– Кто же такой быстрый? – насторожился товарищ Байбаков.
– Некий Попов…
– Попов? Что-то не припоминаю. Он назвал адрес?
– Конечно. Улица Чернышевского, дом 1. Этот Попов – приятель Георгия, ветеринарного врача.
Недоумение прочертило на лбу товарища Байбакова три глубокие вертикальные борозды. Он глянул за занавески, желая узнать, там ли ещё Георгий. Отсутствие последнего умножило недоумение руководителя «Вилюйгэсстроя».
– Не припоминаю я никакого Попова, – пробормотал он.
– Ну как же! Старый такой и въедливый человек. Фамилия у него действительно неприличная…
– Попов – неприличная фамилия?
Казалось, изумлению товарища Байбакова нет предела.
– Ну, может, и не Попов… – Анна смутилась, припоминая. – Они, помнится, толковали о преферансе…
Товарищ Байбаков внезапно и очень громко икнул, потребовал воды, выпил два стакана, кашляя и отфыркиваясь, потом долго, колыхаясь всем телом, хохотал, ввергнув в смущение не только Анну, но и всю стайку официанток.
– Архиереев… – отсмеявшись, произнёс он. – Савва Архиереев действительно живёт вместе со своей старухой в коттедже в начале улицы Чернышевского. Вы член партии?
– Нет.
– В таком случае комсомолка. – Товарищ Байбаков снова подмигнул ей, по-видимому, совершенно забыв, как несколько минут назад соотносил её лета с возрастом Георгия.
– Нет. Выбыла по возрасту.
– Вы? Вот уж не подумал бы. В любом случае притча о неприличной фамилии имеет прямое отношение к Савве Силантьевичу Архиерееву. Человек он надёжный, заслуживающий доверия. Лучшей квартиры вам не сыскать.
Товарищеский ужин закончился без нарушения приличий. Однако после последнего бокала «северного сияния» (соотношения спирта и шипучки один к одному) товарищ Байбаков перешёл на «ты».
Затем, лучезарный в своей галантности, товарищ Байбаков поднялся с места, неловко уронив при этом стул.
– Итак, программа ближайшего часа: сначала смотровая площадка, потом улица Чернышевского, дом N, потом отдых! – объявил он.
Усаживаясь на пассажирское сиденье уазика, Анна до последнего надеялась, что товарищ Байбаков вызовет водителя, однако этого не случилось.
– Вообще-то я никогда не сажусь за руль пьяным, – проговорил товарищ Байбаков, заводя мотор. – Но надо же давать отдых трудовым людям. Мой шофёр – трудовой человек. Настоящий стахановец.
Анна кивнула, соглашаясь. Почему-то взбудораженная «северным синием» интуиция советовала ей не информировать товарища Байбакова об истинных целях своего приезда. Они летели по непривычно пустынным улицам посёлка Ч., и под колёса им не подвернулось ни одной кошки, ни одной самой разнесчастной курицы. Золотые часики на руке Анны показывали двадцать один час тридцать минут. Прозрачная голубизна белой ночи украсилась бледно-розовым закатом. Анна не раз бывала в Ленинграде, белая ночь ей не в новинку, но вид пологих склонов заросших чахлой тайгой сопок, зеркальная гладь водохранилища подпираемая подковой плотины, прозрачный, с запахом дымка воздух прогнали из её тела усталость.
Смотровая площадка – дощатый помост на обрывистом краю сопки. Вниз, пронзая заросли колючих кустов, спускается, изгибаясь, лестница. Мириады ступеней, деревянные перила. И ширь бесконечная. И бледное небо. И бесконечная зелень тайги с редкими пятнами ранней рыжины. В зарослях какая-то возня. Существо намного крупнее собаки, но меньше коровы зачем-то лезет под настил смотровой площадки, умащивается там, замирает. На миг Анне показалось, что она видит странно элегантный на фоне местного антуража кожаный пиджак ветеринарного врача Георгия. Однако, поразмыслив, она пришла к заключению, что видение это – всего лишь морок, последствие употребления «северного сияния», а под настил площадки забралась крупная кошка из местных – пациентка ветеринарного врача Георгия.
– Кыс-кыс-кыс, – растерянно произнесла Анна. – Cute pussy…
Нет, всё же она очень устала. Ей пора на улицу Чернышевского, в «коттедж» человека с неприличной фамилией, на покой. Но товарищ Байбаков так увлечён зрелищем собственного творения, что ему уж не до ритуалов гостеприимства и усталость гостьи ему нипочём.
– Вот это наша плотина! Ну как тебе? Впечатляет? – кричит он.
– Wow…
– Что-то у тебя скучный голосок, а между тем перед тобой уникальное гидротехническое сооружение. Первая ГЭС на вечной мерзлоте! Каменно-набросная плотина Вилюйской ГЭС с грунтовым экраном – классический образец плотины такого типа. Длина по гребню – шестьсот метров, ширина около девяти метров, ширина по основанию в максимальном сечении – триста тридцать три метра. В строительстве применено новшество: впервые переходная зона под экраном плотины выполнена в виде двухслойного дроблёного фильтра из щебня. Но дело не только в уникальности этого гидротехнического сооружения. Дело в самой земле. Посмотри, перед тобой Земля Олонхо со всеми её алмазами. Для того и строили эту ГЭС, чтобы отобрать у векового камня и вечной мерзлоты алмазы… Ты слушаешь меня, милая? Интересно?
