Недовольный собой и тем, что никаких стоящих улик кроме поношенного шарфа не найдено, да и свидетелей тоже, подполковник уставился на то самое зеркало, в которое совсем недавно смотрела Анна. Потом тяжело поднялся с дивана, подошел ближе, и зеркало, не скупясь, показало ему все, на что было способно – изъеденная крупными порами словно оспой кожа, кустистые, насупленные брови, красные отвисшие веки, полуседые и уже не такие густые, как раньше, волосы… Вид, в общем-то, внушительный и в то же время жалостливый какой-то, как у стареющего сенбернара – да, красавцем его назвать трудно, не то что этого Карецкого. Он встряхнул головой, отгоняя тоскливые мысли, и заставил себя настроиться на работу.
– Где его телефон? – Галемба отпихнул в сторону совсем еще молоденького стажера, с позеленевшим лицом пробирающегося к окну. – Нечего тут под ногами зря крутиться! Дайте кто-нибудь мне его телефон! Беленький!
Через минуту у него в руке оказался «Samsung galaxy» Карецкого. Фыркнув про себя по поводу чехла из леопардовой кожи, подполковник стал просматривать последние вызовы и смс-сообщения, затем сунул мобильник к себе в карман.
Пройдясь по коридору, он остановился перед наглухо законопаченной железной дверью, в которую был врезан небольшой дисплей.
– Ломайте этот бункер! – крикнул подполковник двум операм, направляющимся в одну из спален. – Черт с ней, с сигнализацией. Ищите колье, оно может быть спрятано именно здесь. Все переройте!
Из кабинета выскочил Беленький:
– Ух, отпечатков здесь немерено, вряд ли это только прислуга. Разобраться сложно, но несколько совсем свеженьких пальчиков вроде бы есть.
– Где обнаружили?
– На столе и на каминной полке.
– Хорошо. А что с орудием убийства? Если в кабинете его нет, надо посмотреть на первом этаже и около дома, особенно под окнами, преступник мог выбросить.
– Мы обследовали пока только кабинет. На одном подсвечнике есть бурые пятна, похожие на кровь, и его недавно передвигали, но отпечатков на нем нет, видимо стерли. Да, вот еще… продавец с заправочной станции видел, как проехали наши машины и позвонил узнать, что случилось. Он сказал, что примерно за тридцать-сорок минут до нас сюда завернул черный джип «Инфинити».
Лицо Галембы просветлело – нашелся-таки свидетель, значит, защита черных прорвана!
– Срочно свяжитесь со службой ДПС. – Подполковник почувствовал прилив свежих сил. – Их камеры должны были зафиксировать точное время, когда эта машина проехала сюда и, главное, когда проезжала обратно.
Глава 18
Вот уже минут пятнадцать Анна и Степан ехали молча, каждого одолевали думы, тяжелые, как каменные жернова, и не было никакого желания делиться ими друг с другом. Автомобиль еле тащился по запруженному Садовому кольцу.
Вдалеке показалась красиво подсвеченная церквушка с голубыми куполами. Желтоватый свет фонарей отбрасывал дрожащие блики на ее арочные окна и белые стены, и из-за сильного снегопада казалось, будто здание парит в воздухе.
Анне захотелось выскочить из машины прямо на ходу и помолиться – довольно странное для нее желание, ведь она была не особенно религиозна, однако редкие походы в церковь умиротворяли ее и даже придавали сил, этого она отрицать не могла.
Правда времени на это, к сожалению, сейчас не было. Она прикрыла глаза и представила, как входит в храм, стоит перед иконой… хотела попросить о помощи, и тут в голову пришла мысль, что это испытание и оно дается человеку по силам его… так, кажется.
По силам?
Стало спокойнее, и, оглянувшись, Анна поискала глазами голубую маковку, но та успела уже скрыться за домами.
Интересно, что бы сказала мама, если б узнала, в какой водоворот угодило ее «горе»? Хотя, нет, не интересно. Конечно же, принялась бы истерить, обвинять, возмущаться. Анна не могла припомнить ни единого случая, чтобы мать была довольна и похвалила бы ее, даже за самую малость. Но Анна не обижалась, а за что ее, собственно, хвалить – училась на четверки, и это было плохо, ведь надо на пятерки; водилась с дворовой ватагой, а должна была сидеть дома и читать Достоевского или Пушкина; особенной красавицей не слыла, а должна была… и так до бесконечности. Иногда они вместе выбирались в гости, и каждый раз мать заставляла ее что-нибудь спеть или продекламировать перед своими подругами. Анна стеснялась, краснела, сбивалась, а мать настаивала… и потом дома отчитывала ее.
Долгие годы Анну съедало чувство вины, и она часто думала, что было бы, если б не тот гриб, а еще лучше, если б ей и вовсе не родиться. Тогда мама наверняка была бы счастлива, именно так – ее расстраивал сам факт существования дочери. А как это исправишь? Вот Анна и смирилась, а со временем даже согласилась: за что ее любить-то? Она была ни что иное, как «горе мое».
Вот и теперь мать наверняка сказала бы: «Ну я так и знала, что ты вляпаешься во что-нибудь подобное! Докатилась! А все характер твой несносный!»
