– Разве проснуться в такой царской постели, по твоему мнению, быть «за МКАДом»? – поинтересовалась она, а сама подумала, какой марки его парфюм… приятный.
– Есть хочешь? – снова спросил Степан, не отрываясь от своего драгоценного смартфона.
– А с чего ты взял, что я в бегах? – не успокаивалась она.
– А разве нет?
– Нет. – Анна села и потерла глаза. – Сегодня же пойду в полицию.
Степан повернулся к ней и спросил серьезно:
– Зачем?
– Как зачем? Расскажу им, как все было.
Лицо Степана тут же сделалось скучным, и он снова углубился в изучение своего мобильника.
– Это не ты, а они тебе расскажут, как все было… и повяжут, – буркнул он.
– Но я не хочу всю жизнь бегать! – всплеснула руками Анна, и одеяло, как будто давно поджидая этого момента, сползло вниз. Она скорей натянула его до подбородка, и натянула бы еще выше, только тогда неудобно было бы говорить. – Слышишь?
– Слышу.
Анна помолчала немного, но потом не выдержала:
– А что же делать?
Как странно – она спрашивает совета у человека, которого совсем не знает, не понимает и которому не доверяет.
Отложив, наконец, свой телефон, Степан сдвинул брови:
– Я думаю.
– Я тоже думаю, – сказала Анна, желая показать, что и она тут не придаток пустоголовый. Хотя чувствовала себя именно так, милым бесплатным эротическим приложением к его приключениям. Однако ничего удобоваримого придумать не могла. А так хотелось найти какой-нибудь выход, идеальное решение, чтобы все вдруг стало простым и ясным, и все проблемы растворились, как ночной сумрак за окном. Но в голову не приходило ничего кроме – либо пойти в полицию, либо бежать дальше.
– Хорошо, – задумчиво пробормотал Степан. И прозвучало это как-то снисходительно, что ли. Анне стало неприятно.
– Откуда все-таки у тебя деньги на такой номер? Надеюсь, ко всем преступлениям мне потом не добавят еще и долг за гостиницу? – спросила она, вложив в тон весь свой запас сарказма.
– Деньги? Деньги из банка, конечно, откуда же еще? – невинно ответствовал Степан.
Анна собралась сказать что-нибудь колкое и едкое, чтобы прямо так вот и пригвоздить его, но не нашлась… и стушевалась.
Протянув свою жилистую ручищу к стене, Степан нажал одну из кнопок на золотистой панели, и толстенные портьеры темно-зеленого цвета медленно разъехались в стороны, освобождая окна – в истомившуюся по свету спальню хлынуло солнце.
Погода за окном стояла на редкость ясная и оптимистичная, на небе не было ни облачка, и ветра, судя по всему, тоже не было – ни дать ни взять, идеальное зимнее утро для самых радужных мыслей о будущем. Но… всегда почему-то находилось это «но», будь оно проклято!
Степан встал, и его широкая мускулистая спина загородила весь свет, да и вообще весь мир. Только он направился в ванную, как его телефон призывно затрубил.
Анна протянула ему мобильник и тактично отвернулась, не гоже подслушивать чужие разговоры. Степан, тоже отвернувшись к окну, радостно сказал: «Привет, котик», и комнату вдруг огласил звонкий женский смех:
– Степушка, наконец-то! Ну где тебя носит? Никак не могла до тебя дозвониться.
Внутри у Анны что-то ёкнуло, и ей захотелось закопаться поглубже в подушки, а для верности еще заткнуть уши одеялом.
Степан быстро нажал нужную клавишу, чтобы отключить громкоговоритель, и женский голос исчез.
– Да, дорогая… Конечно… – он говорил мягко и ласково. – Нет, а вот это, я думаю, не лучшая идея… Приеду, если ты выполнишь свое обещание… Нет, можешь даже не сомневаться… Хорошо… Я тоже тебя целую.
Анна сидела и слушала это сюсюканье – «Степушка», как мило, «Я тоже тебя целую», еще милее – и ей казалось, что она медленно проваливается в пропасть, серую и бездонную, как ее одиночество.
Закончив разговор, Степан бросил ей через плечо: «Если проголодалась, закажи что-нибудь» и скрылся в ванной, прихватив с собой телефон.
А чего она, собственно, хотела? Конечно, у него есть женщина, или даже жена, наверняка, и дети имеются. И это хорошо, правильно, именно так у всех и должно быть.
Только не у нее… Видимо, ей на роду написано быть одинокой, бездетной, и максимум на что она может рассчитывать, так это ввязаться в историю со взрывами, кражами и убийствами. Ну и еще, если повезет, на одноразовый секс…
К глазам подкатили слезы и полились бы градом, если б Анна не сжала кулаки и не заставила себя сдержаться. Она всегда так делала с детства, и уже не помнила, когда плакала вволю последний раз.
Глава 27
Повернув позолоченный кран, Степан набрал в ладони холодной воды и плеснул на лицо, отчего поры сжались, и кожа сразу порозовела.
Только что позвонила его дочь Катюша, и это, как всегда, вызвало у него прилив радости – в ушах до сих пор стояло ее ласковое «Степушка». Он и сам звонил ей по любому поводу, чтобы она не отдалялась, позволяла ему принимать участие в своей теперешней взрослой жизни.
