– Может, она влюбилась! – повторил я.
– Может быть, может быть, – забормотала Нора, – любовь – морковь – кровь… Знаешь, Ваня, что-то мне подсказывает: Беата не способна любить. Она ведь даже родную дочь не любила, сделала ее статьей дохода, тянула из двух мужиков деньги, да как ловко, вроде случайно, выдавала информацию об отцовстве, целый спектакль разыгрывала. Имея большую сумму на руках, она и не подумала нанять для ребенка нормальную няню, а сбрасывала Лизу Лере, своей безголовой сестрице… Та же, любительница погулять, отвозила несчастное дитя куда-то на ночь… Кстати!
Нора подняла вверх указательный палец:
– Как я не додумалась раньше! Лиза, очевидно, находится у этой старухи. Лера приволокла девочку, потом унеслась пьянствовать, ее убили в результате каких-то разборок собутыльники, а Лиза так и осталась у бабки. Так! Помнишь, ее соседка Надежда Владимировна рассказывала тебе о шофере, который возит ее на уроки?
– Да.
– Он вроде подбрасывал Леру с Лизой к няне?
– Точно.
– Вот и поезжай сегодня к десяти вечера к дому Леры. Увидишь водителя… Понятно?
– Конечно.
– А потом… – начала Нора, но тут из коридора всунулась всклокоченная голова Лены.
– Кушать подано.
Элеонора осеклась, я вздрогнул.
– Сейчас идем, – ответила хозяйка через секунду.
На столе стояло огромное блюдо, на котором в густой, остро пахнущей подливке бултыхались какие-то желтые комочки.
– Что это? – с энтузиазмом спросила Нора. – Аромат сногсшибательный.
Что верно, то верно. От яства так и шибало чесноком и какими-то специями.
– Карот под соусом фонтанэ, – объявила Ленка. – Вы давайте ешьте, а я пойду желе в вазочки вытряхну.
Резко повернувшись, кухарка исчезла. Я уставился на блюдо, честно говоря, даже пробовать яство с диковинным названием не хотелось.
– Что это такое, как ты думаешь? – тихо спросила моя хозяйка.
Я протянул:
– Карот, в переводе с французского, означает морковь. Значит, эта еда, скорей всего, просто морковные котлеты, утопленные в подливке, основной частью которой, очевидно, является чеснок. Уж больно благоухает. Ну что, рискнем? Я лично не голоден, есть совсем не хочется.
– Мне тоже! – воскликнула Нора и попыталась приподнять блюдо.
Но огромная фарфоровая емкость была слишком тяжелой для ее рук.
– Бери ты, – приказала хозяйка.
Я подхватил блюдо. Подливка, налитая до самых краев, колыхалась в такт движениям.
– Осторожней, – пробормотала Нора, – не расплескай!
Не успела она закрыть рот, как я, споткнувшись о провод торшера и чуть не упав на пол, накренил блюдо. Вмиг у меня в руках оказалась пустая посуда. Все морковные котлеты вперемешку с подливкой рухнули на ковер.
– Катастрофа, – прошептала Нора, – сейчас Лена явится.
– Делать-то что? – испугался я. – Эх, жаль, собачки нет знакомой. Привести бы, мигом съела.
– Глупей ничего в голову не пришло? – прошипела Нора. – Где я тебе собаку возьму?! И потом, что же это за несчастное животное должно быть, чтобы лопать морковь пополам с чесноком!
– Извините, – промямлил я, – больше ничего на ум не идет.
Вдруг лицо Элеоноры посветлело:
– Придумала!
– Ну?
– Быстро садись сверху!
– Куда? – оторопел я.
– На подливку с морковкой!
– Зачем?
– Я скажу, что ты подвернул ногу и упал. Пошлю Ленку в аптеку за эластичным бинтом. Она медлительная. Пока туда сползает, пока обратно приплюхает, мы все и успеем убрать, понял?
– Но я не хочу садиться в подливку, – только и сумел сказать я.
– У тебя нет выбора. Если Ленка поймет, что мы хотели выбросить ее стряпню, последствия будут ужасны.
– Но я испачкаюсь, – слабо сопротивлялся я. – И потом, раз вам в голову пришла такая замечательная идея, отчего бы ее не осуществить самой.
– Послушай, – зашипела Нора, – некогда препираться. Смею тебе напомнить, что я нахожусь в инвалидном кресле, и потом, блюдо опрокинул ты. Это из-за твоей неловкости мы оказались в идиотском положении.
Делать нечего, пришлось плюхнуться на чесночное море с морковными островами. Нора пробормотала:
– Сними пиджак и брось на колени, теперь расправь, ага, вот так!
Потом она громко запричитала:
– Ну, как же ты так неаккуратно, осторожней надо, следует под ноги смотреть!
– Чего случилось? – поинтересовалась Ленка, внося поднос, на котором стояли вазочки с чем-то белым.
– Да вот, – замахала руками Нора, – съели мы твою восхитительную карот под соусом фонтенбло…
– Фонтанэ, – поправила домработница, оглядывая стол.
– Ну, да, извини, значит, проглотили в один миг, а потом Ваня встал, споткнулся о шнур и упал. Похоже, ногу растянул. Придется тебе за эластичным бинтом бежать в аптеку. Уж извини, что так вышло.
– Экий вы неловкий, – укоризненно сказала Ленка, – надо глядеть, куда идешь!
– Давай бегом в аптеку, – поторопила Нора.
– А зачем? – пожала плечами Ленка.
– За бинтом эластичным, ногу перетянуть надо.
– Так у меня в комнате есть, сейчас принесу, – сообщила горничная и, тяжело ступая, ушла.
