А на Царь-пушке сидела Алена, смотрела на нее грустными глазами и повторяла:
– Это из-за тебя я осталась сиротой, из-за тебя!
А потом она плакала и просила отдать этому монаху Бхаласкар.
В общем, полный бред, просто горячка белая!
Очнувшись, Анна машинально ощупала свои волосы, чтобы убедиться, что они не напудрены и на голове нет короны.
– Если так пойдет, то полиция еще поборется за мою персону с сумасшедшим домом, и неизвестно кому я достанусь, – ужасалась она, стоя под душем. Капли отрезвляюще барабанили по коже, мерный звук падающей воды успокаивал, и она постепенно пришла в себя, отвлеклась от кошмара, и в голове стали вспыхивать словно молнии фрагменты того, что происходило в спальне до…
И все-таки права она была. Раньше, соглашаясь на свидание в гостинице, она чувствовала себя там как в гипсе и пришла к выводу, что лучше встречаться в собственной постели. Это, правда, требует определенных усилий, надо прибраться и все такое, но зато не приходится вскакивать ни свет ни заря и тащиться домой, чувствуя себя последней шлюхой, ненавидя и его, и себя и думая, стоило ли вообще все это затевать. Но сегодня ее никто ни о чем не спрашивал…
Поплотнее запахнув халат, Анна вернулась из ванной в спальню, погрузилась в кресло и стала смотреть на Степана – жаль, что она не телепат и не может прочитать его мысли, пока он спит.
Он лежал, руками обняв подушку, час назад он заснул, вот так же прижимая к себе Анну. И ей было сладко, сладко до боли. Но расслабиться, отключиться она так и не смогла.
Стало грустно. Может быть, оттого, что истекало время, и вместе с ним уходил в прошлое, в небытие их роман, так и не успев начаться. В том, что продолжения не будет, Анна не сомневалась, да и можно ли назвать романом, даже мгновенным, эту их схватку, эту горячку, безумие. Она даже не могла вообразить, что все может быть так… не ожидала от себя такой жадности, ненасытности. У них даже не было предварительных игр, им обоим, похоже, было не до них. А может, игра началась гораздо раньше, когда они сидели напротив друг друга за столом, а потом разбирались с аптечкой, и им хватило с лихвой нескольких взглядов и слов?
Перед тем как заснуть, Степан прикоснулся ладонью к ее щеке, провел кончиками пальцев по лбу, затем вниз, проследил линию губ, словно хотел запомнить ее черты. При этом в его взгляде, в каждом движении было столько нежности, как раз то, что ей нужно сейчас.
А может, это было откровением только для нее, а для него всего лишь разрядкой после напряженного дня. Жаль, конечно, но лучше сразу все для себя уяснить, иначе потом будет очень больно.
Подняв с пола его рубашку, Анна пристроила ее рядом с собой на спинке кресла и огляделась. Можно подумать, что она попала в Зазеркалье, настенные часы в помпезной золоченой оправе разгонялись все быстрее и тикали все громче, съедая минуту за минутой эту странную ночь, их пир во время чумы…
Анна горестно вздохнула и побрела в гостиную, чувствуя, как мягкий густой ворс ковра ласкает ее босые ступни. Там на столе, среди тарелок и все еще аппетитно выглядевших остатков еды, стояли бутылки «Мартини» и «Перелли». Она поколебалась немного, выбрала коньяк – хотелось чего-нибудь покрепче – и налила на донышко, ровно на глоток, не потому, что это была ее норма, а просто не могла цедить его как воду, дыхание перехватывало. Почувствовав, как горячая волна захлестнула горло и опустилась вниз, отдышалась, потом, не раздумывая, плеснула побольше и подошла к окну.
Рассвет еще не наступил. Перед ней до самого горизонта, сколько хватало глаз, раскинулась Москва, в зареве разноцветных огней выглядевшая почти нереально – настоящее неоновое царство. И все оно было сковано искрящимся снежным покрывалом, походившим на чешуйчатый невод, который набросила на него зима. Поймала в сеть и не собиралась выпускать. Но огромный город не сдавался, продолжал бурлить, как гигантский котел, извергая в ночное небо потоки света и звуков.
И всего там внизу было вдоволь, только не осталось для нее пристанища, некуда ей деваться, не к кому податься. Анне стало так беспомощно обидно, да не обидно даже, а просто беспомощно – предательница зима, нет чтобы укрыть и ее, спрятать…
Она представила себе, как лежит под толстым слоем снега, как ее сердце остывает и застывает, постепенно превращаясь в кусок люда, и тут же отогнала от себя эту мысль. Допила свой коньяк и вскоре почувствовала, что он сделал-таки свое дело – в голове приятно зашумело, ее даже стало слегка покачивать.
Хотела бы она сейчас, чтобы все вернулось на круги своя, чтобы снова было вчера, и никакого звонка Маховича? То ли из-за спиртного, то ли от усталости, но точно ответить на этот вопрос она не смогла.
Что же будет дальше? Может, стоит все-таки сдаться родной полиции? Но Степан так рьяно возражает против этого…
Беспокойство стало снова нарастать, и Анна решила вернуться в постель… к нему. В конце концов, утро вечера мудренее.