Недавно Катюше стукнуло девятнадцать, а Степан все еще видел в ней смешливого пухлика, всюду сующего свой любопытный курносый нос. Кто бы мог подумать, что из забавной девчушки вырастет такая красавица и умница – будущий врач-эндокринолог!
Характер у нее был боевой, и теперь она отстаивала свое право жить отдельно. Мать протестовала, и Катюша обратилась к отцу, просила приехать и поддержать ее решение. Степан, конечно, обещал, но при одной мысли, что надо будет общаться с Яной, бывшей женой, выслушивать ее жалобы и истерики, да еще спорить с ней, его передернуло.
Сейчас он даже толком не помнил, с чего это началось, как искренняя и нежная «любовь до гроба» сменилась привычкой, а потом и вовсе сплошными претензиями и взаимными оскорблениями.
Очень давно, когда он был студентом, и в кармане не водилось ни гроша, его жизнь совсем не казалась ему никчемной. А потом, когда вдруг в этом самом кармане образовался алтын, и стало возможно все и даже больше, началось существование, и с каждым днем становившееся все никчемнее. Иногда Степану даже приходила в голову мысль, что именно этот самый алтын все и испортил.
Вначале они с женой радовались шипящему, хрюкающему магнитофону «Электроника», на котором можно было гонять без остановки «Я буду долго гнать велосипед» или «Звезда по имени Солнце», а когда переехали в однокомнатную квартиру, неожиданно доставшуюся Степану в наследство от деда, они были просто счастливы.
Теперь никто не мог им помешать, и, просыпаясь утром в выходные, они долго валялись в постели, врубив музыку на всю катушку, потом уплетали бутерброды с российским сыром, запивая его дешевым растворимым кофе из кружек с полустертыми незабудками по краям, тоже доставшихся по наследству, к обеду размораживали запасенные на целый месяц пельмени, варили из них суп – и не было на свете ничего вкуснее, а самым большим приключением считалось поехать в подмосковный пансионат и кататься на лыжах по сосновому бору.
Потом родилась Катюша… жена стала раздражаться по всякому поводу и без, злилась из-за нехватки денег. И Степан сделал все, чтобы решить эту проблему. Яна не знала как, никто не знал…
Вдруг всего у них стало достаточно и даже больше – дома теперь имелась стереосистема, и всевозможной музыки было навалом; покупали они не растворимую бурду, почему-то называемую в народе «кофе», а настоящую арабику в зернах, и мололи эти зерна в модной машинке; пили его из сервиза, изготовленного по эскизам девятнадцатого века, а не из бабушкиных треснутых кружек; заедали кофе французскими тостами с настоящим швейцарским сыром; обедали не дома, а в каком-нибудь ресторанчике, причем обязательно каждый раз новом, хобби у них появилось такое, пробовать разную кухню; а уж отдыхать они ездили…
И Катюшу возили по Диснейлендам. Степан до сих пор помнил, как она смеялась, как развевались по ветру ее светлые косички, когда она кружилась на каруселях.
– Папа, папа, еще! – требовала она.
И они катали ее, потом, уже изнемогающую от усталости, приводили в номер, укладывали в постель, а сами шли гулять.
Только во время прогулок каждый думал о своем – он о работе, всегда о работе, и ничего не мог уже с собой поделать, а она… он и сам не знал, о чем она думала, ему было не интересно, в конце концов, у него есть дела поважнее, чем копаться у нее в голове.
Так у них и шло… Его бизнес расширялся и требовал все больше сил и времени, а Яна маялась от безделья – работать не было нужды, никаких серьезных увлечений у нее не сложилось, если не считать любовных и исторических романов, к которым она пристрастилась то ли от пресыщенности, то ли, наоборот, от безысходности, а дочь, постепенно подрастая, все меньше и меньше нуждалась в ее опеке.
Продолжалась такая жизнь семь лет, в итоге осталось только взаимное раздражение, и Степан не стал доискиваться причины этого, просто решил, что хватит.
До сих пор он помнил, ощущение свободы, когда ему выдали на руки свидетельство о разводе. И еще почему-то отчетливо помнил их последний разговор, после которого они разъехались и никогда, ни одной ночи больше не провели под одной крышей.
… Как-то утром после поездки на Багамские Острова они проснулись и ни с того ни с сего, начали ссориться, что случалось теперь очень редко – и это наскучило. Яна стала обвинять Степана в невнимании, в черствости и эгоизме, а потом в порыве гнева воскликнула:
– Почему я живу не в Средневековье? Там было хорошо – рыцари совершали настоящие мужские поступки ради своих дам! Хочу в средневековую Европу!
А Степан возьми, да и ответь:
– Тебе туда нельзя – тебя там сожгут!
Это был их последний разговор. В следующий раз они увиделись уже у адвоката, когда делили имущество и дочь.
С тех пор смыслом его жизни стала работа еще в больше степени чем раньше. Потом как-то он прочитал в одном журнале умное слово «трудоголик» и понял, что превратился именно в этого самого трудоголика. Еще там писали, что в развитых странах такое состояние считается болезненным, его надо обязательно лечить, и у них там существуют даже специальные реабилитационные программы для таких случаев.