— Я предложил бы любую цену, — сказал Гарриман.
— Любую цену?
— Да.
— Все равно, мой друг, это было бы совершенно в обход всех правил, совершенно! Я не могу вам продать камня, тем более, что я?то и есть как раз ответственный хранитель всех ценностей музея, как его директор.
— Между тем, мне очень важно получить камень в собственность.
— Почему? Зачем вам понадобился этот булыжник, представляющий отныне лишь весьма относительный исторический интерес?
— Если вы мне его не продадите, его все равно у вас возьмут, и вы его даже не найдете, конечно.
— Возьмут?
— Да, возьмут. Вернее, похитят.
— На этот раз, Гарриман, не мы — вам, а вы нам задаете загадки! Камня все-таки я вам не продам ни за что!
— А если бы я вам отдал за него мою…
— Вашу голову? Ну! На такой обмен я согласен.
— Не голову, господин профессор, а премию.
— Премию? Премию Гармониуса, которую уступил вам профессор Свендсен? Да вы с ума сошли! Ведь это сто тысяч фунтов!
— Я предлагаю вам их за камень.
— Миллион за булыжник?!
— Да.
— Берите его в таком случае вместе с его соседями по витрине, вместе с самой витриной! Ну и чудак же вы, Гарриман!
Гарриман улыбнулся.
— Когда я его могу получить?
— Хотя сейчас. Пойдемте.
— Голоо, — обратился Гарриман к боксеру, — я прошу вас донести до этого стола рокандский камень, который я приобрел у музея.
Когда Голоо положил камень, вынутый им из витрины на стол, около столпились все присутствующие, с любопытством разглядывавшие предмет, послуживший началом и причиной всех тех необыкновенных событий, которые произошли в связи с раскрытием тайны его надписи.
— Смотрите, господа, — сказал фон-Вегерт, — вот строки надписи!
И он надавил ножом на затертые места… Замазка стала отпадать.
Все с интересом наклонили головы к камню, лежавшему посередине стола в своей первобытной наготе…
Тем временем Голоо, отошедший в глубину зала, заложив руки за спину, понуро бродил между витрин. Вдруг взгляд его упал на темную фигуру, стоявшую у колонны.
Женщина под вуалью! Он протер свои глаза. Нет, это действительно живой человек. Но… Он вздрогнул. Не видение ли это? Это не мисс Энесли, конечно. Что бы ей здесь делать, в этом углу? Однако…
Он ускорил шаги.
Женщина трепетно поднесла свои руки к груди и выпрямилась.
Голоо не видел ее лица, но всем своим существом внезапно почувствовал, что это — она\ Та самая белокурая красавица, которая была с ним в мыслях, в мечтах, в сердце, все это долгое время…
Он остановился, чувствуя, что в виски стучит кровь и сердце готово разорваться от волнения.
— Мисс Энесли… — прерывающимся голосом назвал он дорогое имя.
Женщина, казалось, собиралась с силами. Она оперлась о колонну, чтобы не упасть.
— Да это я, Голоо… — почти прошептала она.
Как будто что-то теплое залило его. Он больше не
владел собой. Она не успела ничего сказать ему, ни схватить его за руку. Рука эта подняла вуаль, покрывавшую обезображенное лицо, и Голоо, весь трепеща, стал покрывать его долгими тихими нежными поцелуями.
Счастливые слезы лились из ее закрытых глаз. Приникши к нему, она потеряла остаток последних сил.
— Вы моя зеленая травка… — шептал обезумевший от счастья Голоо, — вы — моя ключевая вода… Луч солнечный, вернувший мне жизнь… Я буду вас любить, пока не умру, и ничего мне взамен не надо!
Громкие возгласы: «Мистер Голоо!» вернули их к
действительности. Он огляделся и увидел вдали, у ярко освещенного висячей лампой стола, на которой он положил рокандский камень, расступившуюся толпу зрителей, глядевших в их сторону.
Он взял под руку Эрну и, когда она хотела опустить вуаль, мягко, но решительно вновь откинул ее.
— Я люблю вас…
Только это он сказал ей.
Она выпрямилась под его взглядом и шагами, которые приобрели твердость, подошла вместе с ним к столу.
Гарриман быстрым взглядом окинул спутницу Голоо, и улыбка удовольствия промелькнула на его лице.
Мэк-Кормик подходил к ней с протянутыми руками…
— Мне нужна ваша помощь, Голоо, — сказал Гарриман.
Голоо сделал вопросительное лицо.
— Здесь нет никакого тяжелого предмета, вроде молотка. Между тем, он мне нужен. Я вспомнил о вашем кулаке.
Раздался сдержанный смех.
Голоо обидчиво покосился на своего друга.
— Я говорю серьезно! Дело видите ли в том, что мне совершенно необходимо разбить этот камень. Можете ли вы это сделать?
— Нет, не могу, — отвечал досадливо Голоо.
— Попробуйте. Я уверен, что это вам удастся.
Голоо окинул взглядом камень и, взглянув на Эрну,
пробормотал:
— Что они, издеваются надо мной, что ли?
— Я настоятельно прошу вас исполнить мою просьбу. Я прошу вас только ударить по камню.
