечены танцующие люди.
Сорок охотников, разбитых на две цепочки, приближаются к ловушке, куда загонщики их трое, — размахивая дубинами и горящими факелами, направляют бегущих горных баранов. Одно животное, изображенное за ловушкой, уже убито — показана часть его туши, другое ранено, о чем свидетельствует характерная насечка на шее.
А вся многофигурная двухметровая композиция — не что иное, как детализированный рассказ о подготовке к охоте, сопровождавшейся магическими церемониями и обрядами.
«Убивая» изображения, человек каменного века надеялся предопределить успех охоты.
Это наивное представление до сих пор сохранилось у Отсталых охотничьих племен, а магические обряды дошли до нас в охотничьих танцах разных народов.
С веками музыка, танец, рисунок, возникшие как элементы «производственной» магии, стали неотъемлемой частью человеческого существования. Ученые утверждают, что искусство — эта эмоциональная форма мышления — сыграло громадную, еще не вполне оцененную роль в очеловечении человека. Охотник, рассказавший на скалах о своей жизни, человек, ставший выше своего примитивного бытия, был первым художником. И по праву каталоги всемирного искусства начинаются перечислением открытых и расшифрованных учеными и искусствоведами памятников — наскальных изображений.
Под вечер мы добрались до Беюкдаша. И снова встречи — одна удивительнее другой — сначала с рисунками, потом с людьми, сумевшими распутать калейдоскоп застывших отпечатков жизни и по ним воссоздать картину деятельности поколений, сменявших друг друга на протяжении пятнадцати-двадцати тысяч лет. Почти два десятилетия понадобилось на это группе азербайджанских историков, которую возглавляет И. М. Джафар-заде. И для учителя и для его учеников Кобыстан — и школа, и первая любовь, и изнуряющий труд.
Сейчас «картинная галерея» Кобыстана насчитывает более трех тысяч изображений. Есть здесь свои «Третьяковки» и «эрмитажи» — на отдельных скалах, у которых совершались первобытные обряды. Ученые раскрыли и реставрировали сотни рисунков и надписей.
Находки пересняты, пронумерованы, занесены в каталоги, составлен подробный план-путеводитель по 725 скалам — «залам музея», общая площадь которого несколько десятков квадратных километров. Пожалуй, только Сахаре уступает Кобыстан по обилию и разнообразию произведений первобытного искусства.
Каждый сезон — а археологи работают в «поле» из-за тропической жары только ранней весной и в недолгую осень — радует новыми открытиями. Новые изображения открывают даже на тех камнях, которые, казалось бы, изучены досконально. И это не удивительно. Даже скалы не выдерживают напора времени. Что уж и говорить о рисунках, неглубокие бороздки которых выдолблены примитивными кремневыми, бронзовыми или железными орудиями тысячи лет назад.
Дождь, ветер и солнце, эти нерассуждающие пособники тлена, многое успели зачеркнуть навсегда. Не чудом — трудом, каждый пышущий зноем камень — на ощупь, часы — не минуты — с нацеленной камерой — в ожидании нужного освещения, так буквально из небытия выхватывали археологи обрывки каменных скрижалей. Йа эту, без преувеличения, героическую, а по существу, предварительную работу ушли годы.
— Вот уже и времени жить мне осталось немного, — сказал как-то Исак Мамедович Джафар-заде, — а самое интересное по-прежнему все еще впереди.
Недавно начаты раскопки подскальных убежищ. Археологи надеются найти там древнейшие предметы обихода и материальной культуры. На помощь археологам придут этнографы, геологи, географы, палеонтологи, искусствоведы, и тогда орудия труда, керамика, украшения, кости животных помогут уточнить возраст каждого из трех тысяч кобыстанских изображений, дадут точную хронологическую шкалу.
А сделать это — расшифровать каменный калейдоскоп, где десятки изображений наложены друг на друга, и все они древние и на первый взгляд кажутся близнецами — еще сложнее, чем отыскать.
Проходишь от камня к камню два шага, а рисунки, на них нанесенные, разделяет расстояние в тысячи лет.
Иногда помогает случайность.
…На Апшеронском полуострове среди желтых песков, обладающих, как говорят, чуть ли не волшебными целебными свойствами, на том же древнем караванном пути лежат Шувеляны — селение потомственных виноградарей.
У самого въезда возвышался двухметровый зольный холм неизвестного происхождения площадью 65 на 70 метров.
