Можно сказать: первая половина жизни уже позади, и назвать ее удачной можно с большим трудом. Но он ни ем не жалел. Теперь все будет нормально. Хотелось твердого тыла и уверенности в завтрашнем дне. А еще хотелось спокойствия. Не покоя, а спокойствия. Для всего этого нужна материальная база. И только поэтому он решился на это путешествие, почти авантюру, в случае успеха которой он, при своем полуспартанском образе жизни, мог очень долго не думать о деньгах. Ну а в случае неудачи итог мог быть плачевным.
Но об этом думать не хотелось. Тем более, что все шло нормально. Он трижды сплюнул через левое плечо...
Сейчас, когда Шлихт прожил большую часть своей жизни, он начал верить в определенную зависимость между прошлым и будущим и в то, что не важно, какие дороги мы выбираем, а важно то, что внутри нас заставляет выбирать эти дороги.
Шлихт
На выезде из очередного населенного пункта Шлихт увидел человека в милицейской форме, который светящимся жезлом приказывал ему остановиться. Он взглянул на спидометр. Было явное превышение скорости. Шлихт нажал педаль тормоза, и машина послушно остановилась рядом с «гаишником». Глянув в окно, Шлихт понял, что ошибся. Это был не «гаишник», а просто мент, голосующий жезлом. Настроение сразу улучшилось. Такой попутчик его устраивал.
Мент, открыв дверцу, спросил:
- До Новых Высылок довезете?
- Если по трассе, не сворачивая, то садитесь. Отряхнув дождевые капли с плаща и фуражки, тот сел на переднее сидение.
Машина тронулась и стала плавно набирать скорость. Попутчик, спросив разрешения, закурил. В свете зажигалки Шлихт увидел майорские погоны, крупные мужественные черты лица и сильные узловатые пальцы рук.
«Такой маху не даст,— подумал он.— Не одного, видно, отправил к «хозяину», а то и дальше. И рука не дрогнула».
— Издалека едете? — поинтересовался майор.
— Да, прилично, наколесил,— ответил Шлихт.— Был в командировке, за Уралом. Тысяч шесть проехал, не меньше. Но, слава Богу, осталось немного.
— Да, немного,— мент задумчиво кивнул и спросил: — Ну как, удачно съездили?
— Вроде, да. Грех жаловаться.
Оба надолго замолчали. Каждый думал о чем-то своем. Дождь усилился, и щетки дворников с трудом успевали откидывать воду с лобового стекла.
— В такой ливень трудно вести машину, — сказал майор, обращаясь к Шлихту.— Сбросьте скорость. В любую минуту может возникнуть неожиданная опасность.
Шлихт сбросил скорость до восьмидесяти. И вдруг в мозгу замигала «красная лампочка». Слова «неожиданная опасность» начали превращаться в пока что еще не ясные образы, которые с каждой минутой принимали все более реальные очертания. Шлихт начал анализировать, пытаясь установить, откуда исходит опасность.
Чувство тревоги появилось почти одновременно с подсадкой мента, хотя сам по себе этот факт мало беспокоил Шлихта. Скорее, наоборот. Машина с ментом на переднем сидении ни у кого не вызовет пристального внимания.
Он приказал себе отвлечься от возникающих предчувствии и сосредоточиться на дороге. На какое-то время чувство опасности притупилось, но ненадолго. «Красная лампочка» в мозгу перестала мигать и начала светиться устойчивым светом.
Присмотревшись украдкой повнимательнее к попутчику, на запястье левой руки Шлихт увидел знакомую татуировку. Она состояла из пяти точек. Четыре точки располагались в форме небольшого квадрата, а пятая была в середине. Точки по углам — это «попкари» на вышках. Точка в середине — это зек. Нельзя же быть майором милиции и бывшим зеком одновременно!
Теперь Шлихт точно знал, что опасность была реальной и исходила от неожиданного попутчика.
— Сколько еще до Новых Высылок? — спросил Шлихт.
«Майор» внимательно посмотрев на него, ответил:
— Мы почти рядом. Осталось километров тридцать.
Тридцать километров при средней скорости сто километров в час составляли приблизительно восемнадцать минут. Выходит, что жить Шлихту осталось совсем немного. Кто-то невидимый все точно рассчитал. Этот «кто-то» хорошо его знал и просчитал, как он будет вести себя в той или иной ситуации. И то, что он охотно подсадит мента в качестве прикрытия, тоже учел. Теперь стало ясно, что рядом сидел не мент, и жить Шлихту осталось, по его подсчетам, минут десять. Единственным спасением была скорость. Шлихт нажал педаль газа почти до упора. Стрелка спидометра приблизилась к ста пятидесяти. Убивать водителя на такой скорости было равносильно самоубийству.
Шлихт скосил глаза на попутчика. Тот с недовольным видом смотрел на дорогу.
— Видимость плохая, сбросьте скорость,— посоветовал «майор»,— а то, как бы чего не случилось.
Правой рукой он расстегнул две верхних пуговицы плаща. Движение было уверенным и неторопливым. Он не сомневался в своем превосходстве. Перевес был явно на его стороне. Водитель, руки которого заняты баранкой, удобная мишень и практически беззащитен.
