Хозяйка «коттеджа» снарядила её в дорогу честь по чести. Хороших, по размеру брезентовых брюк не нашлось, поэтому пришлось надевать две пары латаных трикотажных треников. Поверх привезённой из Москвы футболки она надела фланелевую клетчатую рубаху Архиереева и ещё огромного размера также латаную ветровку. На голову её заставили надеть белый ситцевый в мелких выцветших цветочках платок и смешную, сильно поношенную брезентовую шляпу с сетчатой вуалью. Клара Филипповна смеялась, наблюдая, как Анна сует в вещмешок привезённые из Москвы платья, чулки, бельё, большой флакон духов.
– На безымянной речке всё это без надобности, – проговорила она.
– А вдруг? Я должна быть во всеоружии.
– И конфеты шоколадные, и «Алёнки» эти. Дикого москвича всюду можно опознать по этим шоколадкам.
– Это гостинцы. Подарки. А вот и коньячок.
– Там народ привычный к карамели, а от шоколада твоего только бессонница и общее смущение души, – поддержал жену старик. – И духи твои к чему? Разве что коньяк…
– Как так – к чему духи? Я видела, как вы складывали в свой «сидор» этот вонючий «Пингвин». Весь ваш город им провонял, – фыркнула Анна, уже не пытаясь скрыть пренебрежение к провинциальным привычкам своих домохозяев.
– Эх, не понимаешь ты жизни, кэрэ куо! «Пингвин» – основа нашей жизни. Шестьдесят объёмных процентов крепость! Куда там твоему коньяку, хоть он и очень вкусный. Коньяк, тем более такой дорогой, в Москве можно купить свободно, а «Пингвина» отпускают по пять штук в руки.
– Выходит, у «Пингвина» rating выше? – спросила смущённая Анна.
– Выходит, так. Перед поездкой на безымянную речку мы с женой запасаемся им. Для этого каждому из нас несколько раз в неделю приходится заходить в галантерею. Георгий тоже ходит. Мы ходили бы и каждый день, да заподозрят.
– Я заметила. Георгий пахнет «Пингвином».
Анна игриво сморщила нос.
– Жорка пьёт его в чистом виде, – вздохнула Клара Филипповна.
– Такой у него разврат на безрыбье, – кивнул старик. – А ты, кэрэ куо, на безымянной речке поймёшь истинное значение одеколона «Пингвин» в жизни местного населения!
– I already understand, – кивнула Анна. – «Пингвин» отпугивает комаров и…
Супруги долго и весело смеялись, и Анна присоединилась к ним. Как же иначе? А потом старик затянул верёвку на «сидоре» и помог Анне забросить увесистый мешок на плечо.
– Вот с такими вещмешками наши герои уходили на войну, – весело заметила Анна. – My father too[74]… Не всегда он был товароведом продовольственных товаров.
– Это мешки ЗК. Савва привёз их с ««Дальстроя»», – ответила Клара Филипповна.
– Зэ ка? – Анна вытаращила глаза. – What’s it?[75]
Ей никто не ответил, потому что за окном загудел автомобиль. Архиереев заторопился, глаза его заблестели, на щеках под серой щетиной полыхнул румянец.
– Это за нами! – прокричал он. – Кэрэ куо! Ну что же ты? Давай-давай к выходу.
– Экий ты! Как красна девица, – рассмеялась его жена. – Посмотри, Анна, как он рыбалку любит! Его бы воля, так каждую неделю на Амакинский посёлок мотался бы.
Они дружно вывалились за калитку. В отсутствие покалеченного и лежащего в беспамятстве Лёвки обязанности персонального водителя товарища Байбакова исполнял какой-то другой парень. Он-то и сообщил Анне, что в связи с трагическим происшествием, расследование которого требовалось провести незамедлительно, товарищ Байбаков не сможет принять участие в рыбной ловле. Вместо себя он отправляет доверенное лицо – Савву Архиереева. При этом в распоряжении дорогой московской гостьи автомобиль УАЗ с водителем, который доставит их до места, где пришвартован катер «Вилюйгэсстроя». Катер быстроходный, добраться на нём до устья безымянной речки возможно затемно, в то время как подобное путешествие на обычной моторке занимает гораздо больше времени и предусматривает ночёвку в палатке на диком берегу, на камнях. В завершение своей короткой и нервной речи посланец, краснея, протянул ей потерянную накануне собственность – туфли и чулки.