– О да! Про экран из щебня – это очень интересно! By the way, про фракции щебня мне кое-что известно. Я даже помогала делать научную работу по этой части. Не только переписывала, но и вникала.
– Тогда об экране подробнее. Он не из щебня, милая. Экран выполнен из щебенисто-древесных суглинков, являющихся продуктом морозного выветривания долеритов. В данном случае наш выбор был ограничен – других, более подходящих, грунтов для экрана в районе строительства нет. Разумеется, пригодность такого грунта для возведения экрана и его гидротехнические характеристики были установлены обширными полевыми и лабораторными исследованиями. Но, кажется, я увлёкся техническими деталями. Тебе не холодно, милая? Если не устала, можно спуститься по этой лестнице к плотине. Я, старик, болтаю без умолку, не даю и слова вставить, а самому-то интересно, как там у вас, в Москве, как работает «Гидропроект». Мой интерес непраздный. Инженеры «Гидропроекта» стояли у колыбели этого вот сооружения.
– Сергей Никифорович, мне неловко…
– Отчего, милая? Высоты боишься? Высота впечатляет! Тебе, москвичке, непривычно. А знаешь, у нас на башенных кранах исключительно женщины работают. Мужики у них в подсобных. Ну, знаешь, вира майна, а краном управляет женщина и сидит она в кабине во-о-от на такой высоте! И в жару и в мороз самый лютый. Вот какие у нас женщины. Но ты тоже хорошая…
Товарищ Байбаков говорил, а Анна ёрзала. По ногам сверху вниз сбегали стайки щекотных мурашек. Кожа горела. Нет, у обыкновенной кошки не может быть такого щекотного взгляда.
– Завидная красавица-дочка у товарища Цейхмистера. – Последний возглас товарища Байбакова попал в унисон со странными ощущениями Анны.
– Говорю же вам, товарищ Цейхмистер мне не отец. Клавдий Васильевич друг моего отца. Евгений Викторович Канкасов, не слышали? – Анна старалась говорить громко, чтобы сидящая под настилом «кошка» могла разобрать каждое её слово.
– Слышал. Товарищ Канкасов – выдающийся гидростроитель. Он не из Иркутска?
– Мой папа – москвич. Коренной. В Москве родился. В Москве женился. В Москве всю жизнь безвыездно прожил.
– Какой же он в таком случае гидростроитель?
– А он и не гидростроитель… Послушайте, мне неловко. Под этой площадкой кто-то сидит. Между досками щели. I’m wearing a skirt[53]. Кто-то заглядывает мне под юбку.
– Где? Здесь?
Товарищ Байбаков несколько раз топнул по доскам настила. Потом приложил палец к губам, призывая Анну соблюдать тишину. Потом ещё раз притопнул.
– Я к тому, что зверья здесь больше, чем людей, но Ч. уже довольно большой и благоустроенный посёлок. Медведи заходят сюда редко и в основном весной, в апреле – мае, когда оголодают. Остального же зверья нам не резон бояться. Разве что волки… Однако последний раз волков видели недалеко от оставленного посёлка Амакинской экспедиции. Но это не здесь, а в двадцати километрах от устья вверх по Малой Ботуобии. Хотя, в общем-то, близко. А сейчас, в июле, ну кто там может сидеть? Хорёк, норка, соболь, белка? – Товарищ Байбаков игриво стрельнул глазами, шмыгнул носом и расхохотался.
– Животное было крупным, но меньше коровы и проворней. Возможно, действительно медведь, – поспешно возразила Анна.
– Так-таки медведь? – ответил товарищ Байбаков, превозмогая хохот. – Я бы мог ещё поверить в росомаху, но в этой части Якутии они не водятся. Кстати! Как насчёт охоты? Может быть, рыбалка? Если не ошибаюсь, в командировочном удостоверении указано, что ты к нам на пару недель забралась? Послушай, Анна! Ты грустишь. Ну не танцевать же мне при моих годах и чинах перед тобой! А как по-другому тебя развеселить – не ведаю.
– Хотите, честно скажу?
– Жду не дождусь.
– Я боюсь летать.
– Верю. Я тоже когда-то боялся, а потом…
– А потому я начала ещё в Москве, а продолжила в Новосибирске.
– Уяснил. Помогло?
– Да. Всю дорогу до Мирного проспала. Но потом ещё в автобусе было дело…
Товарищ Байбаков рассмеялся пуще прежнего.
– Помнишь, как говорил герой в фильме «Кавказская пленница»? – утирая слёзы, проговорил он. – «С этого места поподробнее». Так?
Анна и не пыталась делать вид, будто ей весело или хотя бы забавно. Её приятное, крупное открытое личико выражало откровенную скуку, в то время как товарищ Байбаков привык, по меньшей мере, к заинтересованным и внимательным взглядам.
– Да какие там подробности! Пьеска. Шекспировщина. Бытовая трагедия и не более того…
– Если дочь нашего дорогого товарища Цейхмистера прибыла в Ч. с каким-либо важным поручением…
– О боже! Говорю вам: я не Цейхмистерова дочь! Мой отец – Евгений Канкасов, и он вовсе не гидролог. Он – старший товаровед Елисеевского гастронома.
Товарищ Байбаков просел. Он молчал несколько минут, даже глазки огненные и влажные прикрыл ладонью.
– Пожалуй, твой папа – очень важный человек, со связями… – пробормотал он после продолжительной паузы.