«Пусть случится то, что должно случиться»,— Подумал Шлихт и переключился с четвертой на третью передачу.
Рычаг переключения скоростей ушел вперед к «торпеде», освобождая место для замаха. Нажав кнопку фиксатора стилета, вмонтированного во внутренней полости рычага, и почувствовав, как невидимая пружина подала стилет вверх, Шлихт резко нажал педаль тормоза, одновременно выбросив руку со стилетом в сторону противника.
Удар пришелся точно под сердце. «Майор» захрипел, его тело несколько раз содрогнулось в предсмертных судорогах и безвольно уткнулось в «торпеду». Голова неестественно откинулась назад. Изо рта тоненькой струйкой стекала кровь. Съехав с дороги, выключив двигатель и габаритные огни, Шлихт вышел из машины, открыл дверцу и вытащил труп на обочину. Пощупав пульс, он убедился, что попутчик мертв. Удар был точный и сильный. Встретились два силовых вектора, движение тела при резком торможении вперед и встречный удар стилета.
Шлихт выдернул стилет из тела покойника. Крови почти не было. Лезвие было выполнено из трехгранного русского штыка времен Первой мировой войны, запрещенного международной конвенцией. Ранение таким оружием было смертельным. Он достал из багажника канистру с водой, вымыл лезвие стилета и, протерев его ветошью, вставил в трубчатую полость рычага. Оружие снова было готово к употреблению и ждало своего часа.
Расстегнув плащ, Шлихт поверхностно осмотрел труп. Как и предполагал, под левой рукой в оперативной кобуре был револьвер системы «наган» с глушителем. «Наган» не давал осечек и не оставлял гильз на месте применения, поэтому часто был в ходу у профессиональных убийц.
Дождь закончился. Начинало светать. Шлихт внимательно обследовал тело покойника. Кроме татуировки на запястье, на левом плече был наколот эсэсовский погон. Это означало, что человек, лежащий перед ним, был участником лагерного бунта.
Вдалеке на трассе мелькнули огоньки движущегося транспорта. Шлихт подхватил труп подмышки и потащил в посадку. Саперной лопаткой вырыл неглубокую могилу и, засыпав тело землей, замаскировал место захоронения травой и старыми листьями.
Вернувшись к машине, Шлихт смочил бензином ветошь, которой вытер стилет, и сжег ее. Намочив тряпку водой, он тщательно протер резиновый коврик переднего сидения.
«Ну что ж, и на этот раз пронесло. Значит, пока еще не время»,— подумал Шлихт.
Двигатель еще не успел остыть. Машина охотно рванула вперед, как будто и ей не хотелось оставаться на этом проклятом месте.
Уроки жизни
Детство Шлихта прошло в маленьком городке. Школа, в которую он пошел в первый класс, была двухлетняя и располагалась в старом одноэтажном здании. Учиться ему нравилось, в школе было весело и интересно. Первые две четверти пролетели очень быстро. Перед новогодними каникулами учительница раздала всем табеля и сказала, чтобы завтра нарядно оделись и пришли на новогодний праздник. И еще она радостно сообщила, что в школу приедет цирк.
На следующий день все собрались в маленьком актовом зале вокруг тощей елки, которая своим нарядом, состоящим в основном из флажков и шаров, символизировала этот всеми любимый праздник. Очкастый директор, поздравив всех, важно сообщил, что сейчас начнется цирковое представление. Ученики дружно захлопали.
Из всех цирковых номеров мальчик почти ничего не помнил. Последним выступал иллюзионист. Под елку вышел дядька в черном костюме и белой рубашке с бабочкой. На его голове был черный цилиндр. Он разложил раскладной столик и поставил на него небольшой чемодан. Из раскрытого чемодана на столе начали появляться предметы, необходимые для демонстрации искусства мага и волшебника. Все вытянули худые шеи и внимательно смотрели на фокусника, который доставал из чемодана всякую всячину. Там были старые игральные карты, шары, стаканы, кольца, ленты и прочий хлам. Шлихт сидел недалеко, был самый высокий и любопытный. Поэтому ему удалось заглянуть в волшебный чемодан. Там среди разных цирковых атрибутов в углу скромно примостилась бутылка «Московской» и надкушенный огурец.
Иллюзионист показал с десяток незатейливых фокусов используя свой богатый цирковой инвентарь. Затем объявил, что сейчас покажет фокус, в котором предметы начнут исчезать. Все затаили дыхание. Оказалось, что для проведения фокуса ему нужен помощник и это должен быть один из учащихся. Фокусник стал обводить взглядом зал, выбирая претендента на эту завидную роль. И хотя он на Шлихта еще не смотрел, тот был почти уверен, что это будет он. Он и никто другой. Он уже знал это наверняка. Ему казалось, что их соединяет невидимая нить. Нить понимания чего-то особенного, высокого и праздничного. Того, что не дано понять никому, кроме их двоих. Это должны были знать только иллюзионист и Шлихт. И никто больше. Ни дети, ни учителя, ни директор. Он понял, что они были родственные души и, хотя разные во всем, по сути, были похожи друг на друга, как две капли воды. Оба были обманщиками.
Фокусник медленно обводил взглядом зал и. когда их глаза встретились, он указал на Шлихта пальцем, объявив, что он ему подходит на роль ассистента.