-- Надѣюсь, Фредерикъ, что ты не станешь хлопотать о томъ, что говоритъ такой человѣкъ. Вѣроятно, его подстрекнули ея пріятели. Ну а еще кто?
-- Кэмпердаунъ отступается и увѣряетъ, что ему теперь никакого дѣла нѣтъ до ожерелья. Лэди Глэнкора Пализеръ говорила мнѣ недавно, что весь свѣтъ увѣренъ, что ожерелье ея собственность.
-- А что понимаетъ лэди Гленкора Пализеръ въ этомъ дѣлѣ? Еслибъ лэди Гленкора Пализеръ болѣе заботилась о своихъ собственныхъ дѣлахъ, такъ это было бы гораздо полезнѣе для нея. Я помню, что было время, когда у нея отъ своихъ бѣдъ было такъ много хлопотъ, что ей было не до того, чтобы вмѣшиваться въ чужія дѣла.
-- Ну а теперь вотъ еще и отъ нея письмо. Я думаю, надо навѣстить ее.
-- Не дѣлай этого, Фредерикъ.
-- А почему бы? Вѣдь я долженъ ей отвѣчать, а что я могу сказать?
-- Если ты рѣшишься посѣтить ее, то навѣрно эта женщина заставитъ тебя жениться на ней, и пока живъ, ты не узнаешь уже счастливыхъ дней. Нѣтъ причины, чтобъ ваша свадьба состоялась и она знаетъ это хорошо. На твоемъ мѣстѣ я не обратила бы ни малѣйшаго вниманія ни на нее, ни на ея кузена, и ни на кого изъ нихъ. Если она вздумала бы подать на тебя жалобу въ судъ ну тогда другое дѣло.
Лордъ Фонъ обдумывалъ нѣсколько минутъ въ молчаніи.
-- Я думаю, что мнѣ слѣдуетъ съѣздить къ ней, сказалъ онъ.
-- А я такъ убѣждена, что не слѣдуетъ. Причина вашего разрыва не въ однихъ брилліантахъ,-- хотя я считаю, что и этого было бы достаточно. Развѣ ты забылъ, что видѣлъ въ Портрэ тотъ человѣкъ, о которомъ я говорила тебѣ?
-- Я не увѣренъ, правду ли онъ говоритъ.
-- Совершенную правду.
-- Притомъ же я гнушаюсь всякимъ шпіонствомъ. Чрезъ это выходитъ такъ много ошибокъ.
-- Когда же онъ самъ видѣлъ, что она сидѣла въ объятіяхъ кузена и цѣловала его? Если хочешь, Фредерикъ, то разумѣется можешь поступать какъ знаешь. Мы не имѣемъ права запрещать тебѣ. Ты совершенно свободенъ жениться на комъ тебѣ угодно.
-- Я не говорю о женитьбѣ.
-- А по твоему мнѣнію для чего она желаетъ твоего посѣщенія? Я увѣрена, что для твоей общественной карьеры это будетъ смерть. Будь я на твоемъ мѣстѣ, такъ и близко бы къ ней не подошла. Ты было выпутался изъ бѣды, желаю, чтобы и не возвращался туда.
-- Въ томъ-то и дѣло, что не выкарабкался, сказалъ лордъ Фонъ.
На другой день, въ субботу, онъ ни на что не рѣшился, а по обыкновенію поѣхалъ въ Ричмондъ, гдѣ не упоминалъ даже имени Лиззи. Лэди Фонъ и ея дочери никогда уже не произносили ея имени -- ни ея, ни даже имени бѣдной Люси Морисъ въ его присутствіи. Но по возвращеніи въ Лондонъ въ воскресенье вечеромъ онъ нашелъ у себя другое письмо отъ Лиззи:
"Не думаю, чтобъ у васъ достало жестокости оставить мое письмо безъ отвѣта. Покорнѣйше прошу увѣдомить меня, когда вы намѣрены пріѣхать ко мнѣ."
