— Ну ладно, — сказал тот, сразу же уловив запах ненависти, витавший в воздухе. — Не будем об этом. Если смерть была естественной, кто будет хоронить?
— Мы, — твердо ответила Валька.
— А отец?
— Я не знаю его адреса, но попытаюсь узнать. Сообщим, конечно. Но все хлопоты возьмем на себя.
— Понятно.
Николай Александрович развернулся в другую сторону и выскочил на лестничную клетку. Через минуту он уже дымил сигаретой рядом с коллегами.
Валька медленно пошла прямо по коридору. Двери по обе стороны стены были распахнуты, и она увидела то, что и ожидала увидеть: непритязательные неухоженные внутренности комнат. Дверь справа вела в спальню. Вернее, в комнату, которая когда-то была спальней. Два желтых гроба вдоль стены — шифоньеры называются… Две кровати, с полинявшими старыми матрасами, стоящие рядом… Куча барахла, сваленная прямо на них: брюки, пальто, кожаный пиджак, джинсы…
Валька немного постояла в дверях, повернулась и пошла в другую комнату.
— Руками ничего не трогайте! — крикнул с лестничной клетки Николай Александрович.
— Не буду, — ответила она негромко.
Остановилась на пороге и обвела комнату неторопливым грустным взглядом.
Господи, что здесь трогать!
Комната была почти пуста. Только стоял посредине тренажер «Кетлер», похожий на большой велосипед без колес, и висело на стене огромное зеркало в полный рост. За раму зеркала была прицеплена какая-то бумажка. Большая бумажка, целый лист формата А4. Валька вошла в комнату и подошла ближе к зеркалу.
«Лицемерие — это средство злом внутренним победить зло внешнее», — медленно прочитала она слова, написанные крупными печатными буквами.
«А еще он почитывает труды по философии. — всплыл в паши голос Арсена. — Причем интересует его прикладная часть предмета. Философия морали и этики».
Она приложила руки к горячим щекам. Надо было выпить таблетку перед уходом. Кажется, температура поднимается.
На лестничной клетке открылись двери лифта, и послышалась какая-то возня. Валька выглянула наружу и громко сказала, обращаясь к следователю:
— Это Арсен… Я вам говорила. Пропустите его, пожалуйста, он за мной приехал…
Николай Александрович что-то тихо сказал Арсену и тот полез за пазуху, не спуская с нее озабоченных черных глаз.
— Мы тут поговорим немного! — с фальшивым добродушием оповестил ее следователь.
— Да ради бога, — пробормотала Валька себе под нос.
Развернулась и пошла в зал.
Если бы не вывернутый наизнанку книжный шкаф, то можно было сказать, что после их приезда ничего не изменилось. Но маленький журнальный стол был завален ампулами и одноразовыми шприцами. А постель с несвежим серым бельем переворошена так, как это могут сделать только равнодушные чужие руки.
«Это моя гарантия…»
«Если со мной что-то случится…»
«А с чего ты решила, что она мне нужна, а не наоборот…»
Голоса множились в голове, наслаивались друг на друга. Валька, как давеча, села на подлокотник кресла и крепко прижала руки к ушам. Кто-то тронул ее за плечо, она вздрогнула, отняла руки от головы.
— Ты здорова?
Она подняла голову. Рядом стоял Арсен, и его милое смуглое лицо было искажено гримасой сострадания. Валька с коротким всхлипом обхватила его за пояс и уткнулась носом в свитер, пахнущий знакомым родным запахом. Теплые руки нежно погладили ее волосы, легли на лоб…
— Господи, да ты вся горишь!
Арсен присел на корточки, впился встревоженным взглядом в ее глаза.
— Маленькая моя, ты больна!
Валька кивнула, не переставая всхлипывать. Арсен тут же встал и затормошил ее.
— Давай домой поедем, хорошо?
— А тут?
— А тут пока и без нас забот хватает.
— А ключи?
— Следователь дверь закроет. А ключи мы потом у него заберем. Все равно придется в прокуратуру идти… Ну, давай, моя хорошая, поднимайся…
Валька с трудом встала на ноги, чувствуя, что болезнь облагодетельствовала ее новым симптомом: мерзкой тошнотой.
— Меня тошнит, — сказала она слабым голосом.
— Ты что-нибудь ела сегодня?
Она потрясла головой, глядя на Арсена виноватыми глазами.
— До машины доберешься?
— Я постараюсь.
— Хорошо. Держись за меня.
«Всенепременно», — хотела ответить Валька, но тошнота подступила к горлу таким мощным комом, что она прикрыла рукой рот.
Они вышли на площадку, где собралось множество народу. Соседи выглядывали в распахнутые двери, и их откровенное любопытство было не менее омерзительным, чем служебное равнодушие людей, ежедневно пакующих и увозящих трупы.
— Ну, что уставились? — выкрикнула Валька неожиданно для самой себя, и дверь напротив быстро захлопнулась.
— Мы уезжаем, — проинформировал Арсен следователя.
— А я рассчитывал…
— Я знаю, — прервал цыган его речь. — Моя жена больна. У нее высокая температура. Меня можете вызвать в любое удобное вам время.
— Ну, хорошо, — разочарованно ответил Николай Александрович и окинул Вальку цепким недоверчивым взглядом. Наверное, вид у нее и вправду был не ахти, потому, что взгляд его на мгновенье смягчился и стал почти человеческим.
