– Так точно! – вытянулся в струнку Бураков. – Разрешите идти?
– Пшел!
Отпустив майора, Бутылкин уселся за стол, успокоения ради выхлебал два стакана водки и, покуривая сигарету, погрузился в сладкие мечтания. Грезилась ему скорбная похоронная процессия, медленно движущаяся к кладбищу под звуки траурного марша, два гроба – в одном Котяра, в другом Звездовская и т. д. и т. п. Приятные видения начальника ОВД продолжались довольно долго, вплоть до десяти утра. Ровно в десять в кабинет без стука ворвался дежурный лейтенант Коврижкин, заменивший увезенного в реанимацию Ежикова.
– В городе беспорядки, – с порога выпалил он. – К отделению приближается агрессивно настроенная толпа, человек двести, не меньше, под руководством функционеров лапшеушинской партии! Вооружены кольями, цепями, булыжниками. Требуют дележа графских сокровищ!
От неожиданности Ольгерд Пафнутьевич лишился дара речи.
– Прикажете вызвать ОМОН? – полувопросительно сказал Коврижкин.
– Кх-х-х-х, – выдавил подполковник.
– Слушаюсь! – козырнув, отчеканил сообразительный лейтенант.
Владилен Генрихович сдержал данное накануне обещание. Пятого июля без двух минут девять он взобрался на трибуну, наспех сооруженную из пустых водочных ящиков, которых к утру скопилось на площади изрядное количество. Стараниями партийных активистов, а главное, благодаря бесплатной выпивке толпа у здания бывшего Дома культуры собралась огромная.
– Мы не потерпим ущемления прав трудящихся! – вещал господин Лапшеушин. – Долой коррумпированных чиновников! Положить конец произволу милиции. Да здравствует справедливость! Подвыпившая аудитория разразилась бурными аплодисментами, переходящими в овацию. Польщенный депутат широко улыбнулся, продемонстрировав окружающим ровные белые фарфоровые зубы, вставленные во время недавней зарубежной поездки.
– Моя жизненная позиция, моя совесть, взгляды, убеждения взывают к защите законных требований населения, – воодушевившись, продолжал он и, незаметно для самого себя, повинуясь многолетней привычке, перешел к изложению очередной политической платформы партии «Борцы за справедливость» (как помнит читатель, платформа на данный момент была великодержавно-национал-патриотическая). Слушатели поскучнели. Их интересовали конкретные бриллианты, зарытые в усадьбе графов Коробковых, а не набившие оскомину предвыборные обещания изовравшихся политиков.
– Хорош п...болить! – выкрикнул кто-то из задних рядов.
Вооруженные велосипедными цепями охранники партийного лидера ринулись было усмирять хама, но Владилен Генрихович, вовремя опомнившийся и сообразивший, что его занесло «не в ту степь», остановил мордоворотов мановением руки.
– Критика принимается, – с фальшивым добродушием сказал он. – Перейдем непосредственно к делу!
– Во-во!.. Правильно!.. Давно пора!.. – загалдели обрадованные голоса.
– Предлагаю разделиться на две колонны, – прокричал в мегафон Лапшеушин. – Одна движется к зданию милиции, другая к городской мэрии. Надеюсь, возражений нет?!
Возражения, естественно, были. В любой революции или просто в движении за... (впрочем, безразлично за что, важен сам факт наличия движения) всегда найдется кучка оппортунистов, в корне несогласных с генеральной линией руководства и по каждому вопросу имеющих особое мнение. Так уж повелось испокон веков (если не верите – почитайте учебники истории).
Не миновала чаша сия и взбунтовавшихся лозовцев. Главой местных оппортунистов стал уроженец солнечного Азербайджана сорокапятилетний Махмуд Каримов, до начала бриллиантового психоза мирно спекулировавший помидорами на рынке, а теперь объявивший себя прямым потомком графов Коробковых и одновременно праправнуком героя войны 1812 года князя Багратиона[11]. (Багратиона Махмуд приплел, дабы как-то объяснить свою смуглую внешность и кавказский акцент.) Двигало Каримовым желание... А черт его знает! Восток – дело тонкое!
– Я законный наслэдник, но я нэ жадный! Вэришь, да?! – втолковывал он народу. – Я хачу, я буду дэлиться! Вай, вай! По-братски дэлиться! Мамой кланус! Но... – Тут свежеиспеченный аристократ важно поднял вверх указательный палец. – Лапшэушин врот, как паршивый пес! К мэрии ыдты! К мылыцыи! Вах! Мазги нам пудрыт! Вниманыэ отвлыкаэт! Клад зарыт вовсэ нэ в усадбэ, а на въездах в город! Нэдаром там со вчэрашнэго дна экскаваторы капаются! Мы, как бараны, будым устраывать дэманстрацыы, а луды Лапшэушина по-тыхому достанут сокровища да слынают! Шакалы!
Невзирая на совершенную нелепость утверждений помидорного спекулянта, часть собравшихся (преимущественно лица кавказской национальности) отнеслась к ним с полным доверием. Ничего не поделаешь! Восток – дело тонкое (извините, повторяюсь).
– За мной! К ямам! Не позволым себя обмануть! – патетически воззвал «потомок Багратиона» и с гордым видом покинул площадь. За ним последовало человек пятьдесят.
– Куда они намылились? – изумился Владилен Генрихович.
– Вообразили, будто бриллианты зарыты на въездах в город, – пояснил успевший разведать обстановку Паша Губошлепов. – Там по распоряжению Звездовской вчера дороги перекопали!
– Зачем?! – забеспокоился Лапшеушин. (Вдруг чурки правы? Электорат электоратом, но и бриллианты не помешают.)
