Тёплая ночь сменилась пасмурным холодным утром. Я очнулся в положении лёжа на спине. Надо мной серым пологом висело пасмурное небо. В ивняке гудел прохладный сквозняк. Я перевернулся на бок и сжался в комочек, стараясь хоть как-то согреться. Меня беспокоил кашель, и я думал только о том, как добраться до палатки и употребить в дело оставшиеся флаконы пенициллина. События минувшего дня и ночи казались мне забавным и красочным сном, а теперь сонный морок рассеялся и реальностью являлись одиночество, кашель и снедавшая меня страсть к алмазам. Нет, я не смогу вернуться в посёлок с пустыми руками. Я обязан найти мой алмаз. Самый большой, лучший, чистейшей воды алмаз. Эта находка станет оправданием побега, одиночества и… воровства. Да-да! Говоря по правде, я ведь украл из кладовки камеральной лаборатории снаряжение и паёк. Находка алмаза станет оправданием. Я должен, я обязан оправдаться. А для этого надо подняться, дойти до палатки, достать из рюкзака сито в деревянной обечайке. Надеть высокие сапоги и…
Мои вялые размышления прервал усиливающийся рокот мотора. Пришлось отползать с открытого места в заросли ивняка и оттуда, из укрытия, наблюдать за напрасным кружением вертолёта. Машина шла так низко, что я смог рассмотреть опознавательные знаки на корпусе. Вертолёт, принадлежащий Амакинской экспедиции, наверняка разыскивал меня. Я приободрился, представив себе, в каком бешенстве и растерянности пребывает сейчас Бог. Подумал я и о горе матери, но мысль эта почему-то не тронула мою душу. Сквозь ветви ив я видел и остывшее кострище и огромную лужу, в которой вчера лежал медведь. Но видел ли я медведя в яви или он пригрезился мне в горячечном бреду?
Встревоженный, я покинул своё укрытие – вертолёт к тому времени уже улетел, чтобы обследовать место действия моего сновидения. Я обследовал каждый валун и заросли ивняка вокруг прогалины. Обнаружил множество переломанных веток. Нашел и человеческие, и оленьи следы. Однако самого Мать-зверя не было видно, а прогалина была усеяна скелетами и обглоданными головами крупных рыбин. Если ещё вчера зверь был едва ли не мёртв, то в таком случае куда же нынче делось его тело? На каменистой почве я не нашёл следов крови или каких-либо иных отметин, могущих свидетельствовать о том, что туша медведя, по обычаю местных эвенков, была освежевана и расчленена. Позабыв о недомогании, я почувствовал себя эдаким романным следопытом в кожаных штанах, с пером за правым ухом и карабином за плечом. Увлечённый расследованием, я забыл и о собственной цели, и о снаряжении, оставленном у палатки, и о супругах Поводырёвых. А может быть, Ан дархн тойо́н и Ан дархн хоту́н тоже приснились мне?
– Ты ищешь не там. Алмазов тут нет, – произнёс голос такой тихий, что нипочём не разобрать, мужчина говорит или женщина.
– Ан дархн тойо́н? Осип? Где ты? Я спал на камнях, и, кажется, теперь мне хуже… Что же ты не отзываешься? Ну?
Я вертелся волчком, пытаясь обнаружить своего собеседника, но всё тщетно. Ивовые ветки шелестели, колеблемые порывами сквозняка. Гуд вертолётного двигателя затихал вдали.
– Следуй за мной, Бастын’тан бастын’ булчут[96], и ты найдёшь свой алмаз, – был ответ.
– Бастын’тан бастын’ булчут? Я?
– Конечно, Бастын’тан бастын’ булчут. Ты привел ко мне Ан дархн тойо́на и Ан дархн хоту́н. Без них я умер бы. Ты умеешь находить следы и идти по следу. Выходит, ты Бастын’тан бастын’ булчут, и я должен тебе одну жизнь. Пойдём искать твой алмаз.
– Но где же ты? Кто говорит со мной?
– Пойдём!
Ивовые ветви вновь затрепетали, и я увидел меж них громоздкое, покрытое тёмной шерстью тело. Мощное и тяжёлое, оно двигалось, на удивление, проворно и бесшумно. Преодолевая страх, я двинулся следом за таинственным существом.
Ивовые ветви хлестали меня по лицу. Ежевика цеплялась за одежду. Тем не менее через несколько минут я оказался на галечной косе возле собственной палатки. Я быстро осмотрел вещи. Вроде бы всё на месте. Нашлось и оброненное мною невесть где ружьё. Так просто лежало в сухом месте между растяжек палатки. Я порадовался на заботу супругов Поводырёвых и подосадовал на их же странную повадку вот так вот исчезать, не простившись. Действительно, после стольких забот и участия как смогли они бросить меня одного да ещё не вполне здорового в Великой Чёрной Тайге?
Наскоро опустошив пару ампул пенициллина, я бросил в рюкзак самые необходимые, на мой взгляд, вещи: помимо сухарей и тушенки захватил и сито в деревянной обечайке. По преданию амакинцев этим инструментом пользовалась сама Лариса Попугаева, в период шлиховых исследований на речке Ирелях. Всё время недолгих сборов мой таинственный руководитель находился неподалёку – средь ивовых ветвей нет-нет да и мелькал его устрашающий лик, слишком схожий с моими грозовыми горячечными видениями. Не чувствуя себя в безопасности, я торопился. Свернуть палатку и забрать её с собой или оставить на прежнем месте? Брать лекарства или оставить? Моя простудная хворь, задавленная впечатлениями минувших суток, всё ещё давала о себе знать тяжелым кашлем и головокружением.