Онъ чувствовалъ, что какой-нибудь отвѣтъ, а надо написать. На минуту ему пришла мысль попросить мать съѣздить къ ней, но немедленно онъ понялъ, что такимъ поступкомъ можетъ сдѣлаться великимъ посмѣшищемъ для всѣхъ. Нельзя ли лорда Маунта Тистля отправить своимъ Меркуріемъ? Но онъ чувствовалъ, что лорду Тистлю нѣтъ возможности втолковать всѣ обстоятельства своего щекотливаго положенія. Сестра его, мистрисъ Гитауэ, могла бы съѣздить къ ней, еслибъ она сама не возставала такъ сильно противъ этого визита. Чѣмъ болѣе онъ обдумывалъ этотъ вопросъ, тѣмъ сильнѣе становилось его убѣжденіе, что если разгласится молва о томъ, что онъ получилъ отъ дамы два письма и оставилъ ихъ безъ отвѣта, то все общество осудитъ его и назоветъ его поступокъ дурнымъ. Кончилось тѣмъ, что онъ написалъ -- въ тотъ же вечеръ, въ воскресенья -- назначивъ нѣсколько отдаленный срокъ своему посѣщенію. Вотъ содержаніе его письма:
"Лордъ Фонъ свидѣтельствуетъ почтеніе лэди Юстэсъ. Согласно желанію, выраженному въ двухъ письмахъ лэди Юстэсъ, отъ 23 текущаго мѣсяца и нынѣшняго числа, лордъ Фонъ будетъ имѣть честь явиться къ лэди Юстэсъ въ будущую субботу, 3 марта, въ 12 часовъ дня. Лордъ Фонъ разсчитывалъ, что при существующихъ обстоятельствахъ личное свиданіе не поведетъ къ счастью никого изъ нихъ; но такъ какъ лэди Юстэсъ имѣетъ другое мнѣніе, то онъ считаетъ себя вынужденнымъ покориться ея желанію.
"Воскресенье вечеромъ, 25 февраля 18--".
-- Я буду у нея въ-теченіи этой недѣли, сказалъ онъ въ отвѣтъ на вопросъ лэди Гленкоры, которая, воспользовавшись случайной встрѣчею съ нимъ, не преминула затронуть этотъ предметъ, а у него не хватило мужества сказать лэди Гленкорѣ, чтобъ она лучше заботилась о своихъ дѣлахъ и предоставила ему заботу заниматься своими.
Будь она немножко не такъ сильна, какъ она была -- относительно самой себя или своего мужа -- такъ разумѣется онъ сказалъ бы напрямикъ. Но лэди Гленкора, общественная королева партіи, которой онъ принадлежитъ, а мистеръ Пализеръ канцлеръ казначейства и будущій лордъ Омніумъ.
-- По мѣрѣ вашего великодушія будьте сострадательны, говорила ему лэди Гленкора: -- вы, мужчины, никакъ не можете себѣ представить, что мы, женщины, чувствуемъ, когда любимъ. Повѣрьте мнѣ, она умретъ, когда вы не примиритесь съ нею. И кромѣ того -- она такъ прекрасна!
-- Объ этомъ предметѣ я разсуждать не могу, лэди Гленкора.
-- Еще бы! Кромѣ того, вѣроятно, никто въ мірѣ не пожелаетъ вамъ счастья такъ искренно, какъ я. Но видите ли -- если бѣдная лэди ничего такого не совершила, чтобъ заслужить вашъ гнѣвъ, то на мой взглядъ, бросить ее, не выставляя даже основательной причины своему поступку -- вѣдь это слишкомъ уже жестокая мѣра. И какимъ образомъ вамъ можно будетъ оправдывать свой поступокъ, если она вздумаетъ все это предать гласности?
У лэди Гленкоры не было недостатка въ великомъ мужествѣ и даже, осмѣлимся сказать, въ наглости. Послѣдній ея вопросъ былъ оставленъ безъ отвѣта и лордъ Фонъ ушелъ отъ нея сильно раздосадованный.
Въ-теченіи недѣли онъ сказалъ сестрѣ о назначенномъ имъ свиданіи, а она уговаривала его отложить его по-крайней-мѣрѣ до-тѣхъ-поръ, пока пріѣдетъ одинъ человѣкъ изъ Шотландіи. Она написала къ мистеру Эндрю Гаурану -- и послала ему денегъ на дорогу -- такъ что братъ можетъ слышать лично отъ него обвинительныя доказательства. Неужели же Фредерикъ не можетъ отловить свиданія до пріѣзда Гаурана? Но Фредерикъ не соглашался на это предложеніе. Онъ назвалъ день и часъ. Онъ назначилъ свиданіе -- и, конечно, обязавъ исполнить слово.
Глава LVII.ГЁМПТИ ДЁМПТИ.