– Кто бы мог подумать, что у нее имеется эластичный бинт, – пробормотала Элеонора, – специально ведь такую вещь назвала, уверена была, что нет в аптечке…
– И как теперь поступить? – поинтересовался я и слегка поерзал в подливке.
Было мокро, скользко, холодно и крайне некомфортно. Нора не успела ответить, потому что в комнату вернулась Лена. В руках она держала белый рулон.
– Ну, – дружелюбно предложила домработница, – давайте затяну как следует.
– Ой, нет, – испугался я, – не подходи ко мне.
– Придется тебе, Лена, за баралгином бежать, – вздохнула Нора, – в аптеку. Видишь, дело какое, ему следует обезболивающее дать.
– Так у нас есть, в таблетках, – мигом отозвалась Ленка. – Помните, мне прописали от радикулита, сейчас принесу.
– Эй, постой, – попыталась спасти положение Нора, – в таблетках не подойдет, надо в ампулах, чтобы быстрей подействовало!
Лена замерла на пороге, потом поинтересовалась:
– Вы уколы делать умеете? Я нет.
– Я тоже, – призналась Элеонора.
– Зачем тогда нам ампулы?
– Выпьет, они действуют сильней, чем таблетки, быстрее боль снимут, видишь, как он мучается.
Сказав последнюю фразу, Нора уставилась на меня в упор.
Я уже собирался спросить: «Что вы на меня так странно смотрите?» – как хозяйка четко повторила:
– Бедный Ванечка, тебе так больно, прямо сил нет смотреть!
Сообразив, что к чему, я застонал:
– А-а-а-а…
– Ну надо же, – всплеснула руками Ленка, – прямо невмоготу, да?
– О-о-о-о…
– Ладно, ладно, сейчас схожу.
– Деньги возьми, – обрадовалась Нора, – кошелек в прихожей.
– Зачем они мне? – удивилась кухарка.
– Тебе в аптеке просто так ничего не дадут!
– А к чему мне аптека?
– Послушай, дорогая, – вскипела Элеонора, – только что мы договорились: бежишь за ампулами баралгина, видишь, как Ванечка исстрадался.
– У-у-у-у, – на всякий случай взвыл я.
– Ну, давай быстрей…
– Не надо в аптеку идти, у меня есть это лекарство.
– У тебя таблетки, а надо АМПУЛЫ!!!
– И стекляшки имеются, в холодильнике лежат.
– Откуда? – оторопела Нора.
– Помните, я осенью упала? Вот доктор и велел купить. Было десять штук, осталось четыре, Ивану Павловичу хватит, – спокойно возвестила Лена и с грацией бегемота выскользнула из гостиной.
– Вы не можете придумать что-нибудь такое, чего точно нет? – подал я голос из подливки.
– Мне в голову не могло прийти, что у нас в холодильнике есть в запасе какие-то лекарства! – воскликнула Нора. – Мы ведь все патологически здоровы. Ну печень иногда шалит, но я сама обычно виновата, съем три куска торта с кремом…
– И что, мне теперь до утра тут сидеть? – безнадежно вздохнул я и добавил: – Очень противно.
– Ничего… – начала Нора, но тут в комнату, запыхавшись, влетела Лена.
– Вот, в ложку вылила, раскрывайте рот пошире.
– Ты мне? – осторожно поинтересовался я.
– Кому ж еще? – удивилась Ленка. – Болит у кого?
Понимая, что все обстоятельства складываются сегодня против меня, я молча проглотил лекарство.
В ту же секунду нестерпимая горечь разлилась по языку и достигла желудка. Рот мигом наполнился слюной, из глаз полились слезы.
Никогда до сих пор мне не приходилось глотать ничего подобного.
– О господи, – вырвалось из меня.
– Эк его колбасит, – с сочувствием произнесла Лена. – Болит так?
Я, с трудом ворочая онемевшим от лекарства языком, сказал:
– Очень горько, прямо жутко!
– Ну, бедняжка, – продолжала жалеть меня Лена, – ну-ка, заешьте сладеньким, желе у меня сегодня высший сорт, молочное, давайте кушайте!
Под носом у меня оказалась хрустальная креманка, набитая чем-то, больше всего похожим на холодец, только белого цвета.
– Скушайте кусочек, – гудела Лена, – сразу лучше станет.
Я неприхотлив в еде. В принципе могу съесть любой продукт, был бы он свежим. Есть два исключения. Первое – холодец. Тася, домработница Николетты и по совместительству моя няня, видя, что из ресторана приносят для гостей студень, всегда кривилась.
– Ни в коем случае не ешь, – шепотом предупреждала она меня.
– Почему? – один раз поинтересовался я.
– Вдруг туда желатин положили, – объяснила Тася, – знаешь, из чего его делают? Из костей дохлых животных.
Все, после этого я никогда не мог прикоснуться ни к чему дрожащему. Холодец, желе, пудинги… Эти лакомства я не могу даже видеть. Второй же продукт, который я на дух не переношу, – молоко.
И вот теперь мне предлагалось съесть блюдо, состоящее одновременно из двух отвратительных ингредиентов. Молочное желе! Хуже мог быть только стаканчик из картона.
– Кушайте скорей, – уговаривала меня Ленка, – вам понравится! Ну, открывайте рот, давайте, давайте. Сейчас хорошо станет! Боль пройдет, экий вы неловкий…
И она ткнула чайной ложечкой мне в губы. Я машинально повиновался приказу и, проклиная собственную мягкотелость и хорошее воспитание, принялся покорно глотать скользкие куски. Мне казалось, что в горло проскакивают лягушки. Одно было хорошо, онемевший от баралгина язык не ощущал никакого вкуса.