Девушка все повышала голос, вопрошая, поняла ли Адриана.
Эмми и Ли наблюдали, как та долгим взглядом посмотрела на крикунью, видимо, взвесила мысленно ответ, затем отклонила его и просто сказала:
— Прекрасно поняла.
Сердитая блондинка в кроссовках немедленно развернулась и ретировалась. Адриана позволила себе улыбнуться и тут заметила Эмми и Ли в комнате для занятий.
— Вы видели? — спросила она, направляясь к двери.
Эмми кашлянула, а Ли покраснела и кивнула.
— Она очень разозлилась.
Адриана рассмеялась:
— Как она любезно заметила, я всего лишь дура-первокурсница. Откуда мне знать, кто здесь с кем встречается? Особенно если парень полночи говорит, как здорово снова быть свободным после неволи последних четырех месяцев. На полиграфе его нужно было проверить, что ли?
Откинувшись на стуле, Ли глотнула диетической колы.
— Может, тебе стоит завести список старших девушек кампуса с указанием телефонных номеров. Тогда, знакомясь с парнем, ты сможешь позвонить и убедиться, что он свободен.
Адриана широко улыбнулась, и околдованная Ли мгновенно поняла, почему вчерашний парень напрочь забыл о своей девушке.
— Я Адриана, — представилась та, помахав рукой сначала Ли, а затем Эмми. — Также известная, по-видимому, как Королева Проституток.
Ли назвала свое имя и сказала:
— Я думала вступить в это землячество в следующем семестре, пока не познакомилась с твоей «сестрой». Так что спасибо за информативный урок.
Эмми, теребившая тетрадку, улыбнулась:
— Меня зовут Эмми. Также известна как Последняя Девственница, если ты не слышала. Приятно с тобой познакомиться.
В тот вечер девушки проговорили три часа и разработали стратегический план действий на следующие несколько недель: Адриана выходит из землячества, в которое вступила под давлением; Ли забирает заявление о поступлении, а Эмми расстается с девственностью, как только встретит подходящего кандидата.
За двенадцать лет, прошедших с того вечера, девушки практически не расставались.
— Еще я прочитала на ее страничке во «Френдстере» — воспользовавшись паролем Дункана, конечно, — что она мечтает о двух сыновьях и дочери и хочет быть молодой мамой. Ну разве это не восхитительно? Дункана эта часть, похоже, не волнует.
Ли и Адриана переглянулись и посмотрели на Эмми, которая самозабвенно обгрызала кутикулу, с трудом сдерживая слезы.
Вот, значит, в чем дело. Возраст новой девушки, ее участие в команде поддержки, даже очаровательное имя бесили, но это можно было вынести; последней каплей явилась ее жажда стать матерью, как только это будет возможно. Потому что Эмми всегда говорила о своем желании иметь детей. Была одержима этой идеей. Она сообщила всем желающим ее выслушать, что хочет огромную семью и как можно скорее. Четыре, пять шесть детей — мальчиков, девочек, всех и помногу; для Эмми это не имело значения, лишь бы случилось… как можно скорее. И хотя Дункан явно лучше всех прочих знал, как страстно Эмми хотела стать матерью, ему удавалось избежать серьезного обсуждения данной темы. Первые два года их отношений Эмми держала свое желание при себе. В конце концов им было лишь по двадцать пять, и она понимала, что времени у них полно. Но по мере того как уходили годы их совместной жизни, а Эмми проявляла все больше настойчивости, Дункан делался только осмотрительнее. Он заявлял:
— Согласно статистике, однажды у меня появятся дети.
И Эмми не обращала внимания на недостаток энтузиазма и красноречивый выбор местоимения, слыша только четыре волшебных слова, произнесенных Дунканом: «У меня будут дети». Из-за этих волшебных слов она и мирилась с отсутствием Дункана по ночам «из-за работы», а однажды — совершенно непонятно почему — и с необъяснимым появлением хламидиоза. Ведь он же собирался стать отцом ее будущих детей.
Адриана нарушила молчание, сделав то, что делала всегда, почувствовав себя неуютно: кардинально сменила тему.
— Ли, querida[5], на улице семьдесят пять градусов[6]. Почему ты оделась как в середине зимы?
Ли посмотрела на свои брюки из толстого флиса и такую же куртку и пожала плечами.
— Тебе нездоровится? Простудилась?
— Надела, что лежало под рукой. А какое это имеет значение?
— Никакого, просто странно, что человек, настолько, я бы сказала, чувствительный к температуре, до сих пор не растаял.
Ли не собиралась признаваться, что вообще-то ей тепло — даже жарко, — но есть смягчающие обстоятельства. Зачем Адриане знать, что Ли кутается, поскольку ненавидит, когда голые руки и ноги прилипают к кожаному дивану. Разумеется, она предпочла бы сидеть в шортах и безрукавке, но липнущая к коже обивка — не говоря уже о раздражающих звуках при каждой смене позы — делала это невозможным. Ли знала, что подруги сочтут ее ненормальной, узнав, что всю легкую одежду, длинные пижамные брюки (и даже легинсы для йоги) она надевает только один раз и, поскольку носит их на голое тело, очень быстро отправляет в стирку. Так что этот костюм из флиса она натянула только потому, что в гардеробе не осталось другой чистой одежды, способной защитить ее от жуткого кожаного дивана, на покупке коего настояли ее мать и Эмми, хотя Ли хотела современный, с обивкой из ткани, сидя на котором не чувствовала бы себя увязшей в корыте с резиновым цементом. Не говоря уже о том, что через несколько коротких месяцев (шесть) наступит зима и ей все равно придется одеваться как эскимоске, поскольку, как бы жарко ни топила она свою квартиру, диван при соприкосновении с кожей окажется ледяным, а не уютным и мягким, как тканевый, против которого проголосовали все остальные. Нет, лучше уйти от ответа.
Ли что-то пробормотала, надеясь закончить диалог, ничего не объяснив, и предложила:
— По-моему, мы готовы для второго круга.
Вторая порция коктейля пошла настолько лучше первой, что непрекращающийся топот наверху больше не нервировал. Настало время побороться за подругу:
— Итак, назови нам три главных недостатка Дункана, узнав о которых эта участница группы поддержки не пришла бы в восторг. — Ли сложила ступни вместе, разводя колени в стороны и чувствуя натяжение мышц внутренней поверхности бедра.
— Да-да, хорошая мысль, — кивнула Адриана.
Прядь натуральных каштановых волос Эмми — она, единственная среди них и, возможно, на всем Манхэттене, никогда не красила, не завивала, не осветляла, не выпрямляла и даже не брызгала лимонным соком свою доходящую до плеч гриву — выбилась из хвоста, скрыв под собой половину челки и левый глаз. Ли очень хотелось заправить прядь за ухо Эмми, но она сдержалась, вместо этого положив в рот очередную конфетку.
Эмми подняла глаза.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, какие у него отвратительные привычки? Препятствия, мешающие совместному проживанию?
Адриана в нетерпении воздела руки:
— Давай, Эмми. Все, что угодно! Причуды, «пунктики», одержимость, пристрастия, тайны… Ты почувствуешь себя лучше. Расскажи нам о его недостатках.
Эмми шмыгнула носом.
— У него нет недо…
— Не смей так говорить! — перебила Ли. — Итак, условимся, что Дункан очень… — Тут она замолчала, поскольку хотела сказать «ловкий манипулятор», «неискренний» или «лживый», но вовремя остановилась — … милый, но должно же у него быть что-то, о чем ты никогда нам не говорила. Какая-нибудь секретная информация, которая заставит самоуверенную маленькую Брианну исчезнуть.
— Склонность к нарциссизму? — предложила Адриана.
Ли немедленно включилась в игру:
— Проблемы с эрекцией?
— Казино?
— Слезливость?
— Пьянство?
— Любовь к мамочке?
— Копни поглубже, Эмми, — подбодрила Ли.
— Ну, было кое-что, всегда казавшееся мне немного странным… — нерешительно проговорила Эмми.
Девушки с жадностью устремили на нее взоры.
— Ничего особенного. Он делал это не во время секса, ничего такого, — быстро добавила она.
— Так-так, еще интереснее! — воскликнула Адриана.
— Выкладывай, Эмми! — приказала Ли.
— Он… ну… — Эмми кашлянула, прочищая горло. — Вообще-то мы об этом никогда не говорили, но он… ну… иногда надевал на работу мои трусики.
Подобное откровение заставило умолкнут, обеих женщин, считавших себя профессиональными говоруньями.
Они совершенно заболтали своих психоаналитиков, легко отговаривались от билетных контролеров и пробивались в рестораны, где не было свободных столиков, но прошла почти минута, пока одна из них смогла отреагировать на эту информацию.
— Трусики — мерзкое слово. — Первой пришла в себя Адриана, нахмурилась и вылила в стакан остатки кампари из чаши блендера.
Ли уставилась на нее.
— Не могу поверить, что в такой момент ты так педантична. Одна из твоих лучших подруг сообщила, что ее парню, с которым она прожила почти пять лет, нравится носить ее трусы, а тебя больше всего волнует само слово?
— Я лишь указала на его пошлость. Все женщины ненавидят это слово. Трусики. Ты только произнеси его — трусики. У меня мурашки бегут по коже.
— Адриана! Он носил ее белье.
— Поверь мне, я слышала. Комментирую — на полях, заметь, — что предлагаю в будущем не употреблять этого слова. Трусики. Бр-р. Ты не находишь его отвратительным?
Ли мгновение молчала.
— Да, пожалуй, нахожу. Но разговор сейчас не об этом.
Адриана сделала глоток и многозначительно посмотрела на Ли.
— Ну и о чем же?
— Дело в том, что ее бойфренд, — округлив глаза, Ли указала на Эмми, которая озадаченно наблюдала за разговором, — каждый день надевает костюм и идет на работу. А под означенным костюмом — милые маленькие кружевные бикини. Это не вызывает у тебя больше мурашек, чем слово «трусики»?
Эмми ахнула, и Ли осознала, что зашла слишком далеко.
— Боже, прости, дорогая. Я не хотела, чтобы это прозвучало так ужасно…
Эмми отчаянно махнула рукой:
— Пожалуйста, не надо. С моей стороны это было так бестактно. Клянусь, я даже … Просто вы все не так поняли. Дункан никогда не проявлял интереса к моим кружевным бикини или к тортикам, коли на то пошло. — Эмми озорно улыбнулась. — Но ему очень нравились мои танга…