– Ты?!!
– Ну. А ты будь здоров, пока. Мне пора. Приятель ждёт.
– Кто? Где?
Георгий кинулся к лестнице, ведущей на антресоли аэровокзала. Старался не бежать, а идти хоть и быстро, но ровным шагом. Неуместные вопросы и едкие насмешки мужика в кепке гнались за ним некоторое время, пока наконец не отстали.
Кременчугов действительно поджидал его на антресолях аэровокзала, в зале ожидания. Георгий застал приятеля развалившимся прямо перед стойкой выхода на посадку. Кременчугов полулежал в довольно безалаберной позе, навзничь, сложив руки на груди. Под затылком его обычная шапка из затасканного пыжика, которую он не снимал в любое время года, ссылаясь на отмороженные в якутские и сибирские холода уши. Ноги, обутые в огромные замызганные ботинки, Кременчугов положил на чистое сиденье с таким же бережением, как собственную голову.
Ранним утром в аэропорту пустынно, каждый человек, как на ладони. Странно, что на Кременчугова, разлёгшегося в зале ожидания в столь развязной позе, пока обратила внимание только работница аэропорта, дежурившая у стойки выхода на посадку. Женщина смотрела пристально и недобро. Возможно, в одном из карманов форменной куртки с логотипом «Аэрофлота» у неё спрятан свисток. А на первом этаже, при входе в здание аэропорта, два вялых вертухая. Они ещё не успели смениться после ночного дежурства и смотрели на немногочисленных пассажиров безразличными глазами приготовившихся навсегда уснуть рыбин.
Георгий приблизился к Кременчугову, заглянул в лицо, принюхался. Пахнет не розами, но Кременчугов трезв.
– Вставай.
Кременчугов приоткрыл один глаз, воззрился на Георгия и промолчал.
– Вставай. Ну! – повторил Георгий чуть тише. – Внизу наряд милиции и дамочка у стойки на тебя посматривает. А может, у неё свисток есть.
Кременчугов нехотя принял сидячее положение. И тут же насунул на голову своего пыжика. Некоторое время они посидели в зале ожидания плечом к плечу, храня заговорщицкое молчания. С десяток минут молчали, как самые тёплые друзья – Кременчугов на крайнем в ряду кресле, Георгий – по правую руку от него.
– Наша любимая Советская Родина не любит заговорщиков, – тихо проговорил Георгий.
– Какие заговорщики? Мелешь всякое!.. Больно умный ты, Георгий!.. А я и слов-то таких не знаю!
Неведомо откуда взявшееся эхо подхватило слова Кременчугова и вознесло имя Георгия к плоскому и высокому потолку аэровокзала.
– Тише ты, чума! Ну!!!
Георгий вцепился в колено приятеля левой рукой. Сжал. Правую ладонь он спрятал в карман, подальше от греха. Кременчугов даже не пискнул, лишь сдвинул на затылок своего засаленного пыжика да скривился.
Георгий огляделся. На табло значатся только четыре рейса. Первый, самый ранний, рейс из Москвы уже приземлился, и все его пассажиры наверняка уже покинули аэровокзал. В 8.40 ожидается прибытие борта из Свердловска. Ровно в 12.00 – вылет на Мирный, на полчаса позже рейс на Томск, и наконец последний, утренний рейс – прибытие Ту‑154 аж из самого Ленинграда. В здании аэровокзала пустовато. Десяток пассажиров дремлют в зале ожидания. Ещё пяток колготятся здесь же, на антресолях аэровокзала, в кафе-аквариуме со стеклянными стенами, через которые посетителям прекрасно видно и табло в зале аэровокзала, и взлётно-посадочную полосу. Из-за витражного стекла доносятся вкусные ароматы какого-то мясного жарева. Посетители кафе – все мужики разных возрастов – заняты своими тарелками и стаканами. Кто-то таращится в витринное окно на пустую взлётно-посадочную полосу. Коленке Кременчугова больно. Скоро он заноет. Возможно, громко заноет. Придётся опять успокаивать.
– Послушай, я ветеринарного института не заканчивал, и ежели что не так… – простонал Кременчугов.
– При чём тут ветеринарный институт? – шепотом отозвался Георгий.
– Ежели что не так, то я иду в отказ. Не надо мне… Ах ты, мать… Отпусти же колено! Больно!!!
Пришлось ослабить хватку.
– Давай делать дело, и отпускай меня, – выдохнул Кременчугов с облегчением.
– Не здесь. Пойдём в кафе.
Кременчугов дёрнулся, пытаясь встать.
– Ах ты… Говорю: отпусти колено. Больно!
– Сейчас…
Женщина прошла мимо них, громко стуча по плитам пола толстыми каблуками. Внимание Георгия привлекла поразительная лёгкость, с которой хрупкая на вид особа несла огромный чемодан. Стоило ли так утруждаться? Не лучше ли сдать чемодан в багаж? Впрочем, возможно, регистрация на её рейс ещё не открыта. Георгий ещё раз краем глаза посмотрел на табло. Либо Мирный, либо Томск. Впрочем, нет, не либо-либо. Точно Томск. Эдакая дамочка не сядет с ним в один самолёт, не полетит на чужедальние севера. Не может быть ему, Георгию Лотису, такого везения. Такая дамочка может направляться только в город-конкурент огромного Новосибирска, так же претендующий на звание столицы Сибири.