Воровство въ домѣ въ Гертфордской улицѣ происходило 30 января, а утромъ 28 февраля Бёнфитъ и Гэджеръ сидѣли въ печальной, темной комнаткѣ полицейской конторы, разсуждая объ обстоятельствахъ этого гнуснаго поступка. Прошелъ мѣсяцъ, а никто еще не сидѣлъ въ тюрьмѣ. Мѣсяцъ послѣ этого второго воровства, но около восьми недѣль прошло послѣ воровства въ Карлейлѣ, и даже то воровство было еще тайной. Газеты громко осуждали полицію. Безпрестанно повторяли, что ни въ какой другой цивилизованной странѣ на свѣтѣ не могла такая цѣнная вещь пройти чрезъ руки воровъ, не оставивъ какого-нибудь слѣда, по которому полиція могла бы добраться до истины. Майоръ Макинтошъ былъ объявленъ неспособнымъ, а всѣхъ Бёнфитовъ и Гэджеровъ называли трусами, кротами и страусами. Они были лѣнивы, слѣпы и такъ глупы, что думали, будто когда они сами не видятъ ничего, то другіе видятъ еще меньше. Майоръ, который былъ широкоплечій философъ, переносилъ все это какъ тяжесть своей профессіи, но Бёнфиты и Гэджеры очень сердились и не знали, что придумать. Имъ не приходило въ голову питать вражду къ газетамъ, которыя ругали ихъ. Ихъ врагами были воры, которыхъ нельзя было поймать, и они держались того убѣжденія, что съ людьми такими упрямыми, какъ эти воры -- съ людьми, къ которымъ очень увеличились пощада и снисхожденіе -- слѣдуетъ поступить съ необыкновенной строгостью, когда ихъ поймаютъ. На языкѣ ихъ постоянно вертѣлось извиненіе -- что еслибъ дѣло шло о простыхъ ворахъ, о ворахъ обыкновенныхъ, то все было бы давно открыто; но когда лорды и лэди съ титулами замѣшаны въ такомъ дѣлѣ -- люди, въ домѣ которыхъ полисмэнъ не можетъ обыскивать какъ хочетъ -- какимъ же образомъ полицейскій сыщикъ можетъ открыть что-нибудь?
Бёнфитъ и Гэджеръ были принуждены перемѣнить свою теорію о карлейльскомъ дѣлѣ по поводу обстоятельствъ позднѣйшаго дѣла въ Гертфордской улицѣ. Они оба думали, что лордъ Джорджъ былъ замѣшанъ въ воровствѣ -- впрочемъ, это сдѣлалось теперь общимъ мнѣніемъ. Онъ былъ человѣкъ сомнительной репутаціи, безъ видимыхъ средствъ къ жизни. Онъ вступилъ въ большую короткость съ лэди Юстэсъ въ такое время, когда она возила эти брилліанты съ собою, гостилъ у нея въ замкѣ Портрэ, когда брилліанты находились тамъ, и былъ ея спутникомъ въ поѣздкѣ, во время которой брилліанты были украдены. Единственные люди въ Лондонѣ, предполагаемые способными выгодно распорядиться такою вещью, были Гартеръ и Бенджаминъ,-- о которыхъ было извѣстно, что они знали о существованіи этихъ брилліантовъ и имѣли дѣла съ лордомъ Джорджемъ. Кромѣ того, было извѣстно что лордъ Джорджъ разговаривалъ наединѣ съ Бенджаминомъ утромъ послѣ своего пріѣзда въ Лондонъ. Все это, взятое вмѣстѣ, составляло почти убѣжденіе, что лордъ Джорджъ былъ замѣшанъ въ этомъ дѣлѣ. Бёнфитъ всегда былъ увѣренъ въ этомъ. Гэджеръ, хотя не сходясь съ Бёнфитомъ въ подробностяхъ, всегда былъ не прочь подозрѣвать лорда Джорджа. Но извѣстные факты какъ то не вязались между собою. Если лордъ Джорджъ завладѣлъ брилліантами въ Карлейлѣ или былъ въ сообщничествѣ Лиззи до пріѣзда въ Карлейль -- для чего же было второе воровство? Бёнфитъ, который очень придерживался своей теоріи, намекнулъ, что второе воровство было прибавочнымъ планомъ, придуманнымъ для того, чтобъ пустить пыль въ глаза полиціи. Пэшенсъ Крабстикъ, разумѣется, принадлежала къ этой шайкѣ и ей позволили улизнуть съ деньгами и менѣе драгоцѣнными вещами ея госпожи -- такъ чтобъ полицію еще болѣе запутать невѣдѣніемъ и сомнѣніемъ. Съ этимъ взглядомъ Гэджеръ никакъ не соглашался. Онъ думалъ, что лордъ Джорджъ взялъ брилліанты въ Карлейлѣ съ участіемъ Лиззи -- что онъ въ Лондонѣ возвратилъ брилліанты ей, находя подозрѣніе противъ себя слишкомъ опаснымъ -- а теперь укралъ ихъ во второй разъ, опять съ участіемъ Лиззи; но въ этомъ послѣднемъ отношеніи Гэджеръ не высказывалъ рѣшительнаго убѣжденія.