– Так что там относительно геологов и «Дальстроя»? – спросила Анна с самым оживлённым видом.
– Не геологов, а гидрологов, – мрачно проговорил Георгий. – Архиереев откинулся с «Дальстроя» прямо к нам, в Якутию. Из мест очень отдалённых в места не столь отдалённые. Гы-Гы!
Раскрашенный картон вновь шелестел в руках Клары Филипповны. Лицо её казалось сосредоточенным. Остальные игроки, включая Георгия, увлеклись самогонкой и закуской, состоящей из тощеньких, но очень вкусных вяленых рыбёшек.
– И фамилия у вас странная, – продолжала Анна. – Никогда не слышала такой фамилии. Она подходит священнику, но…
– Старик и есть из семьи священника, – тем же раздражённым тоном парировал Георгий. – Как я, младший сын. Но попа! Савва попович герой советских строек… Гы-гы!
– Ничего странного в этом нет, – прервала Георгия Клара Филипповна. – Мы с Саввушкой действительно служили на «Дальстрое». Лагерь Улах. Трасса Колыма. Не слышали?
– Вист, – проговорил Осип.
– Вист, – в тон ему отозвался Георгий.
– Вист.
– Пас.
Отозвались остальные игроки.
– Клара, снова ты пасуешь. Играть не хочешь? – улыбнулся старик.
– У Георгия странный юмор, – проговорила Анна.
– Юмор как юмор. Ничего странного.
– Я слышала, за такое раньше ссылали, – проговорила Анна не без робости.
– И ссылали, – подтвердил Архиереев. – Но только не в наших местах. К тому же я-то при должности был.
– Он лагерь охранял, – проговорил Георгий.
Анна, махнув очередную стопку, уставилась на хозяина застолья, будто тот являлся музейным экспонатом. В лице её что-то неуловимо переменилось. Блаженное выражение сменилось ребяческим, обречённо задорным, с оттенком злого озорства. С таким выражением отважные люди бросаются в ледяную воду или идут в штыковую атаку, бесшабашно надеясь на чудесное избавление от неминуемой смерти.
– Кстати, о лагерях… – начала Анна.
– А что о лагерях? Вы в Москве об этом ничего не знаете. Ту жалкую память, что вы имели, в вас вытравили, она выветрилась от благополучной жизни, – прервал её Архиереев. – А те, кто хоть что-то помнят, помалкивают.
Хозяйка тем временем снова раздала карты.
– Оставь девушку в покое, – вступилась за Анну она. – Вистуешь?
– Пас, – сказал Осип.
– Пас, – подтвердил Георгий.
– Я сама ничего не знаю. Но мой groom… Он знает. Его зовут Гамлет… Ах, в нашей семье случилась a terrible story. Дело в том, что отец Гамлета – моего жениха – не совсем его родной отец, а отчим. Он усыновил Гамлета, когда тот был ещё kid. Но когда Гамлет вырос, он узнал, что его настоящий, родной отец пропал в этих самых лагерях. A terrible story! Почему-то это открытие произвело на Гамлета ужасное впечатление, и он, сбежав из дома, отправился сюда…
– В Ч.? – уточнила Клара Филипповна.
– Я же говорю: here[57]! Он вообразил себе, что его отец где-то здесь покоится, в местной мерзлоте. Ну я и помчалась за ним. Все мы очень обеспокоены. Он уже три недели не выходит на связь.
Георгий, бросив карты на стол, выскочил за дверь.
– Опять расстроился, – тихо проговорил Осип.
– «Ты моя Офелия» – так он меня называл, – невозмутимо продолжала Анна. – Он меня любил.
– Любил, да разлюбил. Слабый он и слишком романтичный, чтобы любить по-настоящему, – проговорил хозяин.
Архиереев был серьёзен, но Анна всё же заметила под пышными усами улыбочку не без ехидства.
– Зачем вы так? Не разлюбил. Гамлет и сейчас любит меня.
– Как, ты говоришь, его звали? – Архиереев рассмеялся. – Гамлет?
– Гамлет, – повторила Анна.
– Гамлет, и точка?
– Hamlet and nothing more![58]
Анна потянулась к штофу.
– Милая, у наших людей должно быть имя, отчество и фамилия, а также дата рождения и национальность. При царе горохе в паспорт писали ещё сословие и вероисповедание, но теперь это необязательно. Если, как ты утверждаешь, указанный Гамлет являлся твоим женихом, то вся эта информация должна быть тебе известна…
– Вот пристал-то! С ножом к горлу! – вспыхнула Анна. – Я про Гамлета всё знаю. Да он вырос на моих глазах! И паспорт знаю, и метрику. Гамлет Гамлетович Тер-Оганян.
– А мамашу его почтенную наверняка зовут Гертрудой, – проговорил Архиереев с непонятной улыбочкой.
– Да. Гертруда Оганесовна. А вы откуда знаете?
– Нам только Клавдия не хватает для украшения классического букета, – тихо проговорил старик. – Таким образом, каково имя отчима?.. Ах, впрочем, мне ли не знать его имя!
– Не важно. – Анна махнула очередную стопку и, уже не стесняясь, утёрла рот тыльной стороной ладони. – Сегодня у нас день отдыха. Вам – картишки, мне – conversations. А завтра товарищем Байбаковым мне обещана прогулка на какую-то местную fishing. Тут неподалёку…
Клара Филипповна фыркнула. Смуглое лицо Осипа оставалось невозмутимым.
