Это сообщение чрезвычайно заинтересовало Папу Пия VI-го, давно мечтавшего о серьезном пополнении своей коллекции камней.
Однако ни родитель Лоренцы, ни Папа не получили ровным счетом ничего. Лоренца же еще при этом жестоко пострадала, а вот ее проклятые родичи-таки, увы, вышли сухими из воды.
Господи! Как и с кем мне только Лоренца не изменяла! Не перечесть! Она была само воплощение предательства.
Я сам посылал ее к своим друзьям и недругам, прося грешить с ними, дабы сохранялась видимость послушания с ее стороны.
А еще она была отчаянная воровка и бешеная врунья; в общем, вторая графиня де ла Мотт. Не зря кардинал де Роган отличал их обеих — ему всегда по душе были твари.
Они вдвоем (Лоренца и графиня) и погубили этого несчастного сластолюбца и честолюбца.
Наказание, что понесла Лоренца, кажется, вполне законно. Но мне было жаль ее. И сейчас еще жаль.
Лоренца — это и была моя единственная ересь.
Автору — ученый кот Роман Оспоменчик:
Я стал собирать (по привычке) информацию о Калиостро и деле ожерелья.
Знаменитый Compendio 1791-го года (материалы римского процесса) прочитал. Это — собрание анекдотов, основанных, главным образом, на свидетельствах доносчицы-жены и ее родственников, то есть с юридической точки зрения они не имеют никакой ценности. Есть довольно любопытные сведения о масонстве, но также под определенным углом.
Прочитал я также меморандум защитника Калиостро, монсиньора Костантини, в котором он пункт за пунктом — с ясностью, логикой и остроумием — показывает безосновательность (во всяком случае, недоказуемость) большинства обвинений.
Между прочим, обвинители хотели приписать Калиостро также обычные преступления, но затем отказались от первоначального своего намерения и сосредоточились исключительно на ереси, в результате чего Калиостро, как Троцкий, оказался великим ренегатом ортодоксии, что никак не соответствует (в отличие от Троцкого) его интеллектуальным качествам.
Костантини демифологизировал Калиостро, а обвинители на римском процессе мифологизировали его. Победил, как всегда, миф.
Автору — ученый кот Алик Жульковский
То, что Калиостро был не чист на руку, впрочем, как и многие его современники, включая Руссо и Вольтера, в этом нет никакого сомнения. С другой стороны, вокруг Калиостро сложилась целая мифология.
Ему приписывали дела, к которым он не имел никакого отношения. Впрочем, он сам этому способствовал: ему важно было, чтобы о нем говорили; плохо или хорошо, это ему было не важно.
После отбытия Калиостро из Парижа в Лондон о нем писал продажный пасквилянт, оплаченный Бурбонами. Он облил мага грязью, как никто другой, и первый во всеуслышание заявил, что тот вовсе не граф и вовсе не Калиостро.
Понятно, что Калиостро ненавидел Бурбонов, но реальные причины для этого появились только после того, как его посадили в Бастилию.
Вполне возможно, что именно он и надоумил Рогана, но все это обернулось против него, то есть он не учел как ближних, так и дальних следствий, что заставляет сомневаться в его интеллектуальных способностях. Магу они и не нужны, но в рискованных делах и финансовых операциях необходимы.
Рогану, как утверждает Компендиум, он стоил миллионы. Жил Калиостро на широкую ногу. Деньги и подарки текли рекой в его широкие карманы. Филантропию он превратил в очень прибыльное дело. Ввязываться в авантюру вместе с Роганом и де ла Мотт никакой нужды ему не было и, кроме того, было очень ненадежно и опасно.
Но что было глупее, чем отправиться в Рим, где масонство преследовалось по закону, с женою, которая его предавала и продавала неизвестно сколько раз?!
Это соединение глупости и хитрости, плутовства, наивности и мании величия как раз и составляет едва ли не главное очарование Калиостро.
В Лас Вегасе он бы имел колоссальный успех — с девочками, с мальчиками и даже без них.
Автору — граф Феникс:
Вы интересуетесь, каким образом я узнал об истинных целях Святой палаты касательно меня?
Узнал очень просто и, главное, наверняка.
Монсиньор Костантини, защищавший меня на том процессе, в беседе со мною сказал, что полностию верит в мою невиновность, что обвинения возведены на меня совершенно вздорные, что доносы Лоренцы и ее проклятых родичей глупы и неосновательны. Но затем монсиньор перешел на шепот и добавил следующее:
«Но имейте в виду — есть только один путь к безболезненному выходу из той скверной истории, в которую вы попали. Дело в том, что Папу исключительно интересует судьба пропавшего ожерелья из 629-ти бриллиантов. И ежели вы поможете напасть на след хотя бы нескольких камешков, ворота замка Святого Ангела для вас тут же откроются».
Ясное дело, я сразу же осведомился у своего защитника: «Ну, а как не помогу?»
Монсиньор, как помню, вздохнул, сокрушенно покачал головой и молвил, внимательно глядя мне в глаза:
«Граф, пока не вы укажете на место, где хранятся остатки ожерелья, Святая палата не отпустит вас».