– Oh, no! This is not for me![76] – воскликнула Анна, услышав о ночёвке на камнях. – Мне говорили, там какой-то посёлок, благоустроенные дома.
Незнакомый парнишка-водитель смолчал, смущённо потупившись. Это смущение не укрылось от глаз Анны, и она обернулась к подпиравшему её сзади Архиерееву.
– Садись в машину, – скомандовал тот. – Время – восьмой час. Конечно, ночи нынче всё ещё светлые, но…
Поначалу их вёз уазик. На ухабистой дороге Анну быстро укачало, и она обрадовалась, когда автомобиль нагнал Осипа. Завзятый преферансист верхом на рогатом олене представлял собой довольно экзотическую фигуру. Анну тоже прокатили верхом на олене. Неудобно, но интересно и даже забавно. А потом вся компания, состоящая из Анны, старика, Осипа и его оленя, погрузилась на катер – небольшое ржавое судёнышко с широкой кормой и крошечной рубкой. Анну насмешила чадящая чёрным угольным дымом полосатая труба и спасательные круги, столь огромные, что в каждый легко могли бы поместиться по трое упитанных людей.
Олень оказался привычным к реке, но всё равно казался Анне же опасным, как Георгий, как большая извилистая река, текущая меж поросших чахлым лесом сопок. Анна стояла на корме, стараясь держаться возможно дальше от оленя. Её окружали безлюдье и тишина, нарушаемая лишь шумом мотора да голосами её попутчиков, доносившихся из рубки. Трое мужчин, позабыв о важной гостье из самой Москвы, беседовали друг с другом на не понятном ей языке. Говорили о рыбалке, это было понятно по случайно оброненным русским словам. А она чувствовала себя щепочкой, слабенькой былинкой, влекомой мощным потоком. Безграничная воля вокруг, неоглядный пустой простор, а она всё равно несвободна, будто не раз помянутые стариком таинственные ЗК, находится в плену у этого простора. Простор обнял её, опутал, закабалил. Столько пустого места вокруг, а бежать некуда. Живые деревья по берегам. Живая река, как говорят в рубке, кишащая рыбой. Бледное, тонкое, прозрачное небо над головой, кажется, тоже живое.
В полону у воли Анна попыталась произнести это на английском языке и не нашла слов. Да и русских слов не хватало, чтобы объяснить и описать увиденное и прочувствованное. Наверное, лишь эта незнакомая, непознанная ею речь, которую использовал русский старик, беседуя с эвенками, и может описать эту реку, сопки, лес, небо и чувства человека, обитающего здесь.
Анне довелось побывать во многих местах этого света. Даже на Кубе. Даже в Китае. Когда-то давно, совсем юной девушкой она вышла замуж за чиновника из Министерства внешней торговли СССР. Выгодный для её отца брак закончился крахом, но Анна вместе с мужем успела посетить множество разных стран, пару лет прожила в Болгарии, но ни одна из этих стран не смогла её пленить. И вот сейчас она смотрит на тёмную воду Вилюя, на его пустые берега с чувством утраты, словно она уронила за борт своё сердце и теперь наблюдает, как бьющийся живой сгусток жизни медленно опускается на дно. Но ещё до того, как её сердце упадёт на илистое дно или на камни – бог весть, что там на дне! – его сожрёт огромная хищная рыба, которая, в свою очередь, станет лакомством медведя. А медведь… Мысль её споткнулась. Пришлось развязывать сидор, извлекать коньяк, украдкой прикладываться к горлышку. Ароматный напиток прояснил её мысли. Она вспомнила и о Георгии. Захотелось расспросить старика о нём, узнать, почему не отправился на рыбалку вместе с ними. Анна уже спрятала початую бутылку на место и собралась перебраться в рубку, но почему-то, наверное, впервые в жизни застеснялась. Там, в рубке, трое мужчин обсуждают серьёзное дело – рыбалку. Какое она, чужачка, имеет право приставать к ним со своими глупыми фантазиями?
Катер покачивался на волнах, Анну стал одолевать сон, и она притулилась у правого борта на пропахших рыбой мешках. Над ней нависала печальная оленья морда. Прямо перед носом воздвигались две покрытые шерстью ноги. Или у оленя лапы? Страха перед животным как не бывало. Наоборот, рядом с оленем как-то теплее. Она уснула и уже сквозь сон почувствовала, как кто-то накрывает её тяжёлым и очень тёплым одеялом.
Катер пришвартовался глубокой ночью под сенью лиственничной рощи. Осип свёл на берег оленя, который тут же скрылся из вида. Потом он помог сойти на пристань и Анне. Шаткие мостки ходили ходуном под ногами. В щелях между досками блестела вода. Потом они брели куда-то в полумраке. Путь показался Анне чудовищно долгим, а ночлег неуютным, спартанским.
Утром она проснулась совершенно одна в какой-то забубённой хижине – не хижине, на набитом соломой тюфяке, в котором, возможно, вили гнёзда мыши. Зубы её стучали от холода. Страшно хотелось чаю и опохмелиться.
Чай ей незамедлительно доставил старик Архиереев. Вкуснейший в мире напиток он принёс в мятой оловянной кружке, наводящей на мысли о войне, которую Анна помнила лишь по рассказам отца. Наверное, он в перерывах между боями, так же как она сейчас, ночевал в лесной, бог весть кем построенной избушке и пил самый вкусный в мире чай из мятой кружки, а боевой товарищ наблюдал за ним с такой же добродушной заинтересованностью.
– В лесу прифронтовом, – пробормотала Анна. – Amazing…
– Только это не землянка, – отозвался Архиереев. – Землянки тут не вырыть. Ковырни землю на один штык – и вот тебе мерзлота. Это одна из построек оставленного посёлка Амакинской экспедиции, а именно – жилой барак. В этом домике уцелели оконные стёкла и сохранилась «буржуйка», поэтому мы иногда ночуем здесь. Я спал в соседней комнате.
– Барак?
Архиереев кивнул. Анна огляделась. В мутное оконце вливается серый свет – утро, действительно, уже наступило. На потемневших бревенчатых стенах сереют какие-то плакаты с огромными красными заголовками. В комнате кроме грубо сколоченного стола две металлические кровати с «шишечками» и популярными в этих местах панцирными сетками. На одной из них и спала Анна, прикрытая тяжёлым меховым одеялом. Панцирная сетка её ложа отзывалась на каждое её движение жалобным скрипом. Оконный проём закрывает рваная ситцевая занавеска. Что там, за окном? Ночью, после бутылки коньяка, выпитой на раскачивающейся лодке, она поняла лишь, что находится в лесу. А сейчас светлый день. Можно выйти наружу и посмотреть, что к чему. Анна заворочалась в постели, пытаясь вспомнить, раздевалась ли вчера. Ветровка, шляпа и обе пары трикотажных штанов валялись на не слишком-то чистом полу, под колченогим стулом, на котором с риском свалиться на кучу её барахла расположился Архиереев. Убогую обстановку её временного пристанища отчасти компенсировал дурманящий запах хвойной смолы с оттенком дровяного дымка. Анне доводилось слышать столь же густой смоляной аромат во время отдыха на Балтийском побережье, в Светлогорске. Напиток, поданный ей стариком, с приятным, незнакомым привкусом, взбодрил её. Она вскочила с кровати. Сопровождаемая торжественными аккордами панцирной сетки, подбежала к окну. Пол оказался ледяным. В обнажённые руки и ноги тут же впилось несколько кровососов, но смотреть в окно всё равно интересно.