– Жаль, Георгий этого не слышит, – проговорил Архиереев.
– Слышит-слышит, – возразила мужу хозяйка. – У него слух, как у лесного животного.
– Которого из двух Гамлетов ты ищешь? – поинтересовался Архиереев. – Гамлета-отца или Гамлета-сына? По сюжету повествования тебе полгалось бы искать сына, преисполненного заботами об отце и…
Старик внезапно осёкся, опустил долу свои нагловатые, искрящиеся сарказмом глазки.
– Отца моего Гамлета действительно звали Гамлет…
Анна не смогла договорить. Архиереев зашёлся хохотом. Клара Филипповна выскочила из-за стола и последовала за Георгием, зажимая рот ладонью. Даже Осип разулыбался.
– Хоть мы и живём в глуши, но нам известно полное имя датского принца. Гамлет Гамлетович – так его звали, – проговорил он.
– Неужели? – хмыкнула Анна.
– И понимаем мы многое, – продолжал Осип. – Вы считаете себя лучше, потому что приехали из столицы, а на нас смотрите, как на тараканов.
– Ну что вы!
– Простите. Нет, не как на тараканов. Я читал, что в научных центрах ставят опыты на крысах и мышах. На белых почему-то. Так вот, для вас мы – белые мыши. Вы поставили свой опыт и теперь наблюдаете результаты.
Сказав так, Осип распялил в улыбке свой неприятно щербатый рот.
Поток смущения не смог погасить задора, бушевавшего в Анне. Конечно, её немного смущала такая вот неискренняя улыбчивость хозяина дома и таёжника Осипа. В их улыбочках таился какой-то подвох, но Анна пока ещё верила в собственные силы. Впрочем, надо же было как-то сгладить ситуацию. А тут и Клара Филипповна вернулась, сгребла со стола разбросанные карты, вопросительно посматривая на мужа.
– Ах, я и не знала, что принца датского тоже звали Гамлет Гамлетович, – щебетала Анна. – А вы такие highly educated people[59]! Наверное, длинными зимними вечерами подолгу читаете, а потом обсуждаете прочитанное…
– Да, мы обсуждаем, – подтвердил Архиереев.
– Вся округа знает о вашем приезде, – сказал Осип. – Люди судачат. До безымянной речки докатились нынче утром на рыбнадзоровском катере.
– Да вы выпейте ещё самогону, – предложила хозяйка, выливая из штофа в стопку Анны последние капли.
– А хотите, я прочитаю стихи? – воскликнула та.
– Начинается!
Сказав так, хозяйка подалась в сторону кухни.
– Я поставить самовар, – пояснила она.
– Ах, у вас и самовар имеется? – умилилась Анна.
– Стихи – это интересно, – улыбнулся Осип. – Московские? Я слышал, в Москве развелось много хороших поэтов. Читают с выражением, как артисты. Много людей собирается слушать их. Вы тоже умеете читать стихи с выражением, как артистка или поэт?
– Ну как вам сказать… – Анна смутилась, растерялась, собралась, насупилась, решилась, и всё это в мгновение ока под пристальным и критическим взглядом Осипа.
Эх, не ударить бы в грязь лицом. Декламатор она никудышный, не то что Гамлет. Гамлет! Мысли о нём придавали отваги. Если уж она решилась прилететь сюда ради него, то решится и прочесть стихи. Заботливая рука хозяина подала ей напиток, придающий смелости. Прежде самовара хозяйка доставила из кухни заново наполненный штоф. Анна тут же махнула стопку одним глотком, резко запрокинув голову.
– Ишь ты! – хмыкнул Осип. – Москвичка, сразу видно.
Анна прокашлялась. Внимательная хозяйка, как раз вовремя явившаяся из кухни в сопровождении горячего самовара и несколько подостывшего Георгия, пришла ей на помощь, подав чистое, пахнущее морозной свежестью полотенце. Каждый их шаг, любое движение сопровождались скрипом половиц, мелодичным и уютным. Теперь весь дом Архиереевых казался Анне огромной музыкальной шкатулкой, наполненной тихими скрипами, путаными, загадочными речами и едва знакомыми запахами запретного: ладан, мира, ваниль с оттенком сивушного маслица. Увидев собственное, показавшееся ей весьма приятным, отражение в округлом боку самовара, Анна воодушевилась. Она старалась декламировать громко, чтобы перебить тихие голоса хозяев и их гостей, и ей удалось всецело овладеть их вниманием.
– Выходит на сцену последнее из поколений войны —
зачатые второпях и доношенные в отчаянии,
Незнамовы и Непомнящие, невесть чьи сыны,
Безродные и Беспрозванные, Непрошеные и Случайные.
Их одинокие матери, их матери-одиночки
сполна оплатили свои счастливые ночки,
недополучили счастья, переполучили беду,
а нынче их взрослые дети уже у всех на виду.
Выходят на сцену не те, кто стрелял и гранаты бросал,
не те, кого в школах изгрызла бескормица гробовая,
а те, кто в ожесточении пустые груди сосал,
молекулы молока оттуда не добывая.
Войны у них в памяти нету, война у них только в крови,
в глубинах гемоглобинных, в составе костей нетвердых.
Их вытолкнули на свет божий, скомандовали: «Живи!» —
в сорок втором, в сорок третьем и даже в сорок четвертом.
Они собираются ныне дополучить сполна