Мои размышления прервал молодой голос, с тревожными смутно знакомыми интонациями:
– Ты забрал моё золото. Это очень плохо. Отдай! Дорога в верхний мир закрыта для воров!
В смятении я уставился на третьего, сидящего возле костра вполоборота ко мне, человека. Этот совсем юный мальчишка, ни одной нитки седины в тёмных волосах, был хорошо мне знаком. Гамлет Тер-Оганян! Как любому старику, мне проще позабыть случившееся вчера, но давние времена, встречи, разговоры, лица, образы в памяти не истлевают.
Гамлет Тер-Оганян – красавец и модник, завсегдатай московских ресторанов, баловень судьбы, тщеславный мальчишка, маменькин сынок. Таких нынче называют мажорами. Сколько лет назад я видел его в последний раз? Вот он сидит вполоборота ко мне. Он по-прежнему красив и по-новому страшен, потому что обликом своим и позой слишком походит на персонаж с небеизвестного полотна Врубеля.
– Ты следующий, – спокойно произносит он. – И старость не станет для тебя охранной грамотой. Ты следующий!
Мне следовало бы хоть что-нибудь ответить, но я молча прижимал к груди ящик с золотом. Солнце поднялось над горизонтом, а из-за угла полуразрушенного строения, бывшего дома бригадира Душильского, вышел огромный рыжий медведь. Вышел и остановился неподалёку от нас. Он оказался совсем рядом со мной, и я мог как следует его разглядеть. Огромный, в полтонны весом, оскалив зубастую пасть, он присел на задние лапы, а передние сложил с самым невинным видом, выставив напоказ чудовищной величины когти. Мне чудилось, будто он ухмыляется, глумится над моей растерянностью и страхом, ведь клыки его длиной с человеческий палец, а когти и того больше.
– Похоже, он испуган, – проговорил боотур, указывая на меня.
– Этот человек принёс мне много страданий. Он должен быть наказан, – проговорил Гамлет Тер-Оганян. – Пусть он отдаст мне золото Юделя Генсбурга.
– Жертва, – улыбнулся человек по фамилии Богатых. – Хоть он и презренный камеральщик, я хочу получить свою жертву.
Боотур из свиты человека в латах также проговорил что-то на непонятном мне языке.
Хотелось закричать, дабы голосом своим спугнуть кошмарный морок, поработивший меня. Но гортань, отказываясь повиноваться, исторгла лишь жалкое кряканье:
– Я не хочу умирать!
– Ты не умрёшь… – был ответ. – Наоборот! Ты предназначен для вечной жизни.
– Как те святые, которым я молился?
– Не богохульствуй!
– Я… я готов на всё. Только отпустите…
– Отдай золото! – Гамлет Тер-Оганян вспыхнул, и я покорно отдал ящик Юделя Генсбурга подошедшему Богатых, а потом безропотно смотрел, как тот высыпает золотой песок и мелкие самородки на тлеющие уголья.
Эффект был ровно такой же, как от китайской лапши – огонь вспыхнул синим, а потом опал. От золота Юделя Генсбурга не осталось даже пепла. Боотуры, Богатых и Гамлет тоже пропали, а я обнаружил себя счастливого, сытого и бесстрашного на речной отмели, твёрдо стоящим на четырёх мощных лапах, и исчезнувшее в пламени костра золото для меня ничего не значило. Я чувствовал себя властелином мира, всё золото которого принадлежит мне одному.
Это моя река. И та река, в которую впадает эта река, тоже моя. И берега всех рек в округе мои. Лес мой. Небо моё. Лёд под тонким слоем почвы и сама почва мои. Всё, что растёт, движется и дышит – моё. Всё, что умерло и застыло, тоже моё. Воспоминания о победах боотуров Торганая и Кэрэмэна – мои. Воспоминания об испещрённой воронками земле, на которую смотрю с тысячеметровой высоты, – тоже мои, потому что моя фамилия Богатых и я пилотирую бомбардировщик. Мне сам чёрт не брат и никогда в своей жизни я ничего не боялся. Я помню искусство мастера Дабаана, помню его добрую жену и большую любовь к дюжине детишек. И эти воспоминания, и мастерство его рук тоже мои. И они придают мне сил. Я помню гордость Потапа Прохорова – первого инженера в своём улусе. Как радовалась его мать! Первый в их роду инженер! И разум Потапа, и светлая гордость его родни – мои. Помню и фальшивую веру Павла Паникадилова, решившего стать православным священником. Вот это он зря! На моей земле у русского Бога нет силы. Меня утомила и мятущаяся страстная душа Гамлета Тер-Оганяна. Мне хочется покоя и зрелого человеческого счастья, умиротворения, довольства собой, в котором и есть настоящая, несомненная мощь. И всё это я могу воспринять только от очень старого человека. Старик же, в свою очередь, получит от меня силу мышц, бесстрашие, независимость и бесконечное продление жизни. Не об этом ли мечтает любой человек?
Да, я всесильное существо – Бог срединного мира. Но кроме всего я ещё и медведь. Я чую рыбу на быстрине. Я чую запах самки, которая будущей осенью, может быть, подпустит меня. Я чую и запах дымка. Этот дымок не представляет для меня никакой опасности – слишком уж он маленький. Мне в этом мире ничто не угрожает, кроме большого лесного огня. Но Ан дархн тойо́н и Ан дархн хоту́н не дадут своему огню пожрать мой лес. Вот они жгут костёр на берегу, на широкой отмели. Котёл уже висит над огнём. Ан дархн хоту́н режет пойманную Ан дархн тойо́ном рыбу и кидает куски в котёл. Часть своей трапезы они уделят мне. Сам не свой от радостной полноты жизни я поднимаю вверх голову и пою.