Из чувственной задумчивости меня вывел голос резкий и громкий. Кто-то окликнул меня по имени. Я сорвал с головы накомарник. Огляделся. Показалось. Конечно же, в этом пустынном месте никто не может знать моё имя. Тем не менее лёгкий ветерок уделил мне внимание, облобызав взопревшее лицо. Я отёр трудовой пот рукавом ветровки, вздохнул полной грудью и застонал от накатившей боли. В глазах потемнело. Однако, надо признаться, звук падающей воды намного приятней зудения гнуса. Овеваемый призрачным ветерком, я стоял на краю уступа. Неподалёку, чуть в стороне возвышалась одинокая корявая лиственница. Под ней кто-то соорудил большой островерхий шалаш. Странное сооружение покрывали не лиственничные ветки и не еловые лапы, а шкуры животных. Некоторые из них пестрели замысловатыми орнаментами. Рядом с шалашом я заметил небольшую канистру, к ручке которой была привязана обычная эмалированная кружка. Я сглотнул жажду, давно уж истязавшую мою глотку.
– Подойди и напейся. Разрешаю! – произнёс повелительный голос, показавшийся мне скорее женским.
Он прозвучал, как пение родниковой струи, и слился с плеском воды на самой высокой ноте. Это он, это этот голос окликнул меня по имени! Воспользовавшись приглашением, я напился воды, которая оказалась очень вкусной и, против ожидания, не слишком холодной. В глазах мгновенно прояснилось. Боль унялась и не возвращалась даже при свободном и глубоком дыхании.
– Я ищу шаманку, жену Осипа Поводырёва, – проговорил я, обращаясь к лиственнице, за неимением иных видимых собеседников.
– Наивный человечек. Диковатый горожанин. – Теперь голос звучал насмешливо, и интонации его напомнили мне несносную ироничную манеру Осипа. – Обойди тордох и увидишь шаманку.
Тордох – это шалаш? Удивлённый, я двинулся в указанном направлении. Странно, а мне-то казалось, что голос доносится с другой стороны, с наветренного склона сопки.
Я обнаружил её сидящей на низенькой скамейке под лиственницей. Перед ней стояла огромная чугунная сковорода, формой напоминающая узбекский ляган. Под сковородкой сложены дрова, но дыма нет, огонь не зажжён. Расшитый узорами подол полностью скрывал ноги женщины. Грудь её украшали ряды тяжёлых на вид ожерелий из серебра и золота. Солнечные лучи, пробивая негустую, неспокойную крону, преломлялись в гранях самоцветных камней, рассыпая по одежде женщины и её лицу калейдоскопические каскады разноцветных бликов. Темные морщинистые руки женщины украшали тяжёлые запястья и кольца. Я сразу заметил в одном из них крупный, идеально прозрачный камень. Его блеск затмевал собой игру солнечных лучей, странно притягивал взгляд, очаровывал, как опытный гипнотизёр. Заметив мой интерес, женщина быстро повернула кольцо, спрятала камень в ладони. Неподалёку от неё на примятой траве расположились две миролюбивые на вид собаки. Одна из них – знакомая мне лайка с разными глазами. Другая – крупный, костистый пёс, безухий и бесхвостый – выглядел более грозно. Он возлежал у ног хозяйки, молчаливый и недвижимый. Оба пса не обратили на меня ни малейшего внимания. Зато присутствующая тут же корова с огромными, круто изогнутыми рогами, пасмурным взором и медным колокольчиком на шее выглядела угрожающе. Челюсти её плотоядно двигались. С губ капала слюна.
Это длилось несколько минут – долго! – я смотрел на женщину, а она на меня. Внешность её показалась мне не только экзотической, но и забавной. В правую косу она уже вплела узорчатую ленту и тонкие серебристые цепи с колокольчиками. Колокольчики эти изумительно тонкой работы, изготовленные также из серебра, мелодично позвякивали при малейшем её движении. Вторую косу она до конца заплести не успела, прерванная моим появлением. Длинные, до щиколоток, волосы струились свободной волной. Таких длинных волос мне ранее никогда не доводилось видеть. Всё знакомые мне женщины, включая одноклассниц, однокашниц по МГУ, Канкасову и мать, носили относительно короткие причёски – их волосы едва достигали лопаток. Но более всего в облике хозяйки шалаша-тордоха, двух собак и коровы меня поразили изумительные фиалкового оттенка глаза. Яростно сверкающие, пронзительные, юные, они освещали её смуглое лицо ровно так же, как освещают ночную улицу фонари. Пугающая, необузданная красота! Мне следовало бы поздороваться, но я оставался молчалив, как корова, разве что не жевал жвачку.
– Гамлет Тер-Оганян, – внятно произнесла женщина. – Ещё студент, но уже кандидат в члены КПСС.
– Я заканчиваю геофак с отличием. В августе защищаю диплом. Потом – аспирантура в «Гидропроекте» и параллельно – Университет марксизма-ленинизма. Я намерен сделать блестящую карьеру, как мой отец… То есть…
Я стушевался, вспомнив о своей беде. Глаза шаманки потемнели, так темнеет морская волна во время шторма. Памятуя о наставлениях Цейхмистера, я состроил восхищённую мину.
– Вах! Таких глаз, как ваши, в Москве не найти. Настоящие бриллианты.
Женщина улыбнулась. Горделиво приосанилась.
– Я хозяйка этих мест, – веско произнесла хозяйка шалаша, двух собак и коровы.
– А должность? Я слышал, тут есть совхозы. Вы – директор совхоза?
Женщина рассмеялась. Смех не испортил её облика, хоть звук его и походил на воронье карканье.
– Я не директор, не милиционер, не прокурор и не полковник.
– Это я понимаю. Товарищам при должностях полагается носить скучную форму, в то время как ваш наряд… – Тут я позволил себе прищёлкнуть пальцами. – Он великолепен! Но кто же вы?
– Я хозяйка этих мест, – повторила женщина. – Можешь называть меня бабушка госпожа Аграфена.
– О! У кого же повернётся язык назвать такую женщину, как вы, бабушкой? Позвольте угадать, сколько вам лет?
– Угадывать? Зачем угадывать, если просто знаешь. Тебе – двадцать два. Олень моего мужа – вот строптивая скотина! – сломал тебе три ребра. Но сейчас ты забыл о боли. Тебе дышится легко и ты хочешь знать, сколько мне лет. Странное любопытство…
– Готов упасть на колени и умолять о молчании. Я хочу сам угадать…
В подтверждение своих слов я молитвенно сложил ладони.
– Кандидат в члены КПСС, преклоняющийся перед шаманкой. Забавно.
Она усмехнулась, собрав в уголках глаз и возле рта множество морщинок.
– Вам сорок два! Нет! Тридцать пять!
– В сорок два года женщина вполне может стать бабушкой, если по советским законам выйдет замуж в восемнадцать. Но мы не живём по советским законам. Я вышла замуж в пятнадцать лет. Это было в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году. Вот и считай. Я в школе недолго училась, но счёт и грамоту знаю. Люблю романы читать так же, как и ты. У нас в посёлке было немного книг, но я свела знакомство с одной женщиной – хорошей рассказчицей. Она знала «Идиота» наизусть, а это очень толстая книга. А «Гамлет» – тонкая. «Гамлета» я сама запомнила наизусть со слов Марички.
На миг мне показалось, что собеседница немного не в себе. Или это мне опять сделалось худо, и я, впав в забытьё, беседую с коровой?
– Как это? – осторожно осведомился я.
– Коренные народы этих мест, саха и те, кого вы называете тунгусами, издавна жили при коммунизме. Потом явились русские, немцы, евреи, армяне и другие народы. Они отменили наш коммунизм. А потом пришли большевики. Эти толковали о коммунизме, ничего в нём не смысля. Вот и ты говоришь о большевиках, об их партии, но ты ничего не знаешь о коммунизме. И в университете тебе об этом не расскажут.
Удостоверившись в неадекватности собеседницы, я уселся на мягкий мох, устилавший лесную прогалину. Веселиться так веселиться! Эх, жаль Канкасова этого не услышит! Такое развлечение за деньги не купишь. Какие там танцы под живую музыку, пусть даже в «Арагви»! Заметив моё движение, корова шумно вздохнула и, тяжело переступая копытами, повернулась ко мне задом. Ни одна из собак и ухом не повела, а женщина принялась плести свою косу. Руки её двигались проворно. Наблюдая за мельканием её костистых, с выступающими венами кистей, я, основываясь на полученной информации, принялся прикидывать её годы. Получалось не мало. Стоит ли в таком случае удивляться странным разговорам об утраченном коммунизме?
– Тебе не следует сидеть на голой земле – ты не собака, – закончив дело с косой, произнесла она и поднялась на ноги. – Мягкость мха обманчива. Под ним совсем немного земли, тонкий слой, а ниже – вечный лёд. Он вытянет из тебя все силы. А силы тебе ещё понадобятся.
Роста она оказалась немаленького и широка в плечах. Во всём её облике чувствовалась неукротимая энергия. Канкасова называет это charismatic[25]. А мне почему-то вспомнилась минувшая зима и телевизионные репортажи об играх суперсерии НХЛ-СССР по хоккею и выдающийся канадский игрок Фил Эспозито на телеэкране. Конечно, его мужественный профиль ничем не напоминает женский, но charismatic, но обаяние! Пожалуй, моя новая знакомая по этой части ничем не уступает канадскому форварду.
– Мать родила меня в посёлке Чона. Мой отец был шаманом, – проговорила женщина. – Он умер незадолго до того, как я вышла замуж за Осипа и уехала в Нюрбу. А это случилось за год до того, как властью овладели большевики и за двадцать пять лет до того, как продолжилась Великая война. Многие погибли тогда. А потом я потеряла и мою Чону. Её скрыли воды водохранилища.
В глазах её тёмным облачком мелькнула печаль, а я поднялся с земли. Нет, не холода вечного льда испугался я. Просто негоже мужчине сидеть, когда перед ним стоит пожилая женщина.
– Понимаю. Дочь шамана. Бубен, ритуальные танцы у высокого костра. Мистика нынче не в моде, но народные традиции надо беречь. Так?
– Ты прав. Я хорошо пожила. Долго. Дольше многих. Надо последние долги отдавать. Чувствую, как чернеет моё сердце. Чувствую, как тают мои силы. А когда-то они казались мне вечными, как лёд, покрывающий коркой эту землю, как ледяное дыхание Годового Быка. Седло моей жизни стало ненадёжным, но я каждый день прошу красавицу Ахтар Айысыт[26]