-- Она слишкомъ ужъ часто твердитъ о своихъ деньгахъ, говорила м-съ Эстасъ.
-- Мнѣ кажется не больше, чѣмъ всѣ говорятъ объ этомъ предметѣ, отвѣчалъ епископъ.
-- Тутъ что-нибудь не такъ, настаивала м-съ Эстасъ: -- я вызову ее на откровенность и все выпытаю.
Никто изъ Эстасовъ не любилъ Лиззи; она имъ платила тою-же монетой.
Шесть мѣсяцевъ провела Лиззи въ домѣ епископа, а потомъ уѣхала въ свое имѣніе въ Шотландіи. М-съ Эстасъ весьма рѣшительно совѣтовала ей пригласить съ собой леди Линлитгау, но Лиззи также рѣшительно настаивала на своемъ нежеланіи входить съ теткой въ близкія отношенія и отказалась на отрѣзъ приглашать ее къ себѣ. Смыслъ ея возраженій былъ тотъ, что она не забыла еще того времени, когда жила у леди Линлитгау послѣ смерти отца до своего замужества: не мало натерпѣлась она тогда отъ тетки. Теперь-же она смѣетъ надѣяться, что ей можно будетъ развлечься и насладиться многими хорошими вещами, въ чемъ прежде она встрѣчала препятствія. Присутствіе-же въ ея домѣ вдовствующей графини -- "колдуньи" -- ужь, конечно, не можетъ способствовать развлеченію и наслажденію. Въ чемъ же будутъ заключаться ея развлеченія, чѣмъ она будетъ наслаждаться,-- она еще и сама не составила пока опредѣленнаго понятія и не пришла къ окончательному рѣшенію. Она любитъ брилліанты. Ей нравится возбуждать удивленіе въ своей особѣ. Она не прочь, чтобы поклонялись ей, хотя она будетъ обращаться очень надменно съ своими поклонниками. Она любитъ хорошо поѣсть. Но кромѣ этого есть еще многое, что дорого ей. Такъ, она любила музыку,-- однакожъ, неизвѣстно было, скажемъ мы отъ себя, любила-ли она сама играть и пѣть или только слушала игру и пѣніе другихъ, не отдавая себѣ яснаго отчета въ ихъ достоинствахъ. Она любила чтеніе, въ особенности чтеніе стиховъ,-- но, прибавимъ мы отъ себя, въ этомъ случаѣ она тоже нѣсколько преувеличивала; дѣйствительно она обкладывала свой столъ и наполняла шкапы книгами, пріобрѣтенными больше наугадъ; правда, она читала не мало, но безъ разбора; о внутреннемъ достоинствѣ книгъ не слишкомъ заботилась, ей нужно было главное, чтобы по наружности ее считали почитательницею литературы и высказывали удивленіе ея необыкновенному прилежанію и способности прочитывать такую массу книгъ. Что касается мечтаній о любви и привязанностяхъ, то, дѣйствительно, она любила помечтать и строить воздушные замки: въ нихъ она видѣла себя окруженной толпой друзей и влюбленныхъ въ нее, которыхъ она дѣлала счастливыми, выказывая имъ знаки своего чистосердечнаго благоволенія. Ея теоретическій идеалъ жизни не былъ особенно дуренъ, но въ своемъ практическомъ примѣненіи онъ сводился къ самому эгоистическому наслажденію, когда предающіеся ему не разбираютъ -- страдаютъ-ли отъ этого наслажденія другіе люди или нѣтъ, нравственно-ли оно въ высшемъ разумномъ значеніи этого слова или безнравственно, полезно оно или вредно.