– Не волнуйтесь, босс, – усмехнулся порученец-телохранитель. – Наша госпожа мэр решила изолировать Лозовск от внешнего мира во избежание наплыва халявщиков. Чурки же... На то они и чурки!
– Ха-ха-ха! Дуракам закон не писан! – от души развеселился народный избранник. – Пусть катятся к едрене фене!.. Оно даже к лучшему, – отсмеявшись, добавил Владилен Генрихович. – Без кавказцев сподручней. Платформа-то у нас нынче национал-патриотическая... Ладно, Паша, разбивай людей на колонны. Одну – к зданию ОВД – поведешь ты, другую – к городской мэрии – Брехунков.
– А вы?! – поинтересовался Губошлепов.
– Я буду координировать ваши действия отсюда. Поддерживай со мной постоянную связь по мобильному телефону... Ну, начали, пока электорат не протрезвел!
Капитан Спесивцев и Сыч, к утру совершенно утратившие человеческий облик, с нетерпением поджидали замену. На кладоискателей, возобновивших работу на рассвете и старательно рывшихся в месте «тринадцать плюс девять», они практически не обращали внимания. Какие там, к лешему, бриллианты, когда шкуры изодраны, морды разбиты, одежда вымокла до нитки, мандраж непрерывный колотит, а в двухстах метрах злейший враг затаился!..
Первым дождался сменщика Сыч, сумевший сохранить невредимым сотовый телефон и известивший Котяру о ночном инциденте. Вопреки ожиданиям Сычова, крестный отец Лозовска не особенно расстроился.
– Мент, гришь?! Капитан Спесивцев?! Да хер с ним, – фыркнул в трубку Кошкин. – Не трогай до поры до времени. Пришьем, когда лохи сокровища найдут, а до тех пор не стоит хипиш поднимать. И не хнычь, Игорек! Высылаю к тебе Чугунного Лба. (Благодушие Котяры объяснялось удачно проведенной операцией по уничтожению особняка Бутылкина. О грозящей ему самому опасности мафиози не догадывался.)
Чугунный Лоб явился в восемь утра – свеженький, бодренький, розовый, словно дрых ночь напролет, а не упражнялся в стрельбе из гранатомета.
– Вон там на дереве мусор засел, – шепнул ему трясущийся в ознобе Сыч. – Пахан тебя проинструктировал?
– Угу!
– Тогда я отваливаю. Приятного отдыха...
Сержант Отморозков, выряженный конспирации ради в «гражданку», прибыл без пяти девять, увидел скорчившееся в ветвях грязное, всклокоченное человекообразное существо и бодро передернул затвор «АКС-74-У».
– Не стреляй! Ведь это ж я! Валерий Игнатьевич Спесивцев! – проскулил капитан.
– А-а-а, – понимающе протянул сержант, опуская оружие. – Чего вы там делаете?
– Тише, балбес, нас могут услышать! – Скулеж Спесивцева превратился в гадючье шипение. – Забыл о конспирации, дебил?
– Не-а.
– Слушай внимательно, – спустившись на землю, шепнул капитан. – Здесь не только кладоискатели. Видишь кусты на противоположной стороне усадьбы?! Там бандиты, присланные Котярой Пакостным.
– Ща замочим! – обрадовался Отморозков, вскидывая автомат.
– Не смей, дурак! – ухватился за ствол Валерий Игнатьевич. – Нельзя поднимать шума... У тебя рация есть?
– Не-а, – недоуменно развел руками сержант. – Начальник велел вашу взять.
– Моя разбита, – уныло сознался капитан. – Ночью с бандюгой схлестнулись. В общем, так. Затаись, никаких действий не предпринимай. Я доберусь до отделения, посоветуюсь с Бутылкиным. Мы с ним решим, что дальше делать, и пришлем кого-нибудь предупредить тебя. Усек?!
– Ага!
– Смотри, без самодеятельности, – напомнил капитан, направляясь к дороге.
Отморозков удрученно вздохнул. Ему ужасно хотелось пострелять...
ГЛАВА 6
Лозовский ОМОН возглавлял майор Живоглотов Ирод Иудович. Усатый, пузатый, коротконогий мужчина лет сорока, напоминающий помесь каракатицы, свиньи и моржа. Мягко говоря, «оригинальное» имя-отчество объяснялось происхождением майора из семьи закоренелых еретиков, адептов секты «Последователи Антарктического Пингвина»[12], проповедующей учение... да ну его в болото! Пересказывать подобный бред – язык сломаешь, мозги вывихнешь. Имя, отчество, фамилия подходили омоновскому начальнику как нельзя лучше. Он отличался патологической жестокостью (Живоглотов), склонностью к предательству (папаша-то Иуда) и любил издеваться над детьми (Ирод)[13]. Эти качества майор проявлял в течение всей жизни. В начале восьмидесятых годов он работал на таможне, был замешан в крупную аферу с контрабандой антиквариата, перезаложил всех подельников (Иудович), за активное содействие следствию выторговал себе свободу и, отделавшись легким испугом, устроился на работу в среднюю школу № 2 в качестве военрука. Там Ирод, в точном соответствии с именем, начал терроризировать учеников (одному пятикласснику, курившему в туалете, сломал обе руки, с размаху грохнув ребенка об пол, другого выбросил из окна второго этажа и т. д.). В конце концов под давлением возмущенных родителей Ироду Иудовичу пришлось уволиться из школы «по собственному желанию», однако безработным он не остался. Сперва поступил на службу в Лозовское отделение милиции, а затем перебрался в местный ОМОН, где быстро сделался начальником. Тут-то Живоглотов и развернулся на полную катушку. Лупцуя людей по поводу и без повода, он ощущал ни с чем не сравнимое блаженство, а порой испытывал настоящий оргазм