— Лечитесь…
Она не ответила. Раскрылись двери лифта, Валька шагнула в маленький проем стены, обладающий странной способностью двигаться между этажами. Она прислонилась спиной к холодной стене и неуклюже съехала вниз, на корточки.
Маленькое пространство лифта наполнилось удушливым туманом, и мир вокруг перестал существовать.
На целых два дня.
Кое-что она помнила.
Фоном служил бархатный задник, черный, как театральная кулиса, и на нем иногда появлялись знакомые лица.
Испуганное мамино лицо:
— Скорую вызывал?
Окаменевшее лицо бабушки:
— Поменяй полотенце…
Озабоченное лицо Риты Зелинской:
— Господи, что же с ней такое?..
И постоянным рефреном являлось смуглое лицо, ни разу не пропускающее короткие проблески ее сознания.
— Я здесь, Валюша…
Она успокаивалась от звука его голоса. Проваливалась в липкое жаркое забытье с меньшим страхом, потому что знала: стоит открыть глаза, и он будет сидеть рядом и держать ее за руку. Плевать, что она не чувствует прикосновения его горячих пальцев. Главное, что он тут и никуда не отойдет.
Она пролежала в полубеспамятстве два долгих бредовых дня. Реальность и галлюцинации мешались, наслаивались друг на друга, но был один непогрешимый маяк в этом безбрежном океане горячки: лицо Арсена.
— Я тебя люблю, — сказала она, вернувшись в реальность на короткий миг, и успела увидеть, как исказилось его лицо. Успела даже почувствовать себя виноватой. Господи, что же она за нескладная дура! Вот у кассирши из его магазина, никогда бы не было таких дурацких припадков!
Она помнила все, что видела в том, другом мире. Потому что видела всегда одно и то же.
Андрей сидел на берегу озера и бросал в воду маленькие камешки.
— Андрей! — кричала Валька, чувствуя, что мощный поток воздуха уносит ее в сторону. Но он не слышал ее, поглощенный своим занятием.
— Андрей!! — надрывалась она, а он по-прежнему молчал, не поворачивая головы, и расстояние между ними все увеличивалось.
— Андрей!!!
Ровная серая поверхность воды не расходилась кругами от камешков, падавших в нее. Камешки пропадали в темной глубине беззвучно, как в пропасти, и лицо Андрея оставалось таким же неподвижным и безучастным, как поверхность нездешнего озера.
И только тогда, когда ее почти унесло в сторону, он повернул голову с остановившимися незрячими глазами, и до Вальки донеслось едва слышное дыхание ветра:
— Помоги мне…
Она вынырнула из горячечного течения окончательно. Тело плавало в липком поту, часы на тумбочке показывали половину второго (дня, ночи?!), и Арсен сидел на кресле возле ее кровати. Он вернулся в реальность почти одновременно с Валькой, встрепенулся и наклонился к ее лицу.
— Ты здесь?
— Я здесь, — ответила она, чуть не плача от радости. Он сполз на коленки, крепко обхватил ее всю двумя руками.
И она заснула настоящим крепким сном, каким спят все выздоравливающие люди.
Проснулась Валька оттого, что одна сторона плотной шторы на окне спальни была отодвинута в сторону, и яркий солнечный свет пробивался в комнату.
«Я проспала до лета», — подумала она, и тихо рассмеялась. Почти сразу открылась дверь, и в комнату вошла очень стройная темноволосая женщина. Подошла к Вальке, увидела открытые глаза девушки и мягко улыбнулась ей.
— Вы? — спросила Валька, широко раскрывая глаза. — Или у меня опять галлюцинация?
— Нет, моя хорошая, не галлюцинация, — ласково и негромко ответил красивый грудной голос. — Я, правда, приехала. Ну что, давай знакомиться?
И женщина присела на край ее постели. Потом наклонилась и поцеловала Вальку в лоб.
— Господи, какая же я невезучая, — со слабой улыбкой сказала Валька. — Даже с матерью любимого человека знакомлюсь в таком виде, что можно испугаться… Ну, почему у меня все так нескладно выходит?
Женщина рассмеялась и снова поцеловала ее, на этот раз в щеку. От матери Арсена слабо пахло каким-то хорошим парфюмом с цветочной композицией. Кажется, «Диориссимо».
— А где Арсен? — вдруг спросила Валька. Она поднялась на подушке повыше и обвела комнату встревоженным взглядом.
— Спит в зале, — успокоила ее женщина. — Он возле тебя двое суток сидел, не отходил. А потом, когда ты пришла в себя, заснул как сурок, прямо в кресле. Мы его сегодня утром с твоей мамой перетащили на диван, так он даже не проснулся.
Валька откинулась на подушку и улыбнулась. Значит, ей не показалось. Он, действительно, все время был рядом.
— А вы давно приехали?
— Вчера вечером прилетела. Как только узнала, что ты заболела.
— Это вы меня лечили, да? — с интересом спросила Валька. — А чем?
— Уколами, детка. И не я, а врач. Разочарована?
— Ну, как сказать, — протянула Валька. — Вы извините, я не знаю, как к вам лучше обращаться. То есть я знаю, что вас зовут София Михайловна, как Ротару… Но вы такая молодая, что я немного растерялась.