Изъ словъ леди Эстасъ легко было составить себѣ понятіе о томъ образѣ жизни, какой она намѣрена вести въ будущемъ. Онъ послужилъ предметомъ самыхъ безпокойныхъ толковъ въ семействѣ епископа. Конечно, если-бъ не малютка, наслѣдникъ титуловъ и положенія сэра Флоріана Эстаса, они-бы не позволили себѣ вмѣшиваться въ распоряженія леди Эстасъ; но права этого малютки были такъ важны и серьезны, что почти невозможно было обойтись безъ вмѣшательства. Но леди Эстасъ дала довольно ясно понять, что она не намѣрена допустить ничьего вмѣшательства въ свои дѣла, и рѣшительно не видитъ разумнаго основанія, почему она не можетъ быть свободна, какъ воздухъ. Но неужели она рѣшается отправиться въ Портрэ-Кестль совсѣмъ одна, т. е. только съ ребенкомъ и кормилицею? Послѣ многихъ дебатовъ въ домѣ декана (оба семейства были между собой въ большой дружбѣ) пришли къ окончательному соглашенію, что леди Эстасъ отправится въ свое имѣніе не одна, а въ сопровожденіи своей старшей кузины, Эллиноры Грейстокъ, которая была старше ея десятью годами. Трудно было найти болѣе добродушную и кроткую женщину, какъ Эллинора Грейстокъ. Ода рѣшилась пожертвовать собою для фамиліи Эстасовъ и согласилась провести въ Портрэ-Кестлѣ три мѣсяца. Уломать саму леди Эстасъ было гораздо труднѣе, но и она, послѣ нѣсколькихъ крупныхъ разговоровъ съ м-съ Эстасъ, женою епископа, приняла семейный ультиматумъ и вскорѣ уѣхала въ Шотландію вмѣстѣ съ своею кузиною.
Обѣ кузины прожили скучно, хотя безъ ссоръ, три мѣсяца своей насильственной совмѣстной жизни. Молодая вдова не говорила ни слова кузинѣ о томъ, какъ она намѣрена устроить свою жизнь и дѣлала все, что ей вздумается, ни въ чемъ не совѣтуясь съ своею компаньонкой. Ребенокъ былъ еще слишкомъ малъ, чтобы могъ въ чемъ-нибудь стѣснить свою мать. Леди Эстасъ постоянно говорила съ кузиной о тѣхъ книгахъ, которыхъ та не читала и же имѣла объ нихъ никакого понятія; она часто перемѣшивала свою рѣчь итальянскими словами, зная очень хорошо, что ея кузина не понимаетъ ни слова по-итальянски. Этой системы леди Эстасъ держалась все время, пока ея кузина жила съ нею, и, конечно, тутъ не могло быть и рѣчи о взаимной привязанности. Прошло три мѣсяца и миссъ Эллинора Грейстокъ по необходимости вернулась въ Бобсборо, хотя леди Эстасъ не гнала ее, но, разумѣется, не уговаривала и оставаться.
-- Я провела время далеко не весело, сказала миссъ Эллинора своей матеря, по возвращеніи изъ Шотландіи: -- я чувствовала себя тамъ какъ-то стѣсненной.
-- Моя милая, отвѣчала мать,-- хорошо и то, что эти три мѣсяца она провела подъ присмотромъ, на которые, и уменьшился двухъ-годовой періодъ опасности. По истеченіи двухъ лѣтъ послѣ смерти сэра Флоріана она можетъ снова выйдти замужъ.
Когда происходилъ этотъ разговоръ, вдовство Лиззи продолжалось уже около года, и во все это время она вообще вела себя скромно. Нельзя-же было считать нескромностью съ ея стороны, что она написала нѣсколько легкомысленныхъ писемъ, преимущественно къ стряпчему фамиліи Эстасъ о доставшихся ей деньгахъ и имѣніи, или ставить ей въ упрекъ неосторожныя слова въ разговорѣ ея съ Эллинорой Грейстокъ, которой она сказала, что Портрэ-Кестль составляетъ ея неотъемлемую, вѣчную собственность. Доставшаяся ей по завѣщанію сумма денегъ была отдана ей въ руки и она положила ее въ банкъ. Шотландское имѣніе приносило ей четыре тысячи фунтовъ въ годъ дохода, но для нея пока только одно было ясно, что этотъ доходъ она будетъ получать пожизненно. Фамильное брилліантовое ожерелье находилось у нея, и она ничего не отвѣчала стряпчему на его письмо, въ которомъ былъ сдѣланъ намекъ на это фамильное ожерелье. Къ концу второго года своего вдовства, когда леди Лиззи пошелъ двадцать третій годъ, она, на зло пророчеству жены декана, все еще оставалась леди Эстасъ и никто не могъ ничего замѣтить насчетъ ея сердечной склонности. Наступила весна и она переѣхала въ свой собственный домъ въ Лондонѣ. Она открыто враждовала съ леди Линлитгау. Она неохотно выслушивала братскіе совѣты Джона Эстаса, хотя, при этомъ и не заявляла положительнаго требованія, чтобы онъ превратилъ ихъ. Она уклончиво отвѣчала на приглашенія епископа посѣтить его домъ вмѣстѣ съ своимъ малюткой сыномъ, но не ѣхала туда. Вмѣстѣ съ тѣмъ она заявила о своемъ рѣшительномъ намѣреніи оставить брилліантовое ожерелье у себя, конечно, безъ всякаго вознагражденія. Ея покойный супругъ, говорила она, подарилъ ей эти брилліанты и она считаетъ себя вправѣ владѣть ими безраздѣльно. Но такъ-какъ Эстасы настаивали на томъ, что эти брилліанты составляютъ собственность фамиліи Эстасовъ и стоятъ не менѣе десяти тысячъ фунтовъ, споръ становился серьезнымъ и могъ повести къ важнымъ послѣдствіямъ. Леди Лиззи твердила свое, что она знать ничего не хочетъ, но понимала, что рано или поздно придется этотъ споръ рѣшить болѣе положительнымъ образомъ и доказать свое право фактически, а не отговариваться только незнаніемъ. Вообще она чувствовала, что ей необходимо съ кѣмъ-нибудь посовѣтоваться; ей нужно было наконецъ узнать правду о настоящемъ положеніи ея дѣлъ; она была нѣсколько жадна и полагала, что, можетъ быть, возможно получать болѣе дохода съ ея капитала и имѣній, чѣмъ она получаетъ теперь. Ея молодой кузенъ, сынъ декана, былъ, адвокатъ, но хотя она любила его больше всѣхъ своихъ родныхъ, однакожъ не рѣшилась обратиться къ нему за совѣтомъ. Въ виду собственной пользы она не могла имѣть дѣла съ стариннымъ стряпчимъ фамиліи Эстасовъ, который теперь уже формально отнесся къ ней съ требованіемъ возвратить брилліанты. Но онъ-же указалъ ей, что она можетъ обратиться къ другимъ стряпчимъ, которые дадутъ ей дѣльный совѣтъ. Она обратилась къ гг. Моубрэ и Мопюсъ, и они выразили ей свое мнѣніе, что такъ-какъ брилліанты были ей переданы ея супругомъ безъ условія возвратить ихъ въ опредѣленный срокъ, то никто не имѣетъ права требовать ихъ отъ нея. Но кто-же, кромѣ нея и тѣхъ, кому она разсказала объ этомъ, могъ знать, на какихъ условіяхъ были переданы ей эти фамильные брилліанты?
Вскорѣ послѣ того, какъ леди Лиззи устроилась въ своемъ маленькомъ лондонскомъ домѣ въ Маунтъ-стритѣ, вблизи парка, у нея образовался большой кругъ знакомства. Эстасы, Грейстоки и даже Линлитгау не совсѣмъ еще повернули къ ней спину и продолжали посѣщать ее. Графиня, конечно, была язвительна, но ктоже не зналъ за ней этого достоинства. Деканъ и его жена, которые сильно хлопотали, чтобы навести Лиззи на путь благоразумія и видѣли, что ихъ усилія не приводятъ ни къ чему, тѣмъ не менѣе должны были сознаться, что они не имѣютъ серьезныхъ причинъ жаловаться на свою родственницу. Эстасы относились къ Лиззи крайне сдержанно и надѣялись, что все устроится въ лучшему.
-- Проклятое ожерелье! сказалъ какъ-то разъ Джонъ Эстасъ, но, къ его несчастію, это проклятіе услышалъ епископъ.
-- Джонъ, замѣтилъ прелатъ,-- мнѣ кажется, вы могли-бы выражать свое мнѣніе болѣе приличнымъ языкомъ.
-- Прошу извинить меня, ваше сіятельство, отвѣтилъ Джонъ: -- я хотѣлъ только сказать, что не зачѣмъ намъ такъ много безпокоиться изъ-за какихъ-то каменьевъ.
Но стряпчій семейства Эстасовъ, м-ръ Кампердоунъ, иначе смотрѣлъ на это дѣло. Однакожъ и онъ долженъ былъ согласиться вмѣстѣ съ ея родными, ч