Я отрицательно покачал головой и ничего не сказал.
«Что ж» — сказал тогда монсиньор Костантини: «мое дело вас поставить в известность; поступайте, как знаете».
Теперь я доподлинно знал, что судей моих отнюдь не интересует, являюсь я или не являюсь еретиком. Их волнует лишь судьба пропавшего ожерелья.
Однако, я вовсе не намерен был помогать Святой палате.
Не для того я, рискуя собственной репутацией и безопасностью, отбирал 17 крупнейших бриллиантов, чтобы они достались потом Папе Римскому.
Правда, впоследствии эти бриллианты, к моему величайшему огорчению, все же оказались в распоряжении Святой палаты, но произошло это совершенно без моего участия. Всему виною явилась измена супруги моей Лоренцы, неискоренимой шлюхи и прирожденной предательницы.
В общем, настоящая причина моего ареста на самом деле совсем не была связана с моею масонскою деятельностию, алхимическими опытами и с моими магическими сеансами.
Прошу, милостивый государь, данное обстоятельство никак не упускать из виду.
Да, я еще понадобился инквизиции для того, дабы на меня свалить всю вину этого развратного дурачка и отчаянного ловеласа кардинала де Рогана, собственно того, кто и унес бриллианты и вручил их этой воровке и врунье графине де ла Мотт.
Монсиньор Джиованни Доменико Либерт, обвинитель Святой Палаты!
Я была оклеветана супругом моим Джузеппе Бальзамо, бесчестно выдающим себя за некоего графа Алиссандро Калиостро.
Я никогда не имела ровно никакого отношения к дьявольским его сеансам (вызывание покойников), к противоестественным алхимическим опытам и к участию в злонамеренной масонской секте.
И это еще не все.
Джузеппе также возвел на меня напраслину в связи с громким ожерельным делом, к коему я опять же не имела отношения.
И еще он буквально заставил меня стать любовницею кардинала де Рогана, как за шесть лет до этого бросил меня в объятия светлейшего князя Потемкина, желая заслужить благосклонность русской императрицы Екатерины.
Припадаю к стопам господина обвинителя в надежде, что справедливость восторжествует.
Лоренца Феличиани,
жительствующая в Риме.
Справка,
доставленная автору чрезвычайно ученым котом Михаилом Умпольским:
По окончании римского процесса 1791-го года граф Калиостро был отправлен в тюремную крепость Сан Лео, а жена его Лоренца Феличиани была отпущена на свободу.
Однако, она тут же была обвинена в ереси как многолетняя пособница своего супруга в его дьявольских деяниях (участие в магических сеансах) и магистр женской масонской Ложи.
Состоялся новый суд, по решению которого Лоренца заключена была навечно в монастырь Святого Аполлония.
Эпилог
Заключительные слова графа Калиостро на парижском процессе 1785-го года:
Я не принадлежу ни к какой эпохе и ни к какому месту.
Моя духовная сущность пребывает в вечности — вне времени и пространства.
И ежели я погружаюсь в мои мысли, восходя по течению времен, ежели я простираю мой дух к иному существованию, чем то, которое вы воспринимаете, я становлюсь тем, кем желаю быть.
Автору — ученый кот Алик Жульковский:
Это был политический процесс с заранее заготовленным приговором. Cледует помнить, что мы в 1790 — 1791-м годах, в самый разгар революции.
Масонство, как утверждают некоторые историки, имело свою часть (какую, сказать трудно, и они не очень уточняют) в подрыве системы Старого режима.
«Компендиум» 1791-го года пытается оправдать кардинала де Рогана и переложить вину на Калиостро, но делает это очень грубо, метолом инсинуаций, без какого-либо фактического доказательства.
Костантини опровергает и это обвинение: если бы могущественный клан де Роганов и сам кардинал были бы уверены в вине Калиостро, то этому последнему было бы несдобровать.
Понятно, что ни обвинители, ни защитники, ни сам Папа толком не понимали, что происходит. Рим в те времена был глухой провинцией, как бы вне истории, а Папы занимались всякими мелкими интригами.
Политический характер процесса был очевиден с самого начала, хоть его и пытались представить, как суд над еретиком и вообще над масонской ересью.
Костантини также показывает, что никаким еретиком Калиостро не был (и это правда) по той простой причине, что он не имел никаких определенных религиозных идей и тем более какой-то особой антикатолической доктрины.
Калиостро предупреждали, но он легкомысленно отнесся к предупреждениям.
Он, кажется, сам стал верить своим вымыслам, что у него бесчисленное множество последователей, что, если с ним что-то случится, то масоны сразу придут ему на помощь.
Однако Европе было совсем не до Калиостро.
Была другая проблема, и поважнее: революция. Но и папские инквизиторы совершенно неверно оценили ситуацию, занимаясь почти целый год графом Калиостро, о котором все забыли и который чисто случайно был замешан в политический процесс, каковым явился суд над Роганом.