Раздосадованный негр хватил с размаха своим кулаком по центру надписи и сморщился от боли. Но то, что он внезапно увидел, превозмогло ее.
Камень раскололся, словно яичная скорлупа. В сердцевине его сверкал другой большой камень, переливаясь под светом лампы всеми цветами радуги…
— Полый камень пустыни! — воскликнул фон-Вегерт.
— Бриллиант! — вскричал чей-то голос.
— Да, бриллиант Кон-и-Гута, — тихо проговорил Гарриман.
Бонзельс во все глаза глядел на это чудо природы.
— Но дайте же, наконец, нам объяснение! Как вы отгадали, что камень содержит этот драгоценный плод? — сказал он.
И Гарриман рассказал присутствующим про то, что натолкнуло его на догадки.
Он нашел в пещере, в правом ходе ее, те два камня с надписями, о которых говорит Авиценна. На одном иэ них стоял лишь выбитый знак, изображение стрелки: очевидно, это было указание направления. На другом не было никакого знака, никакой надписи, но он был расколот надвое, и в полой сердцевине его он нашел записку…
— Вот она!
И Гарриман протянул профессору Бонзельсу клочок пергамента, на котором четко вырисовывалось одно только слово:
Янаон
— То же слово, которое значится на этикетке, приклеенной неизвестно кем к рокандскому камню?
— Совершенно верно, — ответил Гарриман.
— Следовательно, вы заключили по аналогии, что рокандский камень тоже полый?
— Да.
— Но как вы догадались, что в нем из века хранится рожденный тысячелетиями алмаз?
— Но ведь все мы знаем от профессора Вегерта, — от дяди Роберта, — добавил он, улыбаясь, — что полые камни пустыни, из которых солнце вытягивает влагу, часто являются вместилищем драгоценных камней.
— Только никто, кроме вас, не обратил на это внимания.
— Да. Это был мой маленький секрет от всех. Даже от вас, Голоо, хотя именно вы носили мне, ворча, — вы помните? — те расколотые камни, которые валялись в Кон-и-Гуте в таком множестве.
— Значит, местные жители занимались добыванием драгоценных камней?
— Надо думать, что так.
— Ну, Гарриман, вы сделали сегодня хорошую покупку, — заметил профессор Бонзельс.
— Я соглашаюсь с вами, — несколько смущенно проговорил Гарриман, — только потому, что я нашел сейчас своей покупке отличное применение.
Он смолк, глаза его смотрели на Эрну.
— Мне хотелось бы, чтобы мисс Энесли приняла от меня это, — Гарриман поднял обеими руками основание камня, на котором лежала сверкающая драгоценность, — в качестве моего свадебного подарка.
И он протянул ей на этом удивительном подносе вещий камень, к которому еще не прикасалась человеческая рука…
Эрве Рихтер Фрих
БЕССМЕРТНЫЕ КАРЛИКИ
1. В УТЕСАХ КОРДИЛЬЕР
С крутых утесов Андийских Кордильер,[1] там, где голая пустыня гор сменяется почти непроходимыми зарослями-мангровами,[2] шел, хромая, одинокий путник.
Дойдя до разлога в лесной чаще, он остановился. Безотрадный вид предстал его взорам. Позади него простиралась мангрова со своей темной тайной, со своей страшной силой сопротивления. Здесь каждый шаг покупался усилием. Казалось, земля вооружилась всеми, какие у нее были, способами защиты против людского нашествия. Там были бездонные трясины мхов, там был взъерошенный кустарник с колючками, ядовитыми как змеиные зубы. И даже если бы опытный странник и избегнул этих опасностей, то его подстерегали всевозможные хищные звери, чтобы поймать его. Пума и оцелот[3] шли по его следам и ждали случая напасть из него. Их уважение к белому человеку велико. И отвага их не та, что встречается у их родственников в Азии или в Африке. Но одинокий старик, который, шатаясь, подвигался вперед, выказывал несомненные признаки слабости. Большой факао, — лесной нож, — правда, лежал еще в его руке, но пальцы еле держали его. Он подвигался, как машина, завод которой испортился и трещит ослабевшими пружинами.
Но когда он дошел до этого места, мужество снова как будто воспрянуло в нем. Там, внизу, его взору открылась громадная степь, простиравшаяся до самого горизонта, подобная морю, — и на ней жесткая трава пампасов колыхалась длинными грядами. Однако, не от этого заблестели снова светом надежды усталые глаза старика. Далеко впереди увидел он длинное спиральное облако, поднимавшееся над степью. Эта ясная дымка, скользящая в дрожании солнечного эфира, словно развевавшийся шелковый покров, не была фата-морганой. Потому что этот столб в сиявшей высоте сопровождал человека с тех же давних времен, когда и дарвинова обезьяна лишилась своего хвоста и произвела себя в цари вселенной.
Старый человек не был новичком. Он не закричал от радости. Он не возликовал и не ринулся вперед за помощью, которая могла бы спасти от уничтожения его старое изможденное тело. Нет, — он выбрал себе камень и сел на него только тогда, когда удостоверился, что ни одна змея урутус не устроила под ним своего логовища. После этого он взял свою дорожную флягу и опорожнил ее, глотая в то же время хинин пилюлю за пилюлей. Затем он нашел несколько темных орехов и стал жевать их.