— Он всегда был, — говорят старики. И разводят руками. — А откуда взялся, никто не помнит. Так и стоял у въезда, мозолил глаза. И деды, кто посмекалистей, и внуки наши тягали помаленьку, кто осликом, кто на собственном горбу, на свои отдаленные наделы его жирный песок.
Летом 1963 года местные крестьяне решили, наконец, разобрать холм и вывезти вместо удобрений на колхозные виноградники. Первый же ковш экскаватора вместе с золой поднял каменную плиту, на которой были выдолблены грациозные и загадочные миниатюрные фигурки. Правда, некоторые фигурки пострадали при этом необычном воскрешении: экскаватор оттяпал у них головы. Так обезглавленными они и начали новую жизнь в исследованиях историков, в каталогах искусствоведов.
Раскопки по горячим следам, произведенные Гардош-ханом Мамедовичем Аслановым, привели к открытию циклопического сооружения, имеющего форму слегка вытянутого круга. Его стены сложены из плоских камней полутораметровой высоты. У Мардакян ученый обнаружил остатки еще двух подобных сооружений.
Тип сооружений, характер погребений, керамика, изумляющая тонкостью ювелирной работы, бронзовые украшения, орудия труда, кости животных — эти находки позволяют считать, что здесь в эпоху бронзы за тысячу лет до нашей эры находились родовые поселения скотоводов и земледельцев.
К этому времени охота отступила на второй план. Была утрачена связь рисунка с первобытной производственной магией. Изменился и характер рисунков. Изображения здесь схематичнее, меньше по размерам. Это уже не точная копия натуры, а подражание древним изображениям. Художник работает на заказ, становится «иконописцем», изображая по традиции почитаемых животных — добрых духов домашнего очага.
На 60 камнях, обожженных пламенем жертвенных костров, найдено более ста пятидесяти миниатюрных изображений танцующих и молящихся людей, а также животных — коз, коров, оленей, джейранов.
Многие апшеронские рисунки находят аналогию с соответствующей «по возрасту» группой кобыстанских изображений, помогая установить связи, распространение древних культур.
Случайные открытия не случайны! Они учтены в ученых планах работ, их ждут. И когда открытие совершилось, оно подсказывает новые пути, иное направление поисков.
…Тот, кто побывал в горах Кобыстана, не торопится уезжать. И уезжаешь, даже если очень недолго здесь побыл, уже другим человеком, причащенным к тайне веков.
Мы прощаемся. Нам пора уходить. Дорога в скалах. Нас провожают безмолвные изображения женщин с мощными торсами и длинными сильными ногами. Они символ плодородия, источник неувядающей жизни.
Угловатые, вытянутые мужчины замерли, выслеживая пасущееся неподалеку стадо оленей.
На камне у своего тысячелетнего портрета застыла живая ящерица.
Мы смотрим вверх на скалы, выискивая изображение гадюки. А она шипит под ногами.
Гадюка уползла под каменную плиту. Осторожно переворачиваю камень и обнаруживаю, что камень тот с желобком. Дальше снова и снова такие же плиты.
— Водопровод, прадедушка знаменитого римского акведука, — говорит Зелик Иосифович.
И вдруг Кобыстан перестает для меня быть только музеем. Водопровод! Почему-то водопровод делает понятной, почти ощутимой жизнь тех далеких людей.
Прослеживаю путь воды, стекавшей когда-то с плоской вершины. Водопровод тянется метров на триста и потом теряется в скалах. Неподалеку выбиты на камне две крупные рыбины. Чей-то богатый улов.
На нижней террасе Беюкдаша, обращенной к морю, скалы испещрены продолговатыми дугообразными линиями с вертикальными насечками — изображениями, которые мало-мальски знакомый с археологией человек не спутает ни с какими другими.
Это лодки с гребцами. Целая флотилия маленьких кораблей. Такие же, как на скалах Швеции, у Онежского озера, на береговых утесах сибирских рек. Мифологические лодки Осириса… Харон, перевозивший на лодке души умерших через реку Забвения… Все это звенья одной цепи.
Лодки — первое образное выражение бессмертия. Это молодость человечества, не желающая мириться с фактом смерти, послала в бесконечность веков кораблики своей наивной веры.
Они пришли в гавань XX века. И не дают мне покоя.
Кто, как и когда отправил в далекое плавание эти лодки?