-- Я вполнѣ убѣждена, что вы не откажете мнѣ въ такой пустой услугѣ, продолжала мистрисъ Карбункль, и щеки ея разгорались все сильнѣе.
-- Не полагаю, чтобъ я могла располагать такою суммою у моихъ банкировъ.
-- Они вамъ откроютъ кредитъ -- на сколько вы желаете. Если вашъ чекъ вернутъ, то это будетъ мое дѣло.
Лиззи уже испробовала такую продѣлку и знала, что банкиры не откажутъ ей.
-- Будьте добрымъ другомъ, моя милушка, и напишите чекъ безъ дальнихъ разсужденій.
-- Еще сто-пятьдесятъ фунтовъ я, можетъ быть, какъ-нибудь найду, сказала Лиззи дрожащимъ голосомъ.
Мистрисъ Карбункль упорно отстаивала большую сумму, но согласилась наконецъ принять меньшую и чекъ былъ написанъ.
-- Разумѣется, это не должно быть помѣхой для подарка Лучиндѣ, такъ какъ мы можемъ свести счеты платою за экипажъ.
На такое замѣчаніе со стороны мистрисъ Карбункль лэди Юстэсъ однако не отвѣтила ничего.
Вскорѣ послѣ завтрака, къ которому Лучинда не выходила, доложили о пріѣздѣ лэди Гленкоры Пализеръ. Дама эта просидѣла около десяти минутъ; она заявила, что пріѣхала собственно для того, чтобъ передать лэди Юстэсъ поклонъ герцога Омніума и его желаніе, чтобъ украденные брилліанты нашлись.
-- Кромѣ ювелировъ по профессіи, едва ли въ Англіи найдется кто-нибудь, кто болѣе герцога зналъ бы толкъ въ брилліантахъ.
-- Или имѣлъ ихъ болѣе, любезно улыбаясь подсказала мистрисъ Карбункль.
-- Этого я не знаю. Кажется, есть фамильные брилліанты, но я никогда не видала ихъ. Герцогъ принимаетъ въ васъ величайшее участіе, милая лэди Юстэсъ. Мало надежды, чтобъ вы получили ихъ назадъ.
Лиззи улыбнулась и покачала головой.
-- Не странно ли, что никакъ не могутъ отыскать воровъ? Я слышала, что полиція еще не отказалась отъ этого дѣла -- къ несчастью только ожерелья-то никогда не вернутъ.
Просидѣвъ минутъ десять, она встала и, прощаясь съ Лиззи, шепнула ей:
-- Вѣдь онъ будетъ у васъ -- не такъ ли?
Лиззи молча отвѣтила утвердительно одною улыбкой.
-- Надѣюсь, все устроится опять, сказала лэди Гленкора и уѣхала.
Лиззи чрезвычайно полюбилась дружба лэди Гленкоры. Можетъ быть, ничего болѣе о брилліантахъ извѣстно и не будетъ и они просто сохранятся въ памяти, какъ нѣчто таинственное въ ея жизни, скорѣе заманчивое, чѣмъ оскорбительное. Лордъ Джорджъ правда зналъ все -- но добрый, вѣрный корсаръ, какимъ былъ лордъ Джорджъ, никогда не выдастъ ея. Воры знали -- но ужъ они-то, если ихъ только не поймаютъ, никогда не проронятъ словечка. Да и наконецъ говори они сколько хотятъ, даже и корсаръ тутъ же съ ними, все-таки половина общества не повѣритъ такимъ разсказамъ Чего страшилась Лиззи -- до того страшилась, что чуть-было не изнемогла подъ бременемъ ужаса -- это было публичное изобличеніе полиціею. Если она этого могла избѣгнуть, то передъ нею еще открывался свѣтъ во всемъ своемъ блескѣ. Участіе, которое принимали въ ней такія лица, какъ герцогъ Омніумъ и лэди Гденкора, доказывало, что она не только избѣгла позора до-сихъ-поръ, но еще попала на хорошій путь, чтобъ совсѣмъ избавиться отъ него. Три недѣли назадъ она отдала бы половину своего дохода, чтобъ имѣть возможность скрыться изъ Лондона, не оставивъ по себѣ слѣда. Три недѣли назадъ мистрисъ Карбункль обращалась съ нею невѣжливо и ее больную оставляли по цѣлымъ днямъ одну. Теперь дѣла ея шли лучше. Прежнее положеніе возвращалось ей мало-по-малу. Кэмпердаунъ, который первый напалъ на нее, такъ сказать, "совсѣмъ улетучился". Онъ призналъ себя побѣжденнымъ. Лордъ Фонъ, котораго поступокъ съ нею былъ такимъ жестокимъ оскорбленіемъ, будетъ у нея въ этотъ же самый день. Кузенъ Фрэнкъ, хотя и не дѣлалъ ей предложенія, однако былъ ласковѣе, чѣмъ когда-либо. Мистрисъ Карбункль унижалась предъ нею въ это же утро, чтобъ занять денегъ. А лэди Гленкора Пализеръ -- путеводная звѣзда всего моднаго міра -- навѣщала ее два раза! Зачѣмъ же ей упадать духомъ? У нея ежегодный доходъ въ четыре тысячи фунтовъ, а ей помнилось, что у ея тетки, лэди Линлитго, всего только семьсотъ и есть. Лэди Фонъ со всѣми своими дочерьми не имѣла и приблизительно того, что она. При этомъ она была молода, прекрасна и вольна поступать какъ душѣ угодно. Конечно послѣдніе полтора года ея жизни были рядомъ страданій изъ-за этихъ отвратительныхъ брилліантовъ -- теперь они исчезли и она имѣла сильный поводъ надѣяться, что исчезла вмѣстѣ съ ними и ея тайна.
При такомъ положеніи вещей слѣдовало ли ей принимать руку лорда Фона? Разумѣется, она не могла быть увѣрена, чтобъ послѣдствіемъ его посѣщенія оказалось вторичное предложеніе, но она считала возможнымъ довести его до того, приложивъ съ своей стороны нѣкоторое стараніе. Зачѣмъ бы ему и пріѣзжать къ ней, если онъ самъ не имѣлъ подобнаго намѣренія? На этотъ счетъ она не имѣла ни малѣйшаго сомнѣнія. Онъ неминуемо возобновитъ свое предложеніе; по приметъ ли она его -- вотъ въ чемъ заключался вопросъ. Она клялась Фрэнку, что никогда не будетъ женой лорда Фона, и поклялась сама себѣ, что заставитъ этого негодника поплатиться. Теперь представлялся случай отплатить ему и доказать Фрэнку, что она говорила искренно. Къ тому же, этотъ человѣкъ рѣшительно ей противенъ. Конечно, это обстоятельство не имѣло большого значенія, но все же значило что-нибудь въ глазахъ Лиззи Юстэсъ. Кузенъ Фрэнкъ ей нравился -- и лордъ Джорджъ тоже. Она сама хорошенько не знала, кого изъ обоихъ по-настоящему любила, хотя во всякомъ случаѣ предпочтеніе отдавала кузену Фрэнку, какъ болѣе надежному изъ двухъ. Лордъ Фонъ голякъ, вспомнилось ей. И тѣ оба бѣдны, но ихъ бѣдность не казалась такимъ недостаткомъ въ глазахъ Лиззи, какъ приличная разсчетливость тугого на руку лорда Фона. У него правда былъ кой-какой доходишко и онъ настоящій пэръ, а слѣдовательно она будетъ женою пэра. Вдумываясь въ эти всѣ вопросы, она пришла къ заключенію, что много можно бы сказать и за и противъ; тяжелымъ гнетомъ лежала на ея душѣ необходимость принять немедленное рѣшеніе.
Ровнехонько въ назначенный часъ явился лордъ Фонъ, и разумѣется, нашелъ Лиззи одну. Всѣ мѣры были приняты. Его повели наверхъ и она приняла его очень любезно. Она встала при его входѣ и протянула ему руку. Ни слова привѣтствія ею произнесено не было, но она глядѣла на него съ доброю улыбкой и оставляла съ минуту свою руку въ его рукѣ. Онъ очевидно чувствовалъ себя неловко и былъ смущенъ до крайности; разсѣять его смущеніе, понятно, не входило въ ея расчеты.
-- Надѣюсь, вамъ теперь лучше, догадался онъ наконецъ сказать.
-- Я поправляюсь, лордъ Фонъ. Не угодно ли садиться?
Онъ сѣлъ, поставилъ шляпу на полъ возлѣ себя, но рѣшительно не могъ ничего придумать, что бы сказать.
-- Я была очень больна.
-- Я слышалъ и очень жалѣлъ.
-- Было отчего и заболѣть -- не такъ ли?
-- То-есть вы говорите о кражѣ?
-- О многомъ говорю я, лордъ Фонъ. Кражи еще не самое худшее, хотя конечно перепугали меня до смерти. Вѣдь ихъ было двѣ.
-- Знаю.
-- Ахъ, ужасно вспомнить! Потомъ мнѣ угрожали процесомъ. Вы слышали?
-- Слышалъ.
-- Не чуть ли отъ процеса-то отказались теперь. По словамъ моего кузена Грейстока, который вѣрнымъ былъ мнѣ другомъ въ моемъ горѣ, эти олухи теперь наконецъ догадались, что имъ и опереться-то не на что. Вѣрно вы и про это слышали, лордъ Фонъ?
Конечно лордъ Фонъ смутно слышалъ сущность мнѣнія Дова, а именно, что ожерелья нельзя было требовать въ качествѣ фамильнаго имущества, неотъемлемо принадлежащаго Юстэсовскому роду. Но онъ слышалъ также, что Кэмпердаунъ не сомнѣвался нисколько въ томъ, что вернетъ это имущество другимъ путемъ. Отказались ли окончательно отъ такого требованія, или оставили его потому, что брилліантовъ болѣе не оказывалось, этого лордъ Фонъ не зналъ, да и никому другому извѣстно не было -- самъ Кэмпердаунъ не принималъ еще рѣшенія на этотъ счетъ. Только то зналъ лордъ Фонъ, что сестра его въ послѣднее время перемѣнила тактику въ своей ожесточенной борьбѣ противъ Лиззи Юстэсъ, прибѣгнувъ къ сценѣ, которую видѣлъ Гауранъ, вмѣсто того, чтобъ выставлять на видъ жадность Лиззи по поводу ожерелья. Изъ этого лордъ Фонъ вывелъ то заключеніе, что ему слѣдуетъ опасаться, какъ бы не измѣнилъ ему сильный пунктъ относительно ожерелья. Однако онъ счелъ бы неприличнымъ сознаться, что выставленная имъ причина для отступленія вовсе причиною служить не могла. А привести другую ему было бы до крайности трудно, еслибъ попытались вынудить его къ тому. Онъ очень хорошо зналъ, что у него духу не хватитъ сказать дамѣ, что онъ отъ сестры слышалъ, будто нѣкоторый Анди Гауранъ былъ свидѣтелемъ нѣкоторой ужасной сцены на скалахъ въ Портрэ. Итакъ нашъ лордъ хранилъ молчаніе, оставляя безъ отвѣта первое утвержденіе Лиззи насчетъ брилліантовъ.
Но ожерелье было ея сильнымъ пунктомъ и она не имѣла ни малѣйшаго намѣренія дать ему увильнуть отъ этого вопроса.
-- Если не ошибаюсь, лордъ Фонъ, вы сами раза два говорили о моихъ брилліантахъ съ этимъ гадкимъ старымъ стряпчимъ?
-- Я безспорно видѣлся съ Кэмпердауномъ. Онъ нашъ фамильный стряпчій.
-- Вы такъ были добры, что интересовались вопросомъ о моихъ брилліантахъ -- не правда ли?
Съ минуту, она ждала отвѣта, но не получивъ, прибавила:
-- Развѣ не такъ?
-- Это справедливо, лэди Юстэсъ.
-- Они были большой цѣны и потому естественно, что они васъ интересовали. Кэмпердаунъ грозилъ мнѣ не-вѣсть чѣмъ -- не такъ-ли? Чего, чего онъ не хотѣлъ сдѣлать со мною! Онъ даже остановилъ меня на улицѣ, когда я ѣхала въ собственномъ экипажѣ на станцію желѣзной дороги и ожерелье было со мною -- мѣра довольно сильная, полагаю. А писалъ онъ ко мнѣ несчетное число -- ухъ! какихъ ужасныхъ писемъ. Онъ по всему городу трезвонилъ, что это фамильное имущество -- развѣ не такъ? Вѣдь вамъ же все это извѣстно, лордъ Фонъ.
-- Я знаю, что онъ хотѣлъ получить брилліанты.
-- Говорилъ онъ вамъ, что совѣтовался съ адвокатомъ -- не запомню его имени -- человѣкомъ дѣйствительно свѣдущимъ по этой части, и свѣдущій-то юристъ ему и объявилъ, что онъ чушь мелетъ, что ожерелье фамильнымъ имуществомъ вовсе и быть не можетъ, когда принадлежитъ мнѣ, и что онъ лучше сдѣлаетъ, если броситъ весь процесъ. Слышали вы про это?