(ВЫРЕЗКА ИЗ «МОРНИНГ КРОНИКЛ», 1789)
В Оксфорде появился шестнадцатистраничный памфлет «Письмо графини Валуа-Ламотт к французской королеве». Издание помечено октябрем 1789-го года.
Письмо написано на «ты» и выдержано в тонах повышенной резкости. По-своему оно является гнусной революционной бумажкой.
В частности, графиня Жанна де ла Мотт баронесса де Сен-Реми де Валуа заявляла, обращаясь к королеве: «Недоступная твоей бессильной злобе (подавись ею), сообщаю тебе, что отрываюсь от второй части своих мемуаров только для того, чтобы пожелать тебе гибели».
Графиня также сообщала, что разоблачит все тайны французского Двора. Но все дело в том, что никаких королевских тайн она не знает, ибо при Дворе никогда не была. Но это ничего не значит: она может выдумывать что угодно.
Графиня де ла Мотт не великая мастерица писать, но и эта проблема легко разрешима — в Лондоне полно наемных перьев, способных с легкостью излить любую грязь и в любых количествах.
В редакцию «Меркюр де Франс» поступило сообщение, что графиня не прочь, дабы король и королева выкупили у нее рукопись этих мемуаров, полных всякого рода гнусных фантастических измышлений.
Стратегия выработана совершенно безошибочная: сначала сия представительница дома Валуа печатает разного рода мерзости о королеве, а затем выражает готовность с легкостью прекратить публикацию своих пасквилей за приличное вознаграждение.
Надо сказать, что графиня де ла Мотт в совершенстве постигла искусство шантажа, и ее пресловутые мемуары преднамеренно и продуманно грязны. Черня королевскую чету, она думает исключительно о пополнении своего кошелька.
Видимо, проданные бриллианты не принесли графине благополучия и теперь ей приходится опускаться все ниже и ниже на дно.
ВЫРЕЗКА ИЗ «МОРНИНГ КРОНИКЛ»
1791
Всего на тридцать четвертом году жизни прекратила свое земное существование знаменитая графиня Жанна де ла Мотт баронесса де Сен-Реми де Валуа, преступница и воровка, приговоренная к вечному заключению за кражу королевского ожерелья, но сумевшая бежать из женского приюта «Сельпатриер».
Оказавшись на свободе, графиня жила в Лондоне и в довольно стесненных обстоятельствах.
В июне сего года некий торговец мебелью Макензи подал на нее жалобу за неуплату какой-то суммы. По этой жалобе к графине де ла Мотт явился на дом судебный пристав. Когда графиня, услышав стук в дверь, осведомилась и узнала, что это явился пристав, то она решила, что это прибыли за ней, дабы водворить ее назад в «Сельпатриер». В припадке дикого ужаса графиня де ла Мотт выбросилась из окна и разбилась.
Тяжело раненную, искалеченную, ее перевезли к соседу, парфюмеру. Там она после долгих мучений и умерла.
Агенты полиции, занимавшиеся с 1787-го года, розыском и поимкой графини Жанны де ла Мотт, отозваны и занимаются расследованием других дел.
Правда, на свободе все еще остается граф Николя де ла Мотт, но он вряд ли сможет пролить свет на местонахождение королевского ожерелья.
Надо думать, что графиня эту тайну унесла с собою в могилу.
ДВЕ НЕИЗВЕСТНЫЕ СТРАНИЦЫ ИЗ «ОПРАВДАТЕЛЬНЫХ МЕМУАРОВ» ГРАФИНИ ЖАННЫ ДЕ ЛА МОТТ БАРОНЕССЫ ДЕ СЕН-РЕМИ ДЕ ВАЛУА
СТРАНИЦА ПЕРВАЯ
С момента моего побега из женского приюта «Сельпатриер» королевские агенты неустанно шли по нашему с графом де ла Моттом следу.
Мне доподлинно известно, что король дал распоряжение французскому посланнику в Лондоне Адамару во что бы то ни стало разыскать нас и любым способом доставить в Париж для препровождения в «Сельпатриер».
События 1789-го года дали мне и мужу некоторую передышку, но с начала 1791-го года на нас опять началась охота и яростная, но в первую очередь, конечно, искали меня.
И было ясно, что при таком раскладе революционные ищейки рано или поздно придут за мною: наша голь, оказывается, позарез нуждалась в королевском ожерелье, а я решила, что оно будет принадлежать роду Валуа или никому.
И вот что тогда мы придумали.
Муж мой снимал грязную и тесную комнату в Ламберте, довольно-таки убогом уголке окраинного Лондона но зато в милом домике, увитом хмелем. Я, естественно, поселилась там, по прибытии в столицу Британии. Главное преимущество нашего жилища состояло в том, что в этакую глушь редко кто заглядывал из чужих.
Из соседей я общалась с одним только парфюмером, довольно быстро став его клиенткой. И вообще, это был довольно симпатичный человек, но главное, он был необычайно жаден до денег, а значит, его можно легко подкупить — таких людей я всегда держу на примете и легко могу найти с ними общий язык.
У парфюмера была дочь, довольно-таки странная девица, но внешне она чем-то напоминала меня — во всяком случае, малым ростом, большим ртом и белейшей кожей.
Я заплатила парфюмеру почти все, что у меня было — пятнадцать тысяч ливров и поехала погостить к одному покровительствовавшему мне лорду, в его имение в графстве Сассекс.
Тем временем дочь парфюмера поселилась в нашей квартирке и переоделась в мои наряды. Но это еще не все.
По уговору с парфюмером, было инсценировано самоубийство мнимой графини де ла Мотт (дочка парфюмера весьма ловко прыгнула на рассыпанную под окном гору подушек).
За две тысячи ливров, которые я парфюмеру оставила особо — для отдельной статьи расходов — священник Ламбертской церкви сделал запись о мой смерти, а за три тысячи ливров на Ламбертском кладбище была водружена моя могила, которая, естественно, была совершенно пустой. Но в гроб никто не заглянул, и все продолжали верить, что я погибла, выбросившись из окна. А парфюмер стал жить со своей дочкой безбедно и счастливо.
Мне, конечно, расходы пришлось понести весьма изрядные, но зато я так и не была водворена назад в это жуткое, мерзкое, зловещее место — женский приют «Сельпатриер».
СТРАНИЦА ВТОРАЯ
Надо сказать, что парфюмер все исполнил неукоснительно.
Никто как будто не заметил подмены. Вообще спектакль удался на славу.
О моих похоронах взахлеб писали едва не все британские и французские газеты. Но главное другое: меня и пропавшее ожерелье с этой поры начисто перестали искать.
А графа де ла Мотта я более уже никогда и не видела. И слава Богу! Знаю только, что он вернулся во Францию и умер там потом в нищете и безвестности.
Впоследствии в своих мемуарах Николя патетически писал: «Так в возрасте тридцати четырех лет ушла женщина, жизнь которой представляла собою сплошные горести». Между тем, он отличнейшим образом знал, как все обстояло на самом деле.
Гощение же мое в Сассексе было весьма и весьма удачным. Там я познакомилась с французским эмигрантом графом Гаше де Круа, нашедшем в туманном Альбионе убежище от революционных бурь. Это был чрезвычайно милый и симпатичный человек. Там же в Сассексе мы и обвенчались. Так я стала графинею де Гаше.
Жили мы тихо и счастливо, и так продолжалось до самой кончины графа. О графине де ла Мотт, кажется, все забыли, так что ничто не нарушало наш семейный покой. Вернее говоря, о графине-то не забыли, просто считали ее трагически погибшей в припадке панического ужаса.
Произошла за эти годы только одна встреча, связанная с моею прошлою жизнью, но она, слава Богу, никакого ущерба мне не причинила, а скорее доставила радость.
Вот что произошло.
Однажды мы навестили нашего сассекского лорда. У него, как оказалось, гостила придворная русская дама мистрисс Бирх, в коей я вдруг узнала очаровательно-шаловливую девицу Cazalet, мою задорную соотечественницу.
С сей Cazalet в Страсбурге я провела когда-то немало чрезвычайно приятных часов.
Кстати, ее духовником и возлюбленным был кардинал Луи де Роган, чье имя теперь напрочь привязано к истории с королевским ожерельем.
Посещала она в Страсбурге и сеансы графа Калиостро, но быстро разочаровалась и даже ополчилась супротив него. Калиостро опять-таки более чем прикосновенен к истории с ожерельем, но мы о сей скользкой теме даже не упоминали, а просто упивались погружением в невинное наше прошлое.
Двум респектабельным дамам окунуться в свою бедную счастливую юность было теперь весьма забавно и даже по-своему увлекательно и заманчиво.
Между прочим, мистрисс Бирх усиленно звала нас всех в Санкт-Петербург, расписывая северную пальмиру самыми радужными красками и особенно выхваляя императрицу Екатерину Вторую, к коей, по ее словам, она весьма приближена.
Однако я решилась воспользоваться сим чрезвычайно любезным приглашением лишь когда несчастный граф Гаше де Круа уже покинул наш земной мир.
Мне стало неуютно в Сассексе без моего милого, нежного графа, и я отправилась в далекую Россию, уже давшую приют многим моим соотечественникам. И никогда потом, надо сказать, не жалела о принятом решении. Тем более, что отправлялась-то я, как будто, на неуютный север, а в итоге все равно оказалась на знойном и живописном юге.
(ДВА ОТРЫВКА ИЗ ЗАПИСОК МАДАМ БИРХ, УРОЖДЕННОЙ ГАЗАЛЕ)
Графиня Жанна Гаше де Круа сделалась в Санкт-Петербургском высшем обществе широко известною благодаря своему колкому остроумию и яростным, но блистательным эскападам, направленным супротив покойной королевы Марии Антуанетты.
Однако при этом никто даже не догадывался, что под именем графини де Гаше скрывается клейменная на Гревской площади графиня де ла Мотт. А я молчала как рыба. И Жанна знала, что я в любом случае не подведу ее.
И вдруг в Санкт-Петербург явился граф Калиостро, во второй раз вознамерившийся покорить саму императрицу Екатерину Вторую. Первая его попытка окончилась полнейшим фиаско. И вот мнимый граф прибыл в Россию опять.
Все бы ничего, но самое ужасное тут было то, что Калиостро запросто мог бы раскрыть инкогнито моей старой подруги. И я уверена, что он сделал бы это не задумываясь, ведь из Бастилии Калиостро и графиня де ла Мотт, бывшие до того сообщниками, вышли заклятыми врагами.