— Не верю! Иначе откуда…
— Стася, — быстро перебила ее мать, — подумай сама. Пять дней я была без сознания, так?
— Ну…
— Сегодня я умерла.
— Чушь!
— Хорошо, впала в кому, — терпеливо согласилась мать. — Ненадолго. Так?
— Предположим…
— Значит, он мог здесь побывать только в промежутке между твоим уходом и приходом. А у меня в это время никого не было. Даже Женю не пустили, чтобы меня не переволновать. И потом, меня опять протащили по всем кабинетам: кардиограмма, рентген, снимок черепа, забыла, как он называется, кровь, моча, давление… В общем, я никого кроме вас сегодня не видела.
Стаська прикусила губу сильнее, почти до крови, мрачно разглядывая мать.
— Объясни мне, откуда ты знаешь? — попросила она. — Только без фокусов вроде озарения, ладно? Честно расскажи, и я подумаю, бросить мне все или нет.
Альбина Яковлевна перевела на дочь спокойные, удивительно спокойные глаза.
— Стася, мне не хочется тебя огорчать, — мягко ответила она, — но, видно, нет другого способа тебя остановить… Я не подпишу документы на обмен квартирами.
— Ты обещала! — тихо сказала дочь.
— Я была дурой. Никакого обмена не будет. Завтра я поговорю с отцом и Федей.
— Значит, так? — спросила дочь, сдерживая бешенство.
— Так.
— Ты хорошо подумала?
— Ты даже не знаешь, о чем спрашиваешь, — ответила мать по-прежнему твердо и спокойно.
— Значит, пускай отец садится в тюрьму?
— Он не сядет в тюрьму, — пообещала Альбина Яковлевна.
— Отдадите квартиру чужим дяденькам? Да? Лишь бы не дочери?
— В крайнем случае — отдадим, — решительно ответила мать, И добавила:
— Но, думаю, до этого не дойдет.
Минуту Стаська сверлила ее пристальным, почти ненавидящим взглядом. Разомкнула искусанные губы и спросила:
— У тебя есть собственный план?
— Есть.
— Ты решила меня кинуть?
Альбина Яковлевна тихо рассмеялась, с нежностью глядя на дочь.
— Я решила тебя спасти, — сказала она просто.
Стаська вскочила со стула, и он с грохотом свалился на пол. Не прощаясь, быстро пошла в сторону двери, но обернулась, услышав голос матери, сказавший:
— Я завтра же поговорю с Евдокией Михайловной.
Несколько минут дочь стояла, не шевелясь, и разглядывала мать недобрыми прищуренными глазами. На подбородок капнула красная капля, и Альбина Яковлевна вздрогнула. Ей вдруг показалось, что Стаська плачет красными слезами, как она сама плакала черными.
Но Стаська подняла ладонь, тщательно вытерла подбородок, и мать увидела, что то, что она приняла за слезы, было кровью, сочившейся из прокушенной нижней губы. Дочь минуту разглядывала ладонь, на которой пролегла кровавая полоска, потом подняла ее и зачем-то показала матери. Постояла еще минуту, давая возможность хорошо все рассмотреть, повернулась и молча вышла в коридор. Через секунду дверь снова приоткрылась, и ладонь Стаськи, размазывая кровь по стене, нащупала выключатель. Раздался щелчок, и мир погрузился в темноту.
«Теперь не страшно», — вдруг подумала Альбина Яковлевна. Сползла вниз, закрыла глаза и попыталась хотя бы в воображении вернуться в покинутый летний мир.
Сон нежно коснулся ее лица, и у нее все получилось.
Все прошедшие дни Валька мучилась вопросом: что же произошло в одноместной палате кардиологического центра, где неожиданно собралась почти вся их семья?
Чудо или врачебный ляп?
В пользу второго говорил негативный личный опыт друзей, знакомых и многочисленные публикации в прессе, повествующие о некоторых «достижениях» отечественной медицины, от которых у любого нормального человека холодела кровь.
Так что Валька, немного посовещавшись с матерью, склонялась к врачебному ляпу.
Действительно, разве есть человек, способный опровергнуть на личном опыте старую добрую присказку: «Оттуда еще никто не возвращался»?
Но Вальке не давало покоя одно воспоминание: ну, никак не могла она забыть пронзительного звука, который издавал прибор, подключенный к сердцу тети Али. Долго издавал, пока не выключили. А на зеленом экране тянулась идеально ровная прямая. Такая прямая, которую не могут искривить никакие земные печали и радости. Прямая, которая не пересекается с житейской суетой, а идет параллельно с ней.
В другом мире.
Эти доводы вступали между собой в неразрешимое противоречие: с одной стороны, Валька как человек, взращенный на идеях научного материализма, не принимала ничего, что выходило за рамки строгой логики.
Но с другой…
Это были даже не доводы рассудка, а интуитивное ощущение страха, возникшее оттого, что рассудок столкнулся с неким феноменом, который не может объяснить и переварить, опираясь на привычные законы природы.
Промучившись несколько дней, Валька запретила себе размышлять на эту тему. В конце концов, — как мудро выразился тот врач с большими ухоженными руками, — никто не умер.
А это самое главное. На остальное — плевать.
Как сказал один французский философ, «жестокость жизни прежде всего в том, что она продолжается, несмотря ни на что».
Вот именно.
Даже если бы события повернулись… не столь благоприятно…
Даже в этом случае, никто из них не ушел бы вслед за Альбиной Яковлевной: ни ее муж, ни ее дети.
Стаська по-прежнему хватала бы с большого банкетного стола Жизни самые вкусные и полезные кусочки. Федька по-прежнему ныл бы о несправедливости судьбы и не ударял палец о палец, чтобы эту несправедливость немного поправить. А дядя Женя…
Трудно сказать, что было бы с ним. Валька не ожидала, что болезнь жены, словно в зеркале отразится на прагматичном и прижимистом Евгении Павловиче и за несколько дней превратит его в больного, не совсем адекватного старика. Впрочем, это открытие, скорее, из области приятного. Страдает — значит любит.
Жизнь Вальки с того памятного вечера сильно переменилась. Она перебралась в квартиру Арсена.
Мама воспринимала происходящие перемены мужественно. Не ругала дочь, не жаловалась на одиночество, не давала советов и не спрашивал а больше того, что сама Валька считала нужными поведать.
Но Валька не рвала с домом окончательно: там хранились многие ее вещи, книги, любимые игрушки и многочисленные сувениры, привезенные из командировок. Она старалась забегать домой так часто, как только могла, и выбирала для этого время, когда точно знала, что мама дома. Наверное, Вальку терзало чувство вины.
Она была бы только рада, если бы мама как-то устроила свою личную жизнь, и несколько раз намекала ей на это.
Но мама упорно отмалчивалась и не сходила с четко проторенной после смерти отца колеи. Дом — работа, дом — могила, как неодобрительно выразилась бабушка о мамином образе жизни. В точку.
Вот и сегодня, Валька забежала домой, чтобы повидаться, но нашла только записку, сообщавшую о появлении нового ученика.
Валька покрутила в руках клочок бумаги, обвела взглядом комнату, которая теперь казалась странно чужой, рассеянно прошлась по пустой квартире и решила выпить чашку чая.
Включила чайник, уселась за кухонный стол. И тут же затрезвонил телефон.
«Наверное, Арсен», — решила Валька. Телефон на кухне был без определителя номера, и она торопливо схватила трубку.
— Да!
Но трубка ответила посторонним мужским голосом:
— Добрый день. Валю, если можно, попросите к телефону.
— Это я, — сказала она, настораживаясь. Кто бы это мог быть? Собеседник на другом конце провода немного помолчал и произнес со странно знакомой интонацией:
— Ну, тогда привет.
— Здравствуйте, — не поддалась на провокацию Валька.
Трубку засмеялась отрывистым колючим смехом.
— Вот и я сподобился, — сказал мужчина. — Кто бы мог подумать, что ты такая вежливая?
И по этой язвительной ухмылке она узнала говорившего.
— Что тебе нужно? — холодно спросила Валька у альфонса.
— Увидеться, — коротко ответил тот.
— Ну, ты наглый! — начала было Валька, но тот с досадой перебил ее.
— Да не нужны мне твои прелести! Я по делу звоню…
— Что-то с бабушкой?
— Н-нет, — немного поколебавшись, сказал альфонс. — Хотя ее это тоже касается.
— Я Арсена жду, — не то пригрозила, не то предупредила Валька, но альфонс странным образом возрадовался.
— Да? Ну и здорово! Я, вообще-то, хотел с ним поговорить, но координат не знаю. А скоро он приедет?
— Скоро, — ответила Валька, окончательно растерявшись.
— Можно я его у тебя подожду? — спросил собеседник почти заискивающе.
Валька побарабанила пальцами по столу. Звать, не звать?
— Это важно, — напомнил альфонс.
— Точно?
— Точно.
— Ладно, — сдалась Валька. — Приезжай… Только учти…
— Да не нужна ты мне, вот самомнение… Я другую женщину люблю, — вдруг злобно выкрикнул альфонс и бросил трубку.
Валька вздрогнула и с недоумением поднесла ее к глазам. И как это понимать?
Повесила трубку на рычаг и двинулась к закипевшему чайнику. Налила в свою любимую кружку немного кипятка, бросила в него пакетик заварки. Вернулась с чашкой за стол и уселась на узкий угловой диванчик.
«Я другую женщину люблю!»
Фраза крутилась в голове как горное эхо, перелетающее с одной вершины на другую, и Валька сосредоточенно свела брови, болтая пакетиком в чашке.
Нет, кто бы сомневался… То, что бабушку альфонс в грош не ставит, было понятно даже идиоту. Но то, что он любит другую женщину… То, что он, оказывается, вообще способен кого-то любить…
Валька вытащила из чашки набухший пакетик, подставила под него руку, чтобы не закапать пол, пошла к мойке. Выбросила заварку в мусорное ведро, вернулась за стол и отпила немного чая.
Конечно, это звучит глупо, но она почувствовала себя уязвленной. Нет, никогда не приходила ей в голову глупая мысль, что на альфонса можно смотреть как на нормального, настоящего мужчину, но его грубое, шутовское ухаживание, оказывается, льстило ее самолюбию!
Гадость какая!
Валька сжала руку в кулак и слегка стукнула по столу.