Осторожно скользнув под теплое одеяло, она ощутила желание крепко-крепко прижаться к Степану, но остановила себя – подумает еще, что она впала в восторг от помпезных апартаментов, кулинарных изысков и, проведя с ним ночь, влюбилась.
А она ни капельки не влюбилась! Ей было с ним хорошо, и все. Это оказалось как раз тем искушением, избавиться от которого она могла только поддавшись ему, иначе бы просто умерла. А теперь надо возвращаться в криминальное настоящее, ясно ведь, что она такому как Степан не нужна, и никогда не будет нужна, он провел с ней время, и все. Рандеву с перчиком получилось.
Можно, конечно, отдать эту ночь на откуп Аглашке, понапридумывать всяких пошлых советов под заголовком «Гостиничные страсти» и не мучиться… Но нет, ни за что. А вот интересно, кого он в ней увидел, что о ней подумал? Жаль, что она не телепат, и не может считать его мысли. – Что с тобой? Почему не спишь? – вдруг спросил Степан.
– Да вот… проснулась.
– Который час?
– Около пяти.
– Какая рань… – Степан сладко потянулся и перевернулся на спину. – Ты бы подремала хоть немного, а? Столько в ванной просидела. Днем на ногах стоять не будешь.
Анна насторожилась. Значит, он все это время не спал, а только делал вид, слышал и как она душ принимала, и как потом ходила…
– Я постараюсь, – тихо проговорила она.
– Обещаешь? Если у тебя бессонница от стресса, то лучше принять снотворное. Можно заказать по телефону, у них есть.
В том, что у них здесь есть и снотворное, и все, что только пожелаешь, Анна нисколько не сомневалась, но таблетки не любила, всегда старалась обходиться народными средствами.
– Да нет, я уже приняла, коньячку, – отмахнулась она, – и теперь хоть ядерная война разразись.
И тут Степан сделал совсем уж неожиданную вещь – приподнялся на локте, погладил ее по голове и поцеловал в висок.
– Спи, стены толстые, все выдержат, – сказал он так по-мужски, что на душе у Анны вдруг стало спокойно, безмятежно даже, и она чуть не расплакалась от неожиданно нахлынувшего на нее ощущения счастья.
Хотя, нет, какое тут может быть счастье? Это она просто себя уговаривает. Анна перевернулась на бок и прижалась щекой к мягкой, пахнущей чистотой и свежестью подушке, все еще чувствуя на виске его поцелуй.
Через пару минут она заснула, и ей снова приснился кошмар.
Теперь она в монашеской рясе, подпоясанной грубой пеньковой веревкой, продиралась босиком через глубокие сугробы, ноги обжигало холодом, дышать было тяжело. Вокруг громоздились полуразрушенные хрущевки, а высоко в небе поблескивала луна, круглая и почему-то зеленая, совсем как та проклятая звезда в центре пейнита.
Потом она вдруг оказалась в лесу, и прямо под ее ногами на белом снегу горел кровавой каплей Бхаласкар. Он был так прекрасен, так манил ее, что Анна, не в силах противиться наваждению, протянула руку, взяла его и тут же почувствовала, как раскаленный камень насквозь прожег ладонь. В ужасе она пыталась избавиться от него, но не могла – пейнит словно врос в ее кожу.
Потом прямо перед ней на лесной поляне, откуда ни возьмись, возник черный «Мерседес», из него вылез Николай Второй и тоскливым голосом возопил:
– Отда-ай его мне! Он про-оклят!
Анна снова и снова пыталась оторвать пейнит от своей ладони, но у нее ничего не получалось. Тогда Николай Второй взмахом руки призвал отряд большевиков в буденовках со звездами, и она в панике мчалась от них по темному обледенелому лесу, а солдаты с винтовками со штыками наголо преследовали ее.
Николай Второй все кричал ей вслед:
– Отда-ай! Отда-ай!
А она все бежала, падала в снег, вставала и снова бежала.
Потом появилась Алена. Она сидела на дереве, склонив набок головку, точь-в-точь как Аленушка на картине. Завидев Анну, она подняла на нее свои огромные глаза и застонала:
– Помоги мне…
– Как тебе помочь? – кричала Анна.
А Алена опустила голову и грустно смотрела на снег…
Проснулась Анна резко, словно от удара и, ничего не понимая, спросила:
– Где я?
Рядом зашевелилась большая груда из одеял, подушек и покрывала, покряхтела, потянулась, и из-под нее показалось заспанное лицо Степана.
– Ну, в географическом смысле в столице нашей Родины, в социальном – за МКАДом, а по сути – в бегах, – сказал он и еще раз сладко, до хруста в костях потянулся.
– Что? – Анна убрала прилипшие к лицу волосы.
Степан дотянулся до лакированного прикроватного столика и взял свой мобильник.
– Есть хочешь? – ответил он вопросом на вопрос.
И тут у нее в памяти всплыли все события минувшего вечера, даже не всплыли, а вынырнули, резко и болезненно.
– С чего ты решил, что в социальном смысле я «за МКАДом»? – недовольно спросила она, решив, как и он, обходиться только вопросами.
Степан внимательно рассматривал свой телефон, время от времени нажимая на мерцающие клавиши:
– А что, нет?
Анна приподняла одеяло и обнаружила, что лежит совершенно голая, щеки ее тут же залились краской.