Он уложил жилеты сам и собрался уходить. Перебирал ремешок на рубашке и дотрагивался до мобильника. На выходе, поправляя сумку, сказал:
— Хочу вас с мужем кое-куда пригласить. На собрание. — И провел рукой по волосам. — Вас с мужем. Собрание проводится для всех мусульман. Мы хотим, чтобы пришли абсолютно все. И у нас нет женщин в возрасте.
И только после его ухода она поняла. Под женщиной в возрасте он имел в виду ее.
Глава одиннадцатая
Разумеется, никуда она не пойдет. И речи о том быть не может. Назнин и слова не сказала Шану о собрании, потому и речи быть не может, что она туда пойдет. Смысла затрагивать тему нет.
В день собрания работы было мало. Ночью Назнин закончила очередную партию одежды, то вставала на кухню за едой, то возвращалась обратно к машинке. Заглянула в спальню, забрала книгу у Шану с подушки. Вернулась, получше укрыла его покрывалом. И в третий раз заглянула и ушла, как только он пошевелился. Устала за сегодня: весь день не находит себе места. Холодильник набит упаковками с едой из магазина — готовить не надо. Постирала несколько пар носков в ванной и ушла.
Собрание проходило в маленьком здании на окраине района. Его строили без претензий на красоту архитектуры в расчете на то, что все равно здесь будет грязно. На окнах, которые никогда не открывали, толстые металлические решетки, прямо на кирпичи привинчено уведомление на английском и бенгальском языках: «Вандализм преследуется по закону». Но угроза, видимо, оказалась номинальной. Табличка покрыта красными и черными каракулями. Одно из слов зацепилось закорючкой за последний оставшийся болт. Кто-то аккуратно вывел по всей стене серебряным спреем: «Пакистанцы». Рядом не так красиво, но более уверенно черной краской дописано: «Правят». Двери в здание открылись, и две девушки, укрытые хиджабами[46], вошли внутрь.
Назнин, ища, куда бы скрыться, бросилась за ними вслед. Вход ярко освещало солнце, внутри в зале сумрачно. Девушки прошли прямо к сцене и устроились на стульях. Назнин колебалась и осматривалась. Никто на нее не смотрел.
— Садитесь, сестра, в поезд раскаяния, покуда он от вас еще не ушел.
Во рту сплошная слюна, и она никак не может сглотнуть.
Невысокий молодой человек с куцей бородкой широко ей улыбнулся. Он почти утонул в своих пенджабских штанах, в руке сжимает тюбетейку. Помахал ею Назнин:
— Добро пожаловать. Добро пожаловать, сестра. Идите, садитесь.
Она неуверенно прошла мимо раскладывающихся стульев. Четыре ряда у самой сцены заняты в лучшем случае наполовину. Куда сесть? С кем-нибудь рядом. Но не с мужчиной. Нет, не надо рядом. Через сиденье от кого-нибудь. А не то будет слишком грубо. Нет, будет так, словно я кого-то жду. Моего мужа. Но ведь он не придет, и все начнут на меня оглядываться. Разговоры начнутся. Я еще уйти не успею, а уже пойдут разговоры. Она взялась за край стула. Людей различала неясно и слышала голоса, но слов не понимала.
И вдруг — его лицо. Что-то говорит. Показывает.
— Вот, сюда, — сказал ей Карим.
Она с трудом уселась.
Карим пошел вперед и запрыгнул на небольшую сцену. Похлопал в ладоши:
— Отлично. Спасибо за то, что пришли.
Сзади хлопнула дверь. Тот же голос, который здоровался с ней:
— Садись, брат, в поезд раскаяния, покуда он от тебя еще не ушел.
Назнин набралась храбрости и осмотрелась. В основном молодые мужчины, джинсы, кроссовки, некоторые в куртах[47], несколько девушек в хиджабах. Всего человек двадцать.
— Отлично, — повторил Карим, — попрошу Секретаря зачитать план сегодняшнего собрания. Если у кого-то предложения, поднимайте руку.
Невысокий с невразумительной бородкой выбежал на сцену:
— Сегодня у нас по плану. Номер один — выбор названия. Номер два — определиться с целями. Номер три — выбор комитета.
Тут же подняли руку. Секретарь кивнул:
— Да, пожалуйста.
— А почему мы говорим не на родном языке?
Секретарь широко улыбнулся. Посмотрел на Карима:
— Вопрос из зала. Мне перейти на бенгальский?
Карим сложил руки на груди:
— Я отвечу. Наше собрание для всех мусульман. Я хочу видеть здесь умму[48]. Хочу видеть всех братьев, всех сестер, откуда бы они ни были родом.
Вопрошатель встал и внимательно посмотрел в зал, даже на пустые стулья:
— Экхане амра шобай Бангали? Кто не говорит здесь на бенгальском?
Последовало минутное молчание, потом заскрипел стул, поднялся черный человек в яркой рубашке с завитушками и с широким рукавом:
— Брат, я похож на бенгальца?
Вопрошатель поднял ладошки, словно игра закончилась, и оба они сели на свои места.
— Хорошо, — сказал Секретарь, — выбираем название. Вариант первый. Право предоставляется аудитории.
— «Лига мусульман».
— «Объединенные мусульмане».
— «Мусульмане, вперед».
Две девушки, которых Назнин встретила при входе, долго шептались. Наконец одна предложила:
— «Общество мусульманской молодежи в Тауэр-Хэмлетс».
Секретарь взмахнул руками. Бросил свою тюбетейку, поднял, засунул в карман.
— Предложения поступили. Переходим к голосованию. Какое название предложили первым? Кто предложил? Говорите.
Вопрошатель снова поднялся с места:
— Этот человек называется Секретарем, а ничего не записывает. Это совсем не по-исламски.
Секретарь вытянулся во весь рост. Маленькое лицо раздулось от негодования:
— Где в Коране сказано, что надо все записывать?
— В хадисах[49] Сунны ясно сказано, что человек должен добросовестно выполнять то, за что берется.
Секретарь вот-вот готов был закипеть. Бородка его тряслась. Отворот на одной штанине развернулся и полностью закрыл ступню. Назнин все стало ясно. Борода у него такая жиденькая в силу нежного возраста.
Карим положил руку на плечо паренька:
— Возьми ручку и блокнот. Будешь отвечать за протокол.
Последовала небольшая дискуссия, надо ли вообще обсуждать названия, не перейти ли сразу к целям организации. Секретарь оживился. Это называется повесткой, елки! Мы должны обсуждать повестку!
Карим принял решение:
— Сначала разберемся с названием. Все мы знаем, для чего собрались.
Послышался приглушенный гул: все были согласны.
Назнин чувствовала, что и она здесь вместе со всеми, хоть и пришла сюда, потому что шить ничего не осталось и работы по дому тоже не было.
Карим прошелся по сцене, и Назнин поняла, что сейчас он возьмет инициативу на себя. Он подошел к краю сцены и сказал:
— Секретарь записал ваши предложения. У меня есть еще одно: «Бенгальские тигры».
Все разом вздохнули, а девушки в хиджабах прикрыли ладошками рты и еще пуще зашептались.
— «Бен-галь-ски-е тиг-ры»! — крикнул молодой человек в первом ряду. В такт слогам он бил кулаком в воздух. — Можно я так назову свою группу?
Секретарь снова встал:
— А мы не забыли, что среди нас есть небенгалец?
Карим прошелся по сцене и остановился напротив человека в яркой рубашке. Тут же рядом оказался Секретарь с блокнотом наготове.
— Я не имел в виду, что ты здесь чужой, брат, — сказал Карим.
Черный человек встал и глубоко поклонился:
— Слушай, мне кажется, что это сильное название. Я почту за честь стать «бенгальским тигром».
Предложение приняли, прошло голосование (единогласно, сказал Секретарь, с одним неединогласным голосом против), и заседание перешло к следующему вопросу: постановка цели.
Из зала неслись предложения, Секретарь все процарапывал к себе в блокнотик. Он сидел на краю сцены, свесив ноги, и жевал колпачок, совсем как Биби. Карим в основном стоял, ходил по сцене, и, когда останавливался, ставил шире ноги, и складывал руки, и снова от него веяло силой. Девушки в хиджабах уже освоились. Они перестали шептаться и разговаривали, не прикрывая ртов руками. И, не стесняясь, выкрикивали с места свои предложения:
— Права женщин.
— Половое просвещение для девочек, включите это в задачи.
И тут же опустила голову, как бы отказавшись от своих слов.
Карим предложил перерыв, откуда-то прикатили тележку с пластиковыми стаканчиками. Девушки сразу занялись ею и подавали стаканчики собравшимся. Мужчины достали по пачке «Мальборо».
Прямо перед Назнин несколько парней разбили ряд стульев в полукруг и объединились в подкомитет.
— Они одного из наших, и мы десятерых из них. И весь разговор.
— Спалить их штаб. Чего мы ждем?
— Мы не знаем, где он.
— Пусть здесь не показываются. Что они здесь делают, если им здесь не нравится?
— Мы люди мирные. Но если они сами напрашиваются, да, тогда получат свое.
— Пару лет назад они и подумать о таком не смели.
— У нас была организация покрепче.
— А теперь мы только друг с другом сражаемся.
— Гиганты Брик-лейн против команды со Степни-грин.
— Расистов здесь уже лет сто не было.
— А как же Шиблу Рахман?[50]
Назнин вспомнила имя. Этого человека зарезали до смерти.
— Это снова может случиться.
— Дело в том, что со временем они умнеют. И говорят уже не раса, а культура, религия.
— Суют свои вонючие листовки мне под дверь.
— Мы знаем, зачем сегодня собрались. Надо действовать.
Карим попросил всех успокоиться:
— Отлично. Переходим к голосованию. Все мы здесь стоим за одно. За мусульманскую культуру и за права мусульман. Мы хотим защищать нашу местную умму и поддерживать глобальную.
Секретарь подал голос со сцены:
— Голосуем. Поднимайте руки. Я хочу сказать, те, кто «за», поднимайте руку.
Руки подняли все.
— Единогласно.
Он поставил закорючку в блокноте.
— Все мы здесь против одного, — сказал Карим. — Мы против…