Наконец, утомлённый работой и сомнениями, я присел отдохнуть на разогретый солнышком валун. Тут-то мой страшный соглядатай и не выдержал, явился передо мной во всей своей устрашающей красе: угрюмая морда раззявлена, с клыков стекает слюна, под тёмной шкурой играют мускулы, огромные когти высекают из камешника голубые искры. От страха или от недомогания, но меня трясло так, что зуб на зуб не попадал. Однако я тараторил, как радиоточка в разгар рабочего дня:
– Мне необходим этот алмаз, понимаете? Иначе Бог меня сошлёт от матери в Нюрбу или в Якутск… Я ему мешаю мамку обхаживать… А сам он… Не достоин он её!.. Считает меня припадочным и хулиганом… И ещё на Мирку засматривается. Мирка – сеструха моя. Очень красивая… Но если я найду алмаз, то стану, как товарищ Попугаева, великим геофизиком, и тогда меня не в детский дом, а сразу в университет…
Мои путаные излияния прервал гул вертолётных двигателей. Зверь задвигал округлыми ушами. Шерсть на его загривке вздыбилась. Огромная утроба заклокотала. Зверь попятился. Заросли сомкнулись, совершенно скрыв его огромное тело. Кое-как похватав вещи, не забыв и о ружье, я последовал за ним. Выходит, вертолёта я боялся больше, чем Мать-зверя. Вертолёт шёл низко по-над речкой. Лопасти «вертушки» тревожили тихую гладь воды. Если только они меня найдут – а палатку с такой высоты невозможно не заметить – не миновать мне детского дома. Конечно, я хотел вернуться к матери и сёстрам. Но возвращаться надо победителем. А так, сбежавший с украденными вещами, больной, потерянный в Великой Чёрной Тайге кому я нужен? Такого сдать в милицию, а оттуда в детский дом. Нет уж! Не бывать такому! Жорка Лотис вернётся в Амакинский посёлок триумфатором с самым большим алмазом в кармане!
Вертолёт завис над моей головой. Ветви ив согнулись, прижимаясь к земле. Я бросился ничком, закрыл голову руками. Мать-зверь был где-то рядом. Наверное, тоже затаился пережидая. Наверное, ждал подходящего момента, чтобы дёрнуть из укрытия. Действительно, что может даже такой вот огромный зверь против вертолёта и сидящих в нём до зубов вооружённых людей?
Винтокрылая машина, покружив над моей палаткой, ушла на юго-восток. Гул двигателей затих в отдалении, и тогда я снова услышал знакомый уже голос.
– Бежим! – приказал он. – Времени мало! Скоро они вернутся за тобой.
И сразу же треск ломаемых ветвей. И шуршание галечника. И тяжкое громкое дыхание. И внятный звериный запах. Я поднял голову. Мать-зверь ломился сквозь заросли, избегая открытой речной косы. Влекомый любопытством, наперекор страху, я побежал за ним следом.
У зверя четыре ноги, а у человека только две. Выходит, человек – менее устойчивая конструкция. Вероятно, поэтому я оскальзывался и падал в тех местах, где мой новый товарищ проходил не пошатнувшись. Услышав мой вскрик или сердитую брань, Мать-зверь останавливался и поджидал меня, насмешливо наблюдая, как я выкорабкиваюсь из-под какой-нибудь коряги или неловко прыгаю с камня на камень, преодолевая очередной курумник. Если, оступившись, я исчезал между валунами, зверь возвращался, чтобы посмотреть, как я лежу на галечнике, потирая ушибленную ногу или бок. В такие минуты его взгляд казался мне не только по-людски разумным, но и сострадательным, а порой и ироническим. Казалось, он посмеивается над моей человеческой неловкостью, побуждая подняться и следовать дальше, к неведомой мне цели.
Лишь однажды я заупрямился, улёгся на бок меж камней, делая вид, будто не намерен следовать дальше. Я чувствовал его взгляд, устремлённый на моё жалкое тело. Мать-зверь устроился на осколке скалы и наблюдал за мной свысока, ожидая, пока я одумаюсь. А я ковырялся в гальке, перебирая округлые невзрачные камешки, пересыпая из ладони в ладонь крупный делювиальный песок. Да, проводя долгие часы в камералке, слушая разговоры геофизиков, я изучил классификацию песка. Вот и сейчас, перебирая крупинки в ладони безо всякого смысла, без цели, я вспоминал мать и сестёр, корил себя за слабость, уговаривал не бросать начатого предприятия, не сдаваться на милость спасателей-вертолётчиков. Я обязан вернуться в Амакинский посёлок с триумфом. Перебирая крошечные камушка делювиального песка – всего их было около десятка – я отобрал два сероватых неправильной формы кристалла, обладающих особенным блеском. Остальные песчинки я отбросил, но эти две крутил поочерёдно подушечками пальцев, припоминая картинки из учебника по минералогии. Надо развязать рюкзак и посмотреть. Обязательно! Нельзя просто так бросать эти песчинки. Учебник по минералогии – это ещё и повод привести своё тело в движение. Недомогание всё ещё давало о себе знать лёгким ознобом. Наваливалась непонятная, побеждающая даже страх, сонливость, двигаться не хотелось. Лишь эти две крупинки делювиального песка слегка оживляли мою апатию. Я развязал рюкзак, достал учебник, в котором важные места у меня были отмечены специальными закладками. Я шелестел страницами, рассматривая фотографии, рисунки и схемы. В поисках подтверждения своих догадок я провёл около получаса. Радость находки сменялась приступами горячечной апатии. Возможно, я и уснул бы. Возможно, погрузился бы в горячечный бред, если б не голос. Он вырвал меня из мечтательного полузабытья, прозвучав над самым ухом: