Она открыла глаза и махнула рукой Сыну Номер Один.
Сын Номер Один открыл большую черную сумку.
— Они здесь.
Закрыл сумку.
Мать беззвучно и крепко выругалась. Прижала руку ко лбу.
— Пусть сначала деньги отдаст.
У Сына Номер Один губы вытираются о нос.
— Идиот! Дубина! Придурок!
Слова у миссис Ислам вылетели как отравленные дротики.
— Сначала обзаведись мозгами, а потомбудешь ими пользоваться.
Закашляла. При каждом кашле ноги у нее поднимались с ручки дивана.
Сын Номер Один смотрел прямо перед собой, лицо такое же пустое, как голова.
Сын Номер Два схватил сумку с лекарствами. Выудил оттуда две маленькие коричневые склянки с белыми ярлыками предписаний. Миссис Ислам отсыпала себе пилюль и медленно их разжевала. Зубы у нее клацали. Горький порошок запила глотком сиропа от кашля.
— Девочки, — скомандовала она Сыну Номер Два.
Из материнской сумки Сын Номер Два вытащил два набора колокольчиков на щиколотки. Позвенел ими у одного уха, у другого.
Миссис Ислам выразительно на него посмотрела.
— Так, безделица. Небольшой подарок от старой знакомой.
Слова вырвались короткими вздохами, она прижала руку к груди, словно так их можно остановить.
— Как у них дела? Можешь мне не рассказывать. Они не хотят уезжать. Только и знай волнуйся за них за всех. И так всю жизнь.
И она глубоко вздохнула.
— Поверь мне, так — всю жизнь.
— Я собиралась навестить вас, — сказала Назнин.
Но миссис Ислам продолжала думать о своем. Вся прическа у нее сбилась оттого, что головой она лежала на диване. Волосы превратились в седой распущенный пук. Какие сухие, как они вообще на голове держатся.
— Раз ты сегодня уезжаешь, значит, на марш не успеешь, — сказал Сын Номер Два и свое умное лицо обратил к Назнин.
— Да, рейс позже, но я все равно не пойду на марш, — Назнин огляделась, — слишком много дел.
— А мы пойдем, — сказал Сын Номер Один, — там будет классно.
— Хорошо бы, — ответил Сын Номер Два. Он погрозил пальцем, на лице появилось уверенное выражение, чтобы окружающие поразились его необыкновенной проницательности. — Повеселимся.
— Повеселимся? Я сейчас тебе расскажу, что такое веселье.
Миссис Ислам подняла голову и облокотилась на диване:
— Все у нас теперь ходят по округе, маршируют, маршируют, маршируют. Занятия себе получше найти не могут. Кто, интересно, выйдет маршировать против них? Пара-тройка смутьянов, которые кидают свои грязные листовки нам под дверь. И почему никто их не отловит и не надает хорошенько по шее один раз? Зачем ходить на эти сборища, марши, марши, марши. Вот что я вам скажу. — И она помедлила. — Вот что я вам скажу. Завтра там будет с десяток белых, не больше. Не больше десятка.
И снова положила голову на ручку дивана. Назнин слышала ее дыхание. Каждый вздох вырывался неохотно. Сколько еще будет таких вздохов? Сколько же надо смелости, чтобы прекословить этой умирающей женщине.
— Вот что я вам скажу, — сказала миссис Ислам, глядя в потолок. — Остальные не придут, потому что у них и так дел полно. Они деньги зарабатывают, их больше ничего не волнует. Нет, не будет никого. Они не придут, потому что не боятся. Они нас не уважают. С чего бы им нас бояться?
Миссис Ислам принялась тереть бедро, и Сын Номер Два, не сгибаясь, подал ей спрей от растяжений. Миссис Ислам обрызгала им все сари без разбора.
— Так вот, если бы у нас были деньги, — продолжала она, — сразу бы все заметили разницу. Вот квартал на Альдер-стрит, районный совет его продал. Знаете, сколько там теперь квартир? Восемь! И каждая, как поле для крикета. В каждой по одному, по два человека. За что нас уважать, нас по десять человек в комнате. Не пойдут они на марш. Одна головная боль. А если захотят, чтобы мы отсюда убрались, то с помощью денег нас выселят.
— Только не нас с тобой, да? — сказал Сын Номер Один. — Это мы сперва их без шиша оставим.
Миссис Ислам вытащила носовой платок из рукава и сплюнула в него.
— Сказала же тебе мать, чтобы ты молчал, — сказал Сын Номер Два.
Назнин посмотрела на братьев. Ходят слухи, что у них паб на Степни-Грин. И по слухам, по воскресеньям с утра в пабе танцует женщина и снимает с себя одежду. Говорили еще, что у англичан такая традиция. И мужчины идут в паб с утра в воскресенье, потому что их туда отправляют жены, которые хотят приготовить обед и убраться в квартире. Чтобы муж не мешался под ногами, его отправляют полюбоваться титьками другой женщины. У Сына Номер Один еще выше поднялась губа, словно он еще сильней обиделся. Еще есть слухи, что у Сына Номер Один белая подружка и двое сливочно-белых детей. А Сын Номер Два сидел в тюрьме то ли за разбой, то ли за жульничество, то ли и за то, и за другое.
Слухи окружают их со всех сторон, но лицом к лицу они со слухами никогда не сталкивались.
— Двести фунтов, и закончим разговор, — сказала миссис Ислам, все еще глядя в потолок.
Наверху кто-то шагами мерил комнату.
Разговоров не слышно только об одном: об этих денежных займах.
Сын Номер Два вышел из-за дивана. Он стал рядом с сервантом, заложив руки за спину.
— Сколько у вас занимал мой муж?
— Что? — переспросила миссис Ислам. — Да, двух сотен будет достаточно.
Назнин посмотрела на свои руки:
— Я ведь все посчитала. И если я не ошибаюсь, мы выплатили вам все.
От кашля миссис Ислам затряслись окна. Она начала кашлять так, что и плечи, и ноги у нее поднимались: она чуть не сложилась пополам.
— Господу осталось назвать только час, а я уже готова.
— Мы все выплатили, даже сверх того.
— Я уже старуха. Делай как хочешь. Эти деньги пойдут на медресе, но тебе какое до этого дело? Я уже старуха.
Из своих закромов миссис Ислам вытащила грязный носовой платок и промокнула им лицо.
По позвоночнику потоком ледяной воды хлестнул звук разбивающегося стекла.
— Ты расстроила мою мать, — сказал Сын Номер Два. — Когда она расстраивается, расстраиваюсь и я. И могу что-нибудь разбить.
В серванте теперь яма. Мелкие осколки стекла обрызгали глиняные фигурки.
— И я иногда могу что-нибудь разбить, — сказал Сын Номер Один.
Миссис Ислам начала задыхаться. Она махнула Назнин рукой, чтобы та шевелилась:
— Быстрей. Двести фунтов, и разговор окончен.
Кровь сгустилась. Сердце изо всех сил толкает ее по венам.
— Не дам.
Сын Номер Два откуда-то извлек биту для крикета. Поднял ее над головой, и Назнин подумала, уж не из черной ли сумки он ее достал.
Бита опустилась на сервант и проломила две полки. Шум был ужасный. Сын Номер Два развернулся. На щеках у него веснушками высыпала кровь из-за мелких осколков. В глазах одновременно анализ и интерес, а выражение лица в целом очень довольное.
— Уууу! — воскликнул Сын Номер Один. Он погладил волосы на груди и попытался затолкать их под джемпер.
— Мы выплатили долг, — сказала Назнин. Собственный голос звенит в ушах. — Мы заплатили еще, по крайней мере, триста фунтов сверх того. Я не собираюсь выплачивать… — она помедлила, — проценты.
— Ах ты сука, — сказал Сын Номер Один. — Давай я заставлю ее заплатить.
И он с большой надеждой в маленьких глазах посмотрел на мать.
— Проценты, — прошептала миссис Ислам, — она говорит «проценты».
Голова у нее начала кататься, словно от этого слова ее залихорадило.
— Значит, ты, Бога не стесняясь, говоришь, что я беру еще интерес? Я что, зарабатываю на процентах? Я что, ростовщица? Значит, вот какова моя награда за то, что я выручила друга из беды?
— А разве нет? — спросила Назнин. Ей показалось, что она вот-вот сорвется на крик, но ничего не могла с собой поделать. — Вы не берете интерес? Вы не ростовщица? Давайте выясним. Поклянитесь.
И Назнин кинулась к Книге. Под ее сандалиями хрустнуло стекло.
— Поклянитесь на Коране. И я дам вам две сотни.
Миссис Ислам не шевелилась. Назнин вслушивалась в ее дыхание, но слышала только свое.
Сын Номер Один двинулся с места:
— Я сейчас разобью…
— Руку, — крикнула Назнин, — разбей мне руку. Обе разбей.
Она вытянула руки и держала их, пока не почувствовала себя глупо.
Миссис Ислам медленно спустила ноги на пол и села на диване. Волосы у нее разметались и бинтами свисали на шею. Она посмотрела на Назнин своими раскаленными угольками глаз. Назнин выдержала ее взгляд. Прошла минута. В телевизоре с приглушенным энтузиазмом аплодировала публика. То раздавалась, то смолкала музыка; как ненормальная, орала реклама. Миссис Ислам встала:
— Некоторым женам не поздоровилось бы, если бы их мужья кое о чем узнали.
Назнин вспыхнула. Взгляд не отвела.
— А так с самого начала, — продолжала миссис Ислам. — Новая жизнь, на родине. Ты же не хочешь себе все испортить.
— Мой муж, — медленно сказала Назнин, — знает все. Он скоро придет домой. Хотите у него поинтересоваться?
Случилось невозможное. На лице миссис Ислам отразилось удивление.
Назнин, воодушевившись, добавила:
— Поклянитесь на Коране. Больше от вас ничего не требуется.
Миссис Ислам взяла колокольчики на щиколотки со спинки дивана. Положила их на кофейный столик.
— Твоим дочкам, — сказала она.
Она подошла к Сыну Номер Два и взяла у него сумку. Сын Номер Два кивнул, словно как ожидал, так и получилось.
— Пошли, — сказал он, — они в любом случае и так много заплатили.
И добродушно рассмеялся.
Миссис Ислам взвыла — так сдавленно, отчаянно ревет животное. Двумя руками подняла свою сумку с лекарствами и треснула сына по плечу. Сумка отскочила от удара. Она хотела дать ему по голове, но промахнулась. И снова взвыла, на этот раз пронзительно, как от удара. Сын Номер Два лениво направился к двери. Прикрыл голову руками. Миссис Ислам пошла за ним. Назнин увидела, что глаза ее полны слез и что слезы текут по щекам. Она снова взмахнула сумкой и огрела Сына Номер Два по спине. Из горла у нее вырвался звук, который Назнин долго не могла забыть.