Он провожал взглядом гладкие бока и блестящие уголки чемодана, избегая смотреть на саму женщину. Любая часть её тела – руки, ноги, спина, затылок – под запретом для него. Если только она почувствует взгляд Георгия и обернётся – ему конец, он умрёт или провалится сквозь железобетон перекрытия на нижний этаж аэровокзала. Почему так? На этот вопрос у Георгия не находилось ответа. А в отношении брезентовых ремней, которыми женщина перевязала чемодан, ответ был наготове. Умная и предусмотрительная, женщина надеялась так обезопасить свой багаж. В случае, если замочки окажутся ненадёжными и чемодан расстегнётся, дело спасут эти самые брезентовые ремни. Они не позволят чемодану распахнуться, а вещам рассыпаться. Чем же можно наполнить такой вот большой и модный чемодан? Багаж самого Георгия состоял из небольшого брезентового рюкзака, в котором толком ничего и нету. Впрочем, в Новосибирске он надолго не задержится. В Новосибирске он, как говорится, проездом по дороге из Мирного в Мирный.
Георгий вполне мог оценить и качество чемодана, и походку, остававшуюся изящной или, как выразилась бы сестра Изольда, завлекательной даже при изрядной нагрузке. Но вот лицо! Лицо он мог толком увидеть лишь один раз и мельком, когда женщина нечаянно посмотрела на него, проходя мимо. Вернее, конечно, не на него, а сквозь него, будто он, Георгий Лотис, был сыном стекольщика. Но этот её взгляд так поразил Георгия, что слова, произносимые Кременчуговым, доносились до него словно бы издалека, словно бы приятель стоял на вершине дальней сопки и обращался не к нему, не к Георгию, а к тундряным духам. В иное время подобные слова могли бы показаться Георгию обидными, а обиды Георгий терпеть не привык. Однако сейчас ему было как-то всё равно. Странным образом именно сейчас его интересовала только эта совершенно чужая женщина на высоких толстых каблуках, с огромным чемоданом в руке. Хватка Георгия легкомысленно ослабла, он отпустил колено Кременчугова.
– Чего таращишься? Баба понравилась? Да-а-а. Ничего такая баба. Не очень старая. Модная. Но не местная она. Не из Новосибирска. Эта баба из России… Да посмотри же на меня! Эх, одичал ты, тундра. Сколько месяцев баб настоящих не видал? Но эта не про тебя, потому что ты – тундра, ветеринар.
– Я?!!
– Да тихо ты!
Ладонь, спрятанная в кармане, сомкнулась в кулак, который молниеносно выскочил наружу. Кременчугов ловко перехватил его руку.
– Да не дёргайся ты! Тут тебе Сибирь, не Якутия.
– Якутия тоже Сибирь.
– Эх, ты ветеринар, а географии не знаешь!..
Кременчугов говорил что-то ещё. Долго и, возможно, опять обидно, но Георгий не хотел слышать его. Он следил за тем, как женщина избавляется от чемодана, как прячет багажную квитанцию в красивую сумочку, которую носит, как почтальон, через правое плечо на левом боку. Вся манера её, вся повадка такая уверенная, раскованная, изящная, пьянящая. Наверное, такие повадки бывают у известных заграничных артисток, таких, как в недавно просмотренной им кинокартине «Пир хищников». Георгию необходимо изобрети способ для знакомства с этой женщиной. Пусть оно состоится в аэропорту. Пусть оно продлится всего лишь час или два часа. Пусть произойдёт что угодно. Георгий готов к любым потерям, потому что в тот короткий миг, когда она проходила мимо него с чемоданом, он успел поймать, почувствовать и даже захмелеть от совершенно невероятного запаха и теперь он, Георгий, должен понюхать эту женщину ещё хотя бы один раз. Но сначала необходимо избавиться от Кременчугова. Кстати, не сдать ли его в багаж? Мысль эта показалась Георгию забавной, он ухмыльнулся.
– Хватит скалиться, умник, – буркнул Кременчугов. – Пойдём, что ли, в кафе, а то мы и вправду, как на ладони… Эй, посмотри-ка! Твоя краля тоже туда пошла. Видишь, за столик села. Сейчас заказ будет делать.
Кременчугов вскочил, принялся размахивать руками, транслируя Георгию каждое действие неизвестной им обоим, но привлекательной женщины. Вот она села за столик. Вот подошла официантка, чтобы принять заказ, и сразу же получила от незнакомки трёшку «на чай». В этом месте Кременчугов даже подпрыгнул. Георгий не смотрел в сторону кафе, сосредоточив внимание на брючном ремне, клетчатой рубахе и тельнике между полами нейлоновой утеплённой куртки Кременчугова. Две пуговицы на рубахе оторваны, и нитки болтаются. Полосатый тельник нечист. Но куртка дорогущая. И ремень – натуральная кожа, скорее всего, румынского производства. Куплено в магазине на чеки, которые водятся у Кременчугова благодаря близкому знакомству с Георгием. Эх, слишком шумный этот Кременчугов, слишком шебутной, хоть, как правило, и трезвый, и полезный человек. Этот полосатый тельник, эти рубаха куртка и ремень слишком бросаются в глаза, не говоря уж о злосчастном пыжике, которого приятель Георгия носит круглый год, зимой и летом.
– Надо с этим завязывать, – вздохнув, пробормотал Георгий.
– Не-е-е, не стоит. Ошибся я, брат. Она из Сибири, – сокрушенно пробормотал Кременчугов. – Поверь мне, люди из России таких чаевых не раздают. Да и не в привычках у нас давать официанту деньги сразу, до того как он принёс заказ. Она и не грузинка – волосы и глаза русские. Ты заметил, Гера, какие у неё глаза?