Характер… Вот и муж все причитал, что с ней слишком сложно, что ему надоело терпеть ее выкрутасы, без нее гораздо проще, а яичницу он и сам себе сладит, да еще и получше. Мол, такой злыдне нужно жить одной… и смеялся над ней, когда она заговаривала о детях – куда, мол, ей, такой нищей, зарабатывала бы побольше, тогда бы и вякала, не повесит же он себе на шею еще и ребенка, ишь, чего захотела.
Анна тяжело вздохнула и уставилась в окно. Впереди показался огромный рекламный баннер со смеющейся длинноволосой блондинкой райской красоты. Надпись внизу гласила:
«Жизнь радует нас все больше и больше.
Просто доверься ей».
При виде этой счастливицы Анне стало невмоготу, из глаз потекли слезы, тихие, горькие.
– Почти приехали, – Степан прервал самокопание и внутренние стенания Анны. И очень удачно прервал, иначе она ела бы и ела себя до бесконечности. И так было всегда, когда она вспоминала свою маму, и ничего с этим не поделать, как ни старайся.
– Аня, вы меня слышите? – Степан озабоченно заглянул ей в глаза и накрыл ее ладонь своей огромной лапой.
От неожиданности Анна поспешно выдернула руку и принялась намертво зачехлять свой куцый полушубок… А где же шарф?
– С вами все в порядке? – забеспокоился Степан, заметив в ее глазах испуг. – Не волнуйтесь, под поезд бросаться не собираюсь, – огрызнулась Анна. – Одного трупа на сегодня достаточно.
Рядом с домом парковка была забита, и им пришлось проехать вперед и завернуть за угол, прежде чем удалось приткнуть машину между сугробами. Анна неохотно вылезла из нагретого салона, и они побрели к небольшому магазинчику, в витрине которого, мерцающей мягким голубым светом, громоздилось великое множество книг, больших и маленьких, толстых и тонких, новых и ветхих.
Такие магазины всегда вызывали у Анны особое чувство, она могла торчать в них часами, рассматривать и перелистывать новинки, вдыхать их ни с чем не сравнимый запах, который уносил ее далеко в прошлое или, наоборот, в будущее, во всяком случае подальше от настоящего.
– А не поздно ли для покупок, уже ведь почти двенадцать? – спросила Анна, пытаясь рассмотреть есть ли свет внутри магазина.
– Поздновато, конечно, но откладывать визит на утро в таких обстоятельствах было бы ошибкой. Тут уж не до приличий.
Степан вежливо пропустил Анну вперед, и за ними приятно, как в кофейне, звякнула дверь.
– Чего вы так долго? Я вас уже давно жду! – услышали они хрипловатый мужской голос, заторопились и, преодолев небольшой лестничный пролет, оказались в густо заставленном высоченными стеллажами помещении. – Ну идите же сюда скорее! Что вы там топчетесь?
Анна увидела, как им навстречу из полумрака выезжает инвалидное кресло-коляска, и в первый момент даже отшатнулась, таким неожиданным было его появление.
– Здравствуйте, Кирилл Львович, – Степан устремился навстречу коляске и сидящему в ней старику, абсолютно лысому, на вид лет девяноста, не меньше.
– Кто вы такие? – удивился он и отпрянул назад.
– Добрый вечер, – Степан протянул ему руку. – Я друг Карецкого, Степан Евграфов.
Приблизившись почти вплотную, Кирилл Львович протянул ему в ответ свою сухую ладонь. Степан осторожно пожал ее и поспешно выпустил, словно боясь покалечить своей могучей лапищей.
– Ах вот как! Рад знакомству, много о вас слышал от Василия.
– Я тоже рад и тоже много о вас слышал… хорошего.
– А кто эта прекрасная незнакомка?
Степан отступил в сторону:
– Это Анна.
– Понятно…
– Мы, наверное, невовремя, уже поздно? – неуверенно спросила Анна, подходя ближе, и Кирилл Львович удостоил ее внимательным взглядом своих светло-голубых, пронзительных глаз, словно рентгеном просветил.
Она, в свою очередь, тоже его рассматривала. Внешность старика была весьма примечательна: лицо аскетичное, породистое, чуть приподнятый подбородок, гордая посадка головы – все это будто свидетельствовало о его дворянских корнях.
– Я, мадмуазель, заядлый полуночник, так что вы мне не помешали, я уже очень давно живу на этом свете, и вряд ли мне вообще что-то может помешать, – произнес Кирилл Львович, нажал кнопку на правом подлокотнике и, развернувшись, покатил в глубь магазина, да так проворно, что Анна со Степаном едва за ним поспевали.
Миновав два небольших зальчика с книжными стеллажами, инвалидное кресло затормозило около небольшого деревянного столика с резными ножками в виде львиных лап. Они оказались в уютном закутке, все стены которого были завешаны странными картинами.
– О, богиня Лакшми, – Анна указала на многоруких женщин.
Кирилл Львович растянул в улыбке свои бескровные губы:
– Не совсем. Это все Деви, богиня-мать. Я, видите ли, интересуюсь индуистской мифологией.
Анна пригляделась к картинам и только тут заметила, что это действительно не Лакшми из ее медитации. Богиня была изображена в разных ипостасях, то умиротворенная с улыбкой, в красных одеждах, в короне из драгоценных камней, то в жутком виде, верхом на льве или сидящая на ложе из змей, с ожерельем из человеческих голов, с синим телом, пьющая кровь из черепа, с поясом из рук, а в ушах